Всё кратко - wap версия. Кулиев, кайсын шуваевич

МОУ «СОШ им. П.П. Грицая ст. Солдатской

Прохладненского района КБР»

Доклад

«Творческая биография

Кайсына Кулиева»

Работу выполнила

ученица 9 «Б» класса

Есина Татьяна Михайловна

Учитель: МакароваВ.Н.

010 – 211 учебный год

Кайсын Кулиев (1 ноября 1917 года – 4 июня 1985 года) родился и вырос в высокогорном ауле Верхний Чегем Кабардино-Балкарской АССР в семье скотовода и охотника. Отец умер, когда Кайсын ещё был ребёнком. В 1926 году поступил в школу в Нижнем Чегеме . После окончания школы учился в педагогическом техникуме в Нальчике , заполняя толстые тетради своими стихами. Первые стихотворные опыты Кулиева относятся к годам ученичества, первые публикации - к 1933 году .

С 1935 года по 1939 год Кайсын Кулиев учился в Государственном институте театрального искусства имени А. В. Луначарского (ГИТИС ) и Литературном институте им. М. Горького в Москве . Отдавая должное ГИТИСу, которому он обязан прекрасным образованием, истинным своим призванием Кайсын Кулиев всё же считает литературу. Закончив учёбу в Москве, преподаёт литературу в КБГПИ. Он вполне осознает себя поэтом, много пишет и печатается, определяя для себя начало своего литературного пути.

В 1938 году Кайсын Кулиев был принят в Союз писателей СССР. В 1940 году в Нальчике выходит первая книга лирики на родном языке «Салам, эрттенлик!» («Привет, утро!»). В этом сборнике уже видны приметы будущей большой поэзии. В 1939 году на конференции Союза писателей Кабардино-Балкарии сделал свой научный доклад о проблемах развития балкарской литературы.

В июне 1940 года поэт уходит в армию. Великая Отечественная война застает его в Прибалтике. С середины 1942 года стихи Кайсына Кулиева публикуются в центральных печатных изданиях в русских переводах, звучат по Всесоюзному радио, обретая широкую читательскую аудиторию. В ноябре 1942 года после ранения Кулиев по приглашению А. Фадеева приезжает в Москву, где в военной Москве был организован творческий вечер, на котором присутствовали Б. Пастернак, К. Симонов, Н. Асеев, В. Звягинцева, Д. Кедрин и другие. В 1943 году сборник стихов Кайсына Кулиева был выдвинут на соискание Сталинской премии, но в связи с депортацией балкарцев в 1944 году эту премию ему не дали.

С боями Кайсын Кулиев прошел трудными фронтовыми дорогами, испытал горечь потерь, ранения. Был десантником, военным корреспондентом газеты «Сын отечества», где печатались его боевые корреспонденции и стихи, принесшие ему широкое признание. Принимал участие в боях за освобождение Москвы, Орла , Ростова , Украины , Крыма , Прибалтики .

В марте 1944 года Кайсын Кулиев узнает о незаконной депортации балкарского народа в Среднюю Азию . В апреле 1944 года , выписавшись из госпиталя после ранения и побывав в родном Чегемском ущелье он отправился в ссылку вслед за своим народом, добровольно разделив с ним его трагическую судьбу.

Более десяти лет прожил Кайсын Кулиев в Киргизии , активно участвуя в литературной жизни республики, но без права издавать собственные произведения.

Кайсын Кулиев впитал в себя культуру Востока, традиции русской и мировой классики. Как верен и точен оказался Борис Пастернак, сказав Кайсыну Кулиеву:

В одном из писем (10 августа 1953 года ) он писал К.Кулиеву:

Близкими для себя по духу и творчеству поэтами Кайсын Кулиев считал Пушкина , Лермонтова , Тютчева , Низами , Физули , Пастернака , Твардовского , Байрона , Верхарна , Лорку и других. Мировая поэзия дала мне ту культуру, без которой и вне которой поэтом стать нельзя», - говорил он.

В 1956 году Кайсын Кулиев вернулся в Кабардино-Балкарию . Закончил Высшие литературные курсы в Москве. Его поэзия вновь занимает достойное место в отечественной литературе. На русском и балкарском языках появляются и становятся достоянием многомиллионного читателя сборники стихов поэта: «Горы» (1957 ), «Хлеб и роза» (1957 ), «Я пришел с гор» (1959 ) и другие.

В разное время Кайсын Кулиев занимал следующие должности: был членом Правления Союза писателей СССР , первым секретарем Правления Союза писателей КБАССР, РСФСР, председателем Кабардино-Балкарского комитета защиты мира.

60-е и 70-е годы - наиболее плодотворные у Кулиева, пора наивысшего расцвета творчества. В этот период выходят его сборники стихов, каждый из которых становится явлением в литературе: «Огонь на горе» (1962 ), «Раненый камень» (1964 ), «Книга земли» (1972 ), «Звездам - гореть» (1973 ), «Вечер» (1974 ), «Колосья и звезды» (1979 ) и другие.

В 1970 году осуществлено двухтомное издание собрания сочинений Кайсына Кулиева, в 1976 -1977 годах собрание сочинений в трех томах (в 1987 году вышло посмертное собрание сочинений в трёх томах). В 1975 году издана книга публицистики «Так растёт и дерево».

Начало 80-х годов - всего пять лет, отпущенных К. Кулиеву жизнью, несмотря на тяжелую болезнь, было для него плодотворным. В 1985 году вышел сборник стихов «Говорю людям» - последнее прижизненное издание поэта. Он успел подготовить к выходу в свет сборники стихов «Человек. Птица. Дерево.» (1985 , Ленинская премия , 1990 ), «Жить!» (1986 ), повесть «Скачи, мой ослик!» (1986 ) (премия им. Б.Полевого, 1986 ), роман «Была зима» (1987 ). Но все эти книги были изданы уже после смерти поэта. Они подтвердили непреходящую художественную значимость творчества Кайсына Кулиева.

Последние годы жизни, вплоть до своей кончины 4 июня 1985 года К. Кулиев провёл в своем доме в городе Чегем , где по его завещанию, он и похоронен. В настоящее время это Мемориальный Дом-музей Кайсына Кулиева (1987 ). Здесь хранятся вещи, книги, документы, фотографии поэта. На могиле установлен памятник работы скульптора М. Тхакумашева.

Имя Кайсына Кулиева носят: проспект и Балкарский драматический театр в Нальчике , улица в Чегеме , где находится дом-музей поэта, Благотворительный фонд при музее, школа в селе Нижний Чегем , пик в урочище Башиль, дворец культуры в городе Тырныауз (КБР ), улица в городе Магас (Ингушетия ), улица и библиотека в Бишкеке (Киргизия ), школа и музей в Индии , парк в городе Анкара (Турция ).

Кайсын Кулиев был награждён медалями Отечественной войны I и II степени, орденом Ленина , двумя орденами Трудового Красного Знамени , орденами I и II степени. Ему была присвоена Государственная премия РСФСР имени М.Горького за книгу «Раненый камень» (1966 ); Народный поэт Кабардино-Балкарской Республики (1967); Государственная премия СССР за «Книгу земли» (1974 ); Ленинская премия (1990 , посмертно) за книгу «Человек. Птица. Дерево» (1985 ), орден «За заслуги» (2007 , посмертно) Республика Ингушетия , орден «За заслуги» (2008 , посмертно) КБР .

Произведения Кулиева были переведены на русский , осетинский , казахский и многие другие языки народов мира.

Используемые Интернет адреса:
1. Доклад: http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D1%83%D0%BB%D0%B8%D0%B5%D0%B2_%D0%9A

2. Фтография:

3.http://www.photoload.ru/data/60/0c/27/600c273011dd92cffe8bb70613bd796f.jpg Кайсын Кулиев – советский, балкарский поэт

Кайсын Кулиев родился 19 октября (1 ноября) 1917 года и вырос в высокогорном ауле Булунгу Кабардино-Балкарии в семье скотовода и охотника. Отец умер, когда Кайсын ещё был ребёнком. В 1926 году поступил в школу в Нижнем Чегеме. После окончания школы учился в педагогическом техникуме в Нальчике, заполняя толстые тетради своими стихами. Первые стихотворные опыты Кулиева относятся к годам ученичества, первые публикации - к 1933 году.

С 1935 года по 1939 год Кайсын Кулиев учился в ГИТИСе имени А. В. Луначарского (ГИТИС) и Литературном институте имени А. М. Горького в Москве. Отдавая должное ГИТИСу, которому он обязан прекрасным образованием, истинным своим призванием Кайсын Кулиев всё же считает литературу. Закончив учёбу в Москве, преподаёт литературу в КБГПИ. Он вполне осознает себя поэтом, много пишет и печатается, определяя для себя начало своего литературного пути.

В 1938 году Кайсын Кулиев был принят в СП СССР. В 1940 году в Нальчике выходит первая книга лирики на родном языке «Салам, эрттенлик!» («Привет, утро!»). В этом сборнике уже видны приметы будущей большой поэзии. В 1939 году на конференции Союза писателей Кабардино-Балкарии сделал свой научный доклад о проблемах развития балкарской литературы.

В июне 1940 года поэт уходит в армию. Великая Отечественная война застает его в Прибалтике. С середины 1942 года стихи Кайсына Кулиева публикуются в центральных печатных изданиях в русских переводах, звучат по Всесоюзному радио, обретая широкую читательскую аудиторию. В ноябре 1942 года после ранения Кулиев по приглашению А. А. Фадеева приезжает в Москву, где в военной Москве был организован творческий вечер, на котором присутствовали Б. Л. Пастернак, К. М. Симонов, Н. Н. Асеев, В. К. Звягинцева, Д. Б. Кедрин и другие. В 1943 году сборник стихов Кайсына Кулиева был выдвинут на соискание Сталинской премии, но в связи с депортацией балкарцев в 1944 году эту премию ему не дали.

С боями Кайсын Кулиев прошел трудными фронтовыми дорогами, испытал горечь потерь, ранения. Был десантником, военным корреспондентом газеты «Сын отечества», где печатались его боевые корреспонденции и стихи, принесшие ему широкое признание. Принимал участие в боях за освобождение Москвы, Орла, Ростова, Украины, Крыма, Прибалтики.

В марте 1944 года Кайсын Кулиев узнает о депортации балкарского народа в Среднюю Азию. В апреле 1944 года, выписавшись из госпиталя после ранения и побывав в родном Чегемском ущелье он отправился в ссылку вслед за своим народом, добровольно разделив с ним его трагическую судьбу.

Более десяти лет прожил Кайсын Кулиев в Киргизии, активно участвуя в литературной жизни республики, но без права издавать собственные произведения.

Близкими для себя по духу и творчеству поэтами Кайсын Кулиев считал Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Низами, Физули, Пастернака, А. Т. Твардовского, Байрона, Верхарна, Лорку и других. Мировая поэзия дала мне ту культуру, без которой и вне которой поэтом стать нельзя", - говорил он.

В 1956 году Кайсын Кулиев вернулся в Кабардино-Балкарию. Закончил Высшие литературные курсы в Москве. Его поэзия вновь занимает достойное место в отечественной литературе. На русском и балкарском языках появляются и становятся достоянием многомиллионного читателя сборники стихов поэта: «Горы» (1957), «Хлеб и роза» (1957), «Я пришел с гор» (1959) и другие.

В разное время Кайсын Кулиев занимал следующие должности: был членом Правления СП СССР, первым секретарем Правления СП КБАССР, РСФСР, председателем Кабардино-Балкарского комитета защиты мира. Депутат ВС СССР 5-го (1958-1962) и 9-11-го созывов (1974-1985).

1960 и 1970-е годы - наиболее плодотворные у Кулиева, пора наивысшего расцвета творчества. В этот период выходят его сборники стихов, каждый из которых становится явлением в литературе: «Огонь на горе» (1962), «Раненый камень» (1964), «Книга земли» (1972), «Звездам - гореть» (1973), «Вечер» (1974), «Колосья и звезды» (1979) и другие.

В 1970 году осуществлено двухтомное издание собрания сочинений Кайсына Кулиева, в 1976-1977 годах собрание сочинений в трех томах (в 1987 году вышло посмертное собрание сочинений в 3 томах). В 1975 году издана книга публицистики «Так растёт и дерево».

Начало 80-х годов - всего пять лет, отпущенных К. Кулиеву жизнью, несмотря на тяжелую болезнь, было для него плодотворным. В 1985 году вышел сборник стихов «Говорю людям» - последнее прижизненное издание поэта. Он успел подготовить к выходу в свет сборники стихов «Человек. Птица. Дерево.» (1985), «Жить!» (1986), повесть «Скачи, мой ослик!» (1986), роман «Была зима» (1987). Но все эти книги были изданы уже после смерти поэта. Они подтвердили непреходящую художественную значимость творчества Кайсына Кулиева.

Последние годы жизни, вплоть до своей кончины 4 июня 1985 года К. Кулиев провёл в своем доме в городе Чегем, где по его завещанию, он и похоронен. В настоящее время это Мемориальный Дом-музей Кайсына Кулиева (1987). Здесь хранятся вещи, книги, документы, фотографии поэта. На могиле установлен памятник работы скульптора М. Тхакумашева.

Имя Кайсына Кулиева носят: проспект и Балкарский драматический театр в Нальчике, улица в Чегеме, где находится дом-музей поэта, Благотворительный фонд при музее, школа в селе Нижний Чегем, пик в урочище Башиль, дворец культуры в городе Тырныауз (КБР), улица в городе Магас (Ингушетия), улица и библиотека в Бишкеке (Киргизия), школа и музей в Индии, парк в городе Анкара (Турция).

Награды и звания

орден Ленина
два ордена Трудового Красного Знамени
орден Отечественной войны I степени
орден Отечественной войны II степени ((орден Октябрьской Революции))
народный поэт Кабардино-Балкарской АССР (1967)
Государственная премия РСФСР имени М. Горького (1966) - за книгу «Раненый камень»
Государственная премия СССР (1974) - за «Книгу земли»
Ленинская премия (1990 - посмертно) (1990) - за книгу «Человек. Птица. Дерево» (1985)
премия имени Б. Н. Полевого (1986) - за повесть «Скачи, мой ослик!»
орден «За заслуги» (2007 - посмертно) Республика Ингушетия
орден «За заслуги» (2008 - посмертно) КБР Заслуженный деятель культуры Армении

Произведения Кулиева были переведены на русский, осетинский, казахский и многие другие языки народов мира.

Из воспоминаний о Кайсыне Кулиеве

Из воспоминаний Чингиза Айтматова:

Переводы на русский язык

ГОРЫ. Перевод Н. Гребнева, Д. Голубкова, Н. М. Коржавина, Е. Елисеева, В. Звягинцевой, В. Сикорского, С. Липкина. Советский Писатель, М., 1957. 326 с
(Библиотека избранной лирики). Перевод Н. Гребнева, Я. Козловского. Молодая гвардия, Москва. 1964
Раненый камень. Советский писатель, М., 1964, 312 с. Перевод Н. Гребнева, Я. А. Козловского, М. А. Дудина, С. Липкина, Н. М. Коржавина.
Завещанный мир. Стихи. Перевод с балкарского Н. Гребнева, Я. А. Козловского, Н. М. Коржавина. 32 с. Библиотека Огонек. Правда, М., 1965
МИР ДОМУ ТВОЕМУ, авторизованный перевод с балкарского Н. Гребнева. Советский Писатель. М., 1966
РАНЕНЫЙ КАМЕНЬ. Советская Россия, Москва, 1968. Переводы Н. Гребнева, Н. Коржавина, Я. Козловского, С. Липкина, М. А. Дудина. Чегемская поэма в переводе Н.Коржавина
КИЗИЛОВЫЙ ЦВЕТ, авторизованный перевод с балкарского Н. Гребнева. «Советский писатель». 1969.
БЛАГОДАРЮ СОЛНЦЕ, Молодая гвардия, 1969, перевод с балкарского Н. Гребнева, Н. Коржавина, Я. Козловского, Н. Тихонова, В. Сикорского, Д. Голубкова
Избранные произведения в двух томах. Художественная литература, Москва, 1970. Переводы Н. Гребнева, Н. Коржавина, Я. А. Козловского, С. Липкина, В. К. Звягинцевой.
КНИГА ЗЕМЛИ. Перевод Н. Гребнева, Н. М. Коржавина, С. Липкина. Советский писатель, М., 1972
КНИГА ЛИРИКИ. Перевод с балкарского Наума Гребнева. Современник, М., 1973
ЗВЕЗДАМ - ГОРЕТЬ! Избранная лирика. Москва, Советская Россия, 1973. 542 с. Перевод Н.Гребнева, С.Липкина, О. Чухонцева, Н. Коржавина, М. Петровых, В. Звягинцевой, Н. Тихонова, Я. Козловского.
ВЕЧЕР. Книга стихов. Перевод с балкарского Н. Гребнева. Советский писатель, М., 1974.
ЛИРИКА. Перевод с балкарского Наума Гребнева. Изд-во «Правда», М., 1974
ЖИВУ СРЕДИ ЛЮДЕЙ. Книга лирики. Москва, Советский писатель, 1976. Перевод Наума Гребнева, Я. Акима, Б. А. Ахмадулиной, М. А. Дудина. 336 с.
КНИГА ЗЕМЛИ. Советский писатель, Москва 1977. Перевод Н.Гребнева, И. Лиснянской, С. Липкина, О. Чухонцева. 390 с.
Grass and Stone. Translated By Olga Shartse. Selected Poems. Moscow, Progress Publications, 1977. Параллельный текст по-английски и по-русски.
Звездам - гореть! Избранная лирика. Перевод с балкарского Н. Гребнева, Я. А. Козловского, Н. Коржавина, О. Г. Чухонцева, Е. Елисеева, Д. Голубкова, Л. Шифферса, Д. Кедрина. Советская Россия, М., 1973. 544 с.
Собрание сочинений в трех томах. Художественная литература, М., Том 1 (Годы 1935-1961) - 1976. Предисловие - Ираклий Андроников.

Том 2. Стихотворения, поэмы. (Годы 1961-1969). - 1977. Том 3. Стихотворения, поэмы. (Годы 1969-1975). - 1977. Переводы Н. Гребнева, О. Чухонцева, В. Левика, Д. Самойлова, В. Звягинцевой, Ю. Нейман, И. Лиснянской, С. Липкина, М. Петровых, Б. Ахмадулиной, Н.Тихонова, Я. Козловского, Е. Елисеева, Д. Голубкова, Л. Шифферса, В. Сикорского, М. Дудина, Д. Долинского, Я. Хелемского, Я. Акима, А. Рогачёва.

КОЛОСЬЯ И ЗВЕЗДЫ. Современник. Перевод с балкарского Н. Гребнева, Я. Козловского, М. Дудина, Д. Долинского, Б. Ахмадулиной. М., 1979. 382 с.
КРАСА ЗЕМНАЯ. Перевод с балкарского Н. Гребнева, Я. Козловского, Я. Акима, Ю. Нейман, Е. Елисеева, Д. Голубкова. Советская Россия, М., 1980. 416 с.
ЧЕЛОВЕК. ПТИЦА. ДЕРЕВО. Москва, Советский писатель, 1985. Перевод О. Чухонцева, Н. Гребнева, Я. Акима, Я. Козловского, М. Дудина, Л. Шерешевского, С. Липкина, К. Симонова.
ТРАВА И КАМЕНЬ. Избранные стихи в переводе Н. Гребнева, О. Чухонцева, С. Липкина, Н.Тихонова, В. Звягинцевой, Ю. Нейман, Я. Козловского. Пятигорск, Вестник Кавказа, 2007. Двуязычное издание с параллельными текстами по-русски и по-английски. --
Grass and Stone. Selected Poems. Translated by Olga Shartse. Vestnik Kavkaza, Pyatigorsk, Russia, 2007. Bilingual edition. Translation into Russian by Naum Grebnev, Oleg Chukhontsev, Vera Zvyagintseva.
См. «Я - россиянин. Расул Гамзатов. Давид Кугультинов. Кайсын Кулиев. Мустай Карим. Стихотворения.» 352 с. Издательство Инеш 2007. Уфа. ISBN 978-5-903622-03-0

Семья

Кулиева, Элизат Эльбаевна - жена, академик Международной академии творчества. Живет в городе Нальчике, КБР.
Кулиева, Жанна Кайсыновна - дочь, кандидат филологических наук. Живёт и работает в Нальчике.
Кулиев, Эльдар Кайсынович - сын, кинорежиссёр, сценарист. Живёт в Москве.
Кулиев, Алим Кайсынович - сын, советский и американский актёр театра и кино, режиссёр. Живёт и работает в США
Кулиев, Азамат Кайсынович - сын, художник. Живёт и работает в Стамбуле, Турция.
Кулиев, Ахмат Кайсынович - сын, кандидат экономических наук. Живет и работает в городе Нальчике.

Кайсын Шуваевич Кулиев - совершенно незаслуженно, но прочно забытый советский поэт. Эпитет «советский» имеет здесь особое значение. Кулиев был плотью от плоти эпохи, в которую ему довелось родиться, взрослеть и мужать.

Любовь к родным горам, к истории и традициям балкарцев, очень органично связаны в его творчестве, как принято было писать в аннотациях, с воспеванием советской действительности.

Бедный затерянный в ущельях малый народ, с обычаями кровной мести, «увидел свет» после октября 1917 года. Познал и много горя, но эта тема была в годы жизни поэта запретной. «Был пахарем, солдатом и поэтом». Так пишет о себе Кайсын Шуваевич в одном из стихотворений. Каждая из этих ипостасей нашла отражение в его творчестве, охватившем период с середины 30-х до середины 80-х годов XX века.

Детство и юность

Кулиев родился в древнем, затерянном в горах балкарском селе Верхний Чегем. Отец был скотоводом и охотником, но умер, когда Кайсын был ещё ребёнком. Вряд ли раньше он мог рассчитывать в будущем на судьбу, хоть в чем-то отличную от удела своих предков. Пастух, охотник, вот обычные занятия его односельчан. Но, надо отдать ей должное, Советская власть предоставляла куда больше возможностей.

После окончания школы молодой горец поступает в педагогический техникум Нальчика. Именно к этим годам относятся его первые стихотворные опыты. Зарифмованными строчками были заполнены несколько толстых ученических тетрадей.

ГИТИС и первые публикации

В 1935 году начинается новый период его жизни. Кайсын Кулиев поступает в ГИТИС. Одновременно учится в знаменитом Литературном институте. Любовь к поэзии взяла верх, хотя ГИТИСу и его педагогам он был признателен всю жизнь.

Кто видел горы, обязательно туда вернётся. Тем более, если там родился. С 1937 года К.Ш. Кулиев - преподаватель литературы в педагогическом институте Кабардино-Балкарии. Там же, в Нальчике, в 1940 году, выходит первый сборник его лирики, написанный на родном языке. А первая публикация была ещё в 1937 году.

Первый бой

Голос поэта с Кавказских гор был сразу услышан. В Союз писателей Кулиева приняли в 1938 году, а вскоре он уже выступал в столице Кабардино-Балкарии с научным докладом о путях развития балкарской литературы. Через год его призвали в армию. Великую Отечественную войну уже сложившийся поэт встретил в Латвии.

В бой вступил в первый же день. Служил в парашютно-десантных войсках. Вместе с группой однополчан взрывал мост через Западную Двину в Даугавпилсе. Всё это нашло себе место в его стихах. С 1942 года их начинают читать по Всесоюзному радио и публиковать в центральной печати.

Война и стихи

Довоенная лирика Кулиева отличается безмятежностью, покоем. Об этом можно судить и по названию его первого сборника: «Привет, утро». В годы войны поэт мужает вместе со всей страной. В стихах появляются нотки недоумения.

Он сам вспоминал об эпизоде, когда набросился на заезжего корреспондента, требуя ответа на вопрос: «Как может цивилизованный, великий народ творить то, что они на фронте видят каждый день?» После ранения Кулиев был приглашён Александром Фадеевым в Москву, на творческий вечер. Там он знакомится с Пастернаком, Кедриным, Асеевым и другими известными поэтами.

Сам он считал своим главным учителем балкарского поэта Кязима Мечиева, которому позже, в зрелые годы, посвятил целую поэму. Так же отмечал оказавших на него большое влияние Николая Тихонова, Гарсиа Лорку, Симона Чиковани, Михаила Дудина и Алима Кешокова.

Десять лет безвестности

Война для К.Ш. Кулиева закончилась после ранения и госпиталя в 1944 году, в марте. А ещё в 1943 году за сборник стихов он мог получить Сталинскую премию. Поэт ещё не знал, что главная причина, по которой он не получил премию - депортация балкарцев. Когда узнал об этом, то, побывав на малой родине, поехал в Среднюю Азию, куда были высланы горцы. Там, в Киргизии, прожил больше десяти лет.

В литературной жизни республики он участвовал активно, но публиковаться не мог. Зато после 1956 года, в течение двух лет из печати выходят сразу три его поэтических книги. Начинается самый плодотворный период его творчества. Стихи и поэмы Кулиева переводят лучшие поэты разных республик СССР. Белла Ахмадулина, например.

Депутат из Верхнего Чегема

Уже у молодого Кайсына Кулиева в стихах часто появляется образ поэзии-дома. Наверное, здесь сыграла роль его любовь к родной Кабардино-Балкарии. Он и стихи писал всю жизнь большей частью на родном языке, несмотря на всесоюзную известность. Жил тоже на малой родине, в Верхнем Чегеме. И это несмотря на то, что был депутатом Верховного Совета СССР четырёх созывов и членом правления Союза писателей.

В 1967 году он стал народным поэтом своей автономной республики, хотя и без официального звания был таковым уже много лет. У К.Ш. Кулиева множество званий и наград. Самые дорогие для него, конечно, медали и ордена, полученные во время Великой Отечественной войны. Кроме того, два ордена Трудового Красного Знамени, и государственные награды других стран, Монголии и Польши, в том числе.

Образы и герои

Показательна для Кулиева поэма «Перевал». Речь в ней идёт о молодом враче, который погиб во время снежной бури в горах, спеша на помощь больному в дальний аул. Вроде бы, вполне советский сюжет, но для Кайсына Кулиева он очень органичен. Равнодушие хуже смерти. Так он говорил в одном из интервью. Но чаще всего речь в его стихах идёт о самом простом: конях, чинарах, утёсах, где живут простые старухи и девушки, пахари, чабаны, солдаты прошлой войны.

Премии

Одной из лучших книг Кайсына Шуваевича считается сборник стихов «Раненый камень». За неё ему в 1966 году присуждена Государственная премия РСФСР. А за поэтический сборник «Книга земли» ему присуждается в 1974 году Государственная премия СССР. Уже посмертно, в 1990 году, именно Кулиеву отдали Ленинскую премию, отметив не только выдающийся вклад в Советскую литературу, но и развитие народных традиций.

Родина помнит

К.Ш. Кулиев родился в 1917 году. До распада своей страны он не дожил шесть лет. Поэт умер в 1985 году. Его поэзию переводили в 140 странах мира. Похоронили его, согласно, завещанию, в Верхнем Чегеме. Сейчас там воздвигнут в его честь мемориальный комплекс. В Нальчике установлен памятник. Так что в родном для него крае стихотворца не забыли.

Как считается рейтинг
◊ Рейтинг рассчитывается на основе баллов, начисленных за последнюю неделю
◊ Баллы начисляются за:
⇒ посещение страниц, посвященных звезде
⇒ голосование за звезду
⇒ комментирование звезды

Биография, история жизни Кулиева Кайсына Шуваевича

Кулиев Кайсын Шуваевич − выдающийся советский поэт и прозаик двадцатого столетия.

Ранние годы

Кайсын появился на свет 1 ноября революционного 1917 года в высокогорном ауле Верхний Чегем в Кабардино-Балкарии. Мальчик рано потерял отца, который зарабатывал на жизнь разведением скота и охотой.

Окончив школу, Кайсын принял решение продолжить обучение в педагогическом техникуме, и с этой целью отправился в Нальчик. В этот период в юноше пробились ростки поэтического творчества, и он стал записывать в толстую тетрадку свои первые лирические произведения.

Дальнейший путь начинающего поэта лежал в Москву, где он стал студентом ГИТИС. Кулиев всегда с благодарностью вспоминал годы, проведенные в стенах этого знаменитого театрального ВУЗа. Как он сам признавался, актера из него не получилось по той причине, что сердце его изначально принадлежало литературе.

Война

В тот день, когда гитлеровские войска вторглись на территорию СССР, Кайсын находился в составе парашютно-десантной бригады: его призвали в ряды Красной Армии годом ранее. В первое свое сражение с врагом он вступил на землях Латвии, потом воевал в России. Был ранен и долго лечился в госпиталях.

Несмотря на это, Кулиев постоянно писал стихи, которые печатались в газетах и звучали по радио. Он даже сумел найти время для небольшого поэтического вечера, во время которого познакомил со своим творчеством таких известных литературных мэтров, как Вера Звягинцева, . Молодой поэт был польщен их вниманием к своей скромной персоне, а также похвалой из их уст.

Пребывая на передовой, Кулиев видел много горя и мучений, которые являлись следствием боевых действий. Казалось бы, сердце фронтовика огрубело, и его уже ничем нельзя было поразить. Однако весть о страданиях своего народа, который подвергся высылке в Среднюю Азию, ввергла его в шоковое состояние. Кайсын Шуваевич немедленно отправился на родину.

ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Он прекрасно понимал, насколько опасным могло быть возвращение в родные места, однако считал своим долгом разделить участь своих земляков. В то тревожное время Кулиев не изменил поэзии: по-прежнему плодотворно работал, но его творения уже не издавались.

Прошли долгие годы забвения, наступила так называемая «хрущевская оттепель», и Кулиев вновь обрел возможность открыто доносить до публики свои лирические строки. Талантливый поэт получил официальное признание, став членом Союза писателей.

Любовь к ближним

По воспоминаниям людей, которым посчастливилось находиться рядом с Кайсыном Кулиевым, он излучал доброту и был терпеливым человеком. Много помогал нуждающимся, и его друзья знали, что он может служить опорой в любых трудных ситуациях.

Сын поэта рассказывал, что однажды отца попросили уберечь одного из осужденных от смертной казни. Родственники несчастного знали, что это практически невозможно, но больше им обратиться было не к кому. Кулиев тоже это знал, но отказать безутешным людям не мог. Он выполнил свою миссию и, на удивление, добился пересмотра наказания. Радовались, как дети, не только близкие смертника, но и сам Кулиев.

Личная жизнь

Кайсын Кулиев был трижды женат и воспитал четырех сыновей.

Последние годы жизни

Несмотря на тяжелую болезнь, Кайсын Шуваевич постоянно работал. У окружающих складывалось впечатление, что поэт знал о скором приближении своего конца и пытался выплеснуть на бумагу все чувства. Он должен был сказать людям о многом и отчаянно цеплялся за жизнь, осознавая, что каждый день может оказаться последним.

Из книги судеб: Кайсын Шуваевич Кулиев (1 ноября 1917 - 4 июня 1985) - советский балкарский поэт и прозаик, журналист, военный корреспондент. Народный поэт КБАССР (1967). Лауреат Ленинской премии (1990 - посмертно), Государственной премии СССР (1974) и Государственной премии РСФСР имени Горького (1967).

Кайсын Кулиев родился 19 октября (1 ноября) 1917 года и вырос в высокогорном старинном балкарском ауле Верхний Чегем (Эл-Тюбю) в семье скотовода и охотника. Отец умер, когда Кайсыну было всего два года. В 1926 году поступил в школу в Нижнем Чегеме. После окончания школы учился в педагогическом техникуме (ныне КБГУ) в Нальчике. Первые стихотворные опыты Кулиева относятся к годам ученичества, первые публикации - к 1933 году.

С 1935 по 1939 годы Кайсын Кулиев учился в ГИТИСе имени А. В. Луначарского и в Литературном институте имени А. М. Горького в Москве. Отдавая должное ГИТИСу, которому он обязан прекрасным образованием, истинным своим призванием Кайсын Кулиев всё же считает литературу. Закончив учёбу в Москве, преподаёт литературу в Кабардино-Балкарском Государственном Педагогический институте (КБГПИ, ныне КБГУ). В 1938 году Кайсын Кулиев был принят в СП СССР. В 1940 году в Нальчике выходит первая книга лирики на родном языке «Салам, эрттенлик!» («Здравствуй, утро!»).

В июне 1940 года поэт уходит в армию. Великая Отечественная война застаёт его в Прибалтике. Воевал сначала в парашютно-десантной бригаде, затем был военным корреспондентом. Сражался за Москву, Орёл, Сталинград, Крым. Дважды был ранен. Указом Президиума Верховного Совета СССР за участие в героической обороне Сталинграда лейтенант Кулиев Кайсын Шуваевич был награждён медалью «За оборону Сталинграда». Медаль вручена 8 ноября 1942. За участие в боях за освобождение Крыма в январе 1944 К. Кулиев был награждён орденом Отечественной войны II степени.

В марте 1944 года Кайсын Кулиев узнаёт о депортации балкарского народа в Среднюю Азию. В апреле 1944 года, выписавшись из госпиталя после ранения и побывав в родном Чегемском ущелье, он добровольно уезжает в место ссылки балкарцев, несмотря на то, что друзья сумели выхлопотать для него лично разрешение жить в любом городе СССР, кроме Москвы и Ленинграда. Более десяти лет прожил в Киргизии, участвуя в литературной жизни республики, но без права издавать собственные произведения.

Ограничения по спецпоселению с выселенных народов были сняты в апреле 1956 года, и балкарцы начали возвращаться на Кавказ. В этом же году Кайсын Кулиев вернулся в Кабардино-Балкарию. Начинается спокойный период его жизни, он много работает не только как поэт и писатель, но и как литературный и общественный деятель. В разное время Кайсын Кулиев был членом Правления СП СССР, первым секретарём Правления СП КБАССР, РСФСР, председателем Кабардино-Балкарского комитета защиты мира, депутатом Совета Национальностей ВС СССР от Кабардино-Балкарской АССР.

Последние годы жизни вплоть до своей кончины 4 июня 1985 года Кайсын Шуваевич провёл в своём доме в городе Чегеме, где по его завещанию он и похоронен. В настоящее время это Мемориальный Дом-музей Кайсына Кулиева.

Произведения Кулиева переведены на 140 языков мира. Его связывали близкие дружеские и творческие отношения со многими выдающимися поэтами, писателями и переводчиками того времени: Николаем Тихоновым , Борисом Пастернаком , Александром Твардовским , Константином Симоновым , Дмитрием Кедриным , Чингизом Айтматовым, Симоном Чиковани, Ярославом Смеляковым , Ираклием Андрониковым, Расулом Гамзатовым , Мустаем Каримом, Михаилом Дудиным , Давидом Кугультиновым, Михаилом Лукониным, Алимом Кешоковым, Константином Ваншенкиным , Наумом Коржавиным , Семёном Липкиным , Олегом Чухонцевым и другими.

По материалам сайта Википедия,

официального сайта Кайсына Кулиева http://k-kuliev.ru/

и книги Раи Кучмезовой «Кайсын Кулиев:

“Вечен тот, кто вечности внимал…”»

Выдержки из «Автобиографии» Кайсына Кулиева

Я старался не говорить жалких слов, унижающих достоинство человека.

Родился я 1 ноября 1917 года в старинном балкарском ауле Верхний Чегем, затерянном в верховьях сурового и красивого Чегемского ущелья, на границе Балкарии со Сванетией. Предки наши жили здесь издавна. Мой отец, Шува, как и дед Хаджиби, был скотоводом и охотником. Моя мать, Узеирхан, происходила из аула Жуунгу, расположенного высоко под облаками, среди зелёных гор в одном из разветвлений того же Чегемского ущелья. В детстве я бывал там и некоторое время жил в ауле матери. Я помню, что туда по узенькому ущелью не могла подняться даже воловья арба. Из города и долины всё необходимое привозили сюда только на лошадях, мулах и осликах. Здесь на зелёном склоне горы находились два аула - Нижний и Верхний Жуунгу. Во втором жили в основном родичи моей матери - Бечеловы, люди спокойные, не в пример Кулиевым - горячим наездникам и метким стрелкам, большим любителям оружия. Бечеловы в большинстве своём были работящие люди.

Теперь этих аулов по существу уже нет. Сейчас там стойбища пастухов.

Всё у меня отсюда - жизнь и песня. Чегем - моё начало, мой исток. Здесь я сложил первый свой стих, сложу и последний.

Люди моего рода, Кулиевы, были узденами - свободными горцами. Это значит - они не служили никому и им не служил никто, жили своим трудом.

Быть богатыми Кулиевы не могли - земля наша скупая, но, видимо, и особой нужды тоже не знали.

Первая жена моего отца умерла, оставив ему четырёх сыновей и двух дочерей. Моя мать была его второй женой. Она родила отцу дочь и двух сыновей. Старше меня мальчик умер совсем маленьким ещё до моего рождения. Семья была большая, и жить, мне думается, было нелегко. Но отец - энергичный, смелый, волевой человек, видимо, не очень унывал и не боялся трудностей существования. Это подтверждала мать, об этом говорили мне братья отца, все наши родичи.

В горы пришла гражданская война. Мой отец, конечно, не был революционером. Но его не могли не заинтересовать и увлечь лозунги Октябрьской революции о том, что земля будет принадлежать всем крестьянам, люди станут равноправными, не будет богатых и бедных. К тому же Шува был горячим, увлекающимся человеком. Мой отец и его племянник Такуш Кулиев пошли сражаться в ряды горских партизан против белоказаков Деникина, когда те ворвались в Чегемское ущелье. После тяжёлых боёв партизанам пришлось временно отступить за горы - в Сванетию. В пути Такуш погиб, настигнутый снежным обвалом, а Шува заболел тифом и вскоре умер. Это было в девятнадцатом году. Мне было тогда два года. Отца, конечно, не помню. Я никогда не видел его даже на фотографиях. Их у него не было. Когда мой старший сын Эльдар был маленьким, он меня спрашивал, каким был дедушка. Но я и сам знал его только по рассказам матери и близких. Мальчик просил показать фотографию. Я невольно обманул сына - показал ему портрет осетинского поэта Коста Хетагурова в черкеске и с кинжалом. Мне больше ничего не оставалось.

Когда умер отец, мы с сестрой, которая старше меня года на три, остались с матерью. Понятно, как нелегка была наша жизнь. Мама вечерами часто плакала, сидя с нами у очага. Может быть, драматизм моих стихов отсюда и берёт своё начало. Мать была работящей крестьянкой. Она сумела нас вырастить, послать в школу, несмотря на все трудности. Её доброта, терпеливость и трудолюбие стали первым значительным жизненным уроком для меня. Она умерла в 1963 году. Вот тогда-то я, сорокапятилетний мужчина, почувствовал себя настоящим сиротой.

Как и полагалось в горах, я совсем маленьким пас овец, коров, телят, возил дрова на ослике и на воловьей арбе, косил сено, пахал - до семнадцати лет делал всё, что делает крестьянин в горах. Мать всегда жалела, что мне, такому ещё маленькому, приходилось работать слишком много. Но теперь я понимаю, что оно было к лучшему. Это закалило меня надолго, научило уважать работящих людей, навсегда связало с землёй, подготовило для более трудных дел и времён. Я рад тому, что рос среди чегемских крестьян, этих по-своему мудрых и трудолюбивых людей. Они были моими первыми учителями жизни. Ещё мальчиком я ездил верхом замечательно. Меня сажали на необъезженную лошадь без седла, и я объезжал её. Не было случая, чтоб я упал. Меня прозвали «Шкура коня».

Так я рос в горах, окружённый умевшими работать горцами и заботами матери. В 1926 году один из старых коммунистов повёл меня, взяв за рукав, в только что открывшуюся школу аула Нижний Чегем. Я впервые увидел книжки. Получил букварь с красивыми картинками и тетрадки. Это было замечательно. Мои тогдашние чувства я старался выразить в «Горской поэме о Ленине». Зимой я учился, а летом занимался крестьянским трудом. Русскому языку нас обучал старый учитель Борис Игнатьевич, пожилой милый человек в чеховском пенсне. Слова благодарности ему читатель найдёт в той же «Горской поэме» и в более раннем моём стихотворении «Учитель Борис Игнатьевич». Но тогда я не понимал, каким благом станут для меня его уроки, не знал, что русский язык откроет мне свои несметные сокровища и я приобщусь к великой русской литературе - от Пушкина до Твардовского, от Толстого до Паустовского.

Я любил петь с детства, жил в атмосфере народной песни и сказки. Пели чабаны, косари, каменотёсы, всадники в пути, девушки, копающие огород. Я был маленьким ашугом, пел своим товарищам и взрослым девушкам, да и на свадьбах тамада, усадив меня рядом с собой, просил петь. И теперь, когда я знаком с образцами мировой поэзии, всё равно народная лирика остаётся для меня дорогой и непостижимо прекрасной. Думаю, что она дала мне много. Создателей многих горских песен считаю великими безымянными поэтами. Слагать стихи я начал рано - лет с десяти. А в семнадцать печатался. Об этом сейчас сожалею. Не надо так рано выступать в печати. Это вредно. Учась в нальчикском техникуме, я заполнял толстые тетради стихами. Они казались мне замечательными. Если не печатали, обижался. Наверное, не со мной одним так происходило. А стихи мои, разумеется, в подавляющем большинстве, были слабые, несамостоятельные.

Мне не было и восемнадцати лет, когда я приехал в Москву и поступил в Театральный институт имени Луначарского (ГИТИС). Быть артистом я не собирался. К тому времени уже окончательно решил стать поэтом - твёрдо, без сомнений верил в свои способности, в свою звезду. Я тогда нисколько не боялся слова «поэт», не понимая трудного и глубочайшего его смысла. Нынешних сомнений у меня тогда не было и не могло быть. Читал я, правда, уже много, русский язык знал прилично. Моими любимыми поэтами в ту пору стали Лермонтов и Есенин . Собственно говоря, и до сих пор остаюсь верным этой любви. Пристрастие к Лермонтову одобряли, за Есенина корили. Теперь у меня, конечно, гораздо больше любимых поэтов. Образцом поэта считаю Пушкина , хотя по-прежнему люблю и Лермонтова.

Думаю, что моё поступление в ГИТИС было удачей. По своим склонностям я мог учиться только в гуманитарном учебном заведении. А другого института с таким широким профилем, где бы изучались все области искусства и культуры, не было. Там, например, я прошёл курс истории мировой музыки и живописи. Для меня это было откровением. Нам преподавали лучшие профессора и деятели искусства.

Артистом я не стал. Вернувшись в Нальчик, год преподавал литературу в институте. Весной 1940 года вышла моя первая книга стихов «Здравствуй, утро!». Теперь в ней больше всего мне нравится название. От него не отказываюсь и сейчас. От многих же стихов сборника с удовольствием отказался бы, да сделанного не воротишь.

Как бы хорошо ты ни знал другие языки и достижения литератур других народов, главным являются образцы, созданные на родном языке. Их в нашей молодой балкарской литературе почти не имелось. Можно было опираться только на народную поэзию. Правда, ещё жил наш прославленный в горах поэт Кязим Мечиев. Его и сейчас я считаю гениальным человеком и одним из самых крупных поэтов всего Кавказа, равным по таланту Важа Пшавела. Он мог бы помочь мне во многом. Но до 1938 года он почти не печатался, его произведения мне были мало известны. Жил он в далёком ауле. Впервые я увидел его только в предвоенные годы. Когда же я узнал его поэзию ближе, он стал моим учителем на всю жизнь. Я многим обязан ему, его замечательной по образности, сжатости, драматизму и правдивости поэзии, его мудрости и человечности.

В конце июня 1940 года, приняв экзамен у студентов, всем поставив «отлично» и «хорошо», подарив им по экземпляру первой своей книги, я уехал в Красную Армию. Между прочим, комиссия ни словом не возразила против поставленных мной высоких оценок. Я радовался. Студенты тоже. Я был молод, здоров и счастлив этим, несмотря на то что, как и многие, чувствовал всё нарастающую угрозу войны. Об этом я писал в своём только что выпущенном сборнике.

Тогда мы не могли представить себе размеры предстоящих испытаний и бедствий. Мы в тот вечер никак не думали, что одни из нас погибнут на фронте, а другие через пять лет встретятся так далеко от родных гор... Не вернулись с фронта и многие из моих студентов. Как хорошо, что я ставил им высокие оценки. Они хорошо учились. Я уверен, что они также хорошо сражались на фронте, как учились. Но там оценки ставились без меня.

Уверенный в том, что я счастлив, крепок и нигде не пропаду, я ехал на военную службу в Заполярье, где летом ночь совсем не наступала. А я, привыкший к тёмным южным ночам, чувствовал себя как-то странно. Попал в пехотный полк. Это меня огорчило. Мне хотелось быть кавалеристом. Но через некоторое время изменил своё решение и попросился в парашютную часть.

Меня отправили в город Пушкин (бывшее Царское село). Там я учился прыгать с трамплина и вышки. Затем нас повезли в летние лагеря 201-й парашютно-десантной бригады имени С. М. Кирова. Там ясным августовским днём я впервые совершил прыжок с тяжёлого бомбардировщика «ТБ-3». А потом прыгал с разных самолётов, с разной высоты - летом, весной, осенью, зимой - во всякую погоду. Эта трудная и опасная служба мне нравилась.

К весне 1941 года особенно обострилось тревожное предчувствие войны. В мае нашу бригаду направили в Латвию. Мы оказались в городе Даугавпилсе (Двинск). Там ещё острее чувствовалась накалённость атмосферы. Мы тренировались, учились, начали заниматься немецким языком. Лагерь наш находился в лесу у небольшого озера. Помню, 21 июня я лежал на берегу озера и читал трагедию Самуила Галкина «Бар Кохба», напечатанную в журнале. А на следующий день столкнулся с войной лицом к лицу, воочию увидел её жуткий лик. Фашисты нещадно бомбили город и аэродром. Наши самолёты не поднялись - говорили, что не было горючего. Склады с запасами одежды и продовольствия приказано было жечь. Мне привелось принимать участие в этом невесёлом деле. Всё вокруг было охвачено огнём. Советские войска отступали из Литвы. Двум группам парашютистов-подрывников приказали готовить взрыв двух чугунных мостов через Западную Двину. По одному из них ходили поезда, по другому - остальной транспорт и пешеходы. Мосты были большие и находились друг от друга не так далеко. Говорили, что буржуазная Латвия строила их пятнадцать лет. Я оказался в той группе, которой предстояло взорвать железнодорожный мост. Мы заложили тысячу килограммов взрывчатки. Приказано было взорвать мост в тот момент, когда головные танки врага вступят на него.

Фашисты бомбили день и ночь. Казалось, что горят камни и вода реки, но мосты стояли. Гитлеровцы берегли их для себя. В таком аду мы ждали более суток. Зелёная страна Латвия с её маленькими хуторами в перелесках полюбилась мне. И как больно было видеть её в огне и дыму! А урожай хлебов в то лето был редкостным. Я помню смертельные бои в высокой ржи, мокрой от дождя и крови. Мы ждали у моста появления фашистских танков. Самым тягостным было видеть не только отступавшие войска, но и беженцев-стариков, детей, девушек с опухшими босыми ногами, с растрёпанными волосами, видеть их обезумевшие глаза. Это было великое человеческое горе. Такое невозможно забыть.

Наконец показались немецкие танки. Они шли, на ходу обстреливая город. Мы все ждали, выполняя приказ. Головные танки вступили на мост. И он был взорван мгновенно. К нам подбежал боец-пехотинец, он плакал и кричал: «Что вы наделали! Мой друг на мосту остался!» Этот крик слышится мне до сих пор. И теперь мне видятся клубы дыма, куски металла и одинокий боец, бегущий с винтовкой в руках и вещмешком за спиной. Выполнив приказ, мы шли через горящий город в лес, к своим. Чудом уцелела вся наша группа.

Отступая к старой границе, мы участвовали в беспрерывных жесточайших боях, не прекращавшихся ни днем, ни ночью. Наша бригада была самой боеспособной и отборной кадровой частью. Сражалась она действительно насмерть, с большой отвагой, нападала ночами на штабы гитлеровцев, громила их. Многие наши товарищи погибли в тех боях за Латвию, сильно поредели ряды замечательной бригады отважных парашютистов. Горько было видеть гибель друзей, стыдно было перед населением за наше отступление. Мы ведь совершенно другим представляли себе начало войны. Но всё оказалось иначе. Перед войной мы пели слишком радужные, слишком самоуверенные песни. Но авторы их, видимо, плохо представляли себе предстоящую войну...

Первого октября 1941 года нас подняла боевая тревога. Ранним утром весь наш корпус самолётами направили к городу Орлу, который уже успела занять танковая армия гитлеровского генерала Гудериана. Брянский фронт был прорван фашистами, и они рвались к Туле и Москве. В сумке моей лежал томик избранных произведений Лермонтова. В самолёте я вытащил книгу и смотрел на портрет поэта. Это утешало меня и связывало со всем мне дорогим, с моим родным Кавказом, поддерживало меня. Мы летели. Внизу паслись коровы, овцы. Отступали наши наземные войска. Беженцы уходили на север.

День был очень тяжёлым. Когда наши самолёты приблизились к Орлу, нас яростно атаковали немецкие истребители. Наших не было видно. Внизу за городом горели аэродромы. Били вражеские зенитки. Я оказался с группой, которая приземлилась севернее города. Мы собрались и, окопавшись, заняли оборону. Перед нами была поставлена задача - задержать немцев до подхода свежих сил советских войск, не пускать фашистов дальше - к Туле и Москве.

Перед вечером подоспела танковая бригада генерала Катукова. Мы сели на танки и десантом двинулись к Орлу. От пыли невозможно было узнать лица сидевших рядом товарищей. Фашистские истребители низко реяли над нами. Наши истребители не показывались. Многие из наших ребят были ранены и убиты по дороге. Оставшиеся в строю, дойдя до окраин Орла, вступили в бой с немцами, оттеснили фашистов, несмотря на их превосходящие силы. Ночью шёл беспрерывный бой. Трудно было понять - где свои и где враг. Танки Гудериана рвались на север. Советские парашютисты вместе с танкистами стояли насмерть. Пришло утро. Наши части не отступили ни на шаг. Поле было усеяно трупами и подбитыми танками. Группа наших десантников, приземлившаяся в самом городе, была окружена танками и уничтожена. Ещё в Прибалтике попадавших в их руки десантников гитлеровцы сразу расстреливали на месте, называя диверсантами. Об этом мы знали. Тяжёлые бои у Орла продолжались несколько дней.

После Орла я лежал в чебоксарском госпитале. Снова писал. Связался с Союзом писателей СССР. С лета сорок второго года уже начали переводиться на русский язык мои военные стихи. Они печатались в газетах «Правда», «Красная звезда», «Литература и искусство», в журналах «Знамя», «Красноармеец», «Огонёк», «Дружба народов», часто передавались по радио: делались отдельные мои передачи; мне сообщали из Москвы, и я слушал их в госпитале.

В 1942 году особенно тяжело я переживал наступление гитлеровских орд на Кавказе и оккупацию родной Кабардино-Балкарии. Знать, что на вершине Эльбруса реет флаг со свастикой - было невыносимо.

Я отказался от демобилизации. Я не мог, не имел права считать себя лучше тех, кто сражался и погибал. Их так же ждали дома матери, как моя в Чегемском ущелье. На этот счёт у меня тогда были твёрдые убеждения. К тому времени я уже видел многое и многое испытал. Быть парашютистом я уже не мог, но вернуться на фронт был способен. Решили, что я вместе с Константином Симоновым , также принимавшим участие в моей судьбе, отправлюсь на Кавказский фронт корреспондентом газеты «Красная звезда». Перед 1943 новым годом я уехал на Сталинградский фронт, войска которого уже наступали. Меня направили в газету 51-й армии - «Сын отечества».

Честно говоря, мне, бывшему боевому парашютисту, сначала не понравилась работа в газете, она показалась мне скучной и незначительной. У меня не было никакого журналистского опыта. Я стал нарушать дисциплину военных корреспондентов - ходил в атаки, не имея на это права, к назначенному сроку не возвращался с передовой в редакцию. Бывали случаи, когда я забывал, что моя первая обязанность - посылать в газету нужные ей материалы, а не ходить в атаки. Каждому положено своё. Я как-то не думал о подобных вещах. Помню такой случай в Донбассе. Необходимо было взять «языка». Долго не удавалось. И его взяли как раз на том участке фронта, где я находился. Но я ничего об этом не сообщил в редакцию. Вместо этого воевал. Такого уж никак не мог переварить опытный газетчик Гильбух. Он, должно быть, уже не рад был, что к ним приехал такой сумасбродный стихотворец. И был прав. Дело дошло даже до того, что однажды, когда я вернулся с передовой, пробыв там втрое больше положенного, мы с Гильбухом серьёзно поссорились и оба схватились за пистолеты. В этот момент зашёл редактор Семён Осипович Жуков. Он нас разнял. Ругал своего заместителя, а не меня, хотя я и провинился перед начальством. Удивляюсь до сих пор, почему он никогда меня не корил, не наказывал, имея на это право. Он был умный и хороший человек. Позже я набрался опыта в новой для меня деятельности и даже заслужил реабилитацию со стороны Гильбуха. Мы с ним снова стали приятелями, и так уже продолжалось до конца.

С газетой «Сын отечества» я прошёл по многим военным дорогам, участвовал в боях за освобождение Ростова-на-Дону, Донбасса, Левобережной Украины, был свидетелем и участником упорнейших боёв в районе Мелитополя - там, где шло кровопролитное сражение за Крымский перешеек. На небольшом участке было сосредоточено много войск. Туда мы приехали с Алимом Кешоковым. Через Аскания-Нова я поехал сперва к Перекопу, а оттуда на Сиваш. Перешёл его осенней ночью с первыми подразделениями. Бойцы шли по грудь в воде, неся боеприпасы, противотанковые ружья, тянули лёгкие пушки по воде и топи три с половиной километра. Моста ещё не было. Ни танки, ни тяжёлые орудия перейти Сиваш не могли. Всё же наши войска заняли плацдарм. Это была драматическая и грандиозная картина. Когда я думаю, что человек способен перенести самые большие трудности, каждый раз мне вспоминается Сиваш и особенно сапёры.

В конце марта дождливым днём, получив очередное задание от редакции, я отправился на передовую. Прежде чем перейти через Сиваш, мы заехали на полевую почту. Мне вручили письмо. Я сразу узнал почерк поэта Керима Отарова, хотя внизу на конверте значилась фамилия «Османов» и неизвестный мне адрес. Ещё не раскрыв письма, я понял, что случилась беда...

Алим Кешоков, Гоффеншефер и другие мои товарищи старались поддерживать меня. Они понимали моё горе. Накануне наступления я с группой корреспондентов снова перешёл Сиваш. На рассвете началось наступление. После мощного артиллерийского обстрела позиций противника на врага пошла пехота. Я тоже пошёл в бой, перейдя озеро, взял ручной пулемёт убитого пулемётчика. Когда гитлеровцы были выбиты из окопов, наши пехотинцы стали гнать их дальше. Я поднялся на холм и бил из пулемёта по фашистам. Тогда я мало думал об опасности.

Шли бои в Симферополе. Я прибыл туда ночью одним из первых корреспондентов. На второй день встретился с моими товарищами. В одном из крымских селений наконец я получил письмо от матери и сестёр. Они уже были в Северном Казахстане.

В начале весны я был принят в члены Коммунистической партии. Секретарь парткомиссии привёз мне в госпиталь партбилет.

В Симферопольском госпитале я пролежал месяца два. Потом меня отправили в Кисловодск. Утром рано санитарный поезд остановился в Пятигорске. Я увидел белый Эльбрус! В Кисловодском госпитале лежал до конца октября. Из Союза писателей СССР не раз приходили запросы о моём здоровье. Тогда председателем Правления был Николай Тихонов . В госпитале я много читал. Достоевский, например, был прочитан целиком. Писал стихи. Родное Чегемское ущелье находилось совсем недалеко. Но там уже не было моей матери. Выписавшись, я поехал в Нальчик. Здесь я встретился с некоторыми старыми товарищами. Они отнеслись ко мне с участием, заботливо. Рана ноги ещё не зажила, ходил на перевязку по знакомым улицам, опираясь на палочку. Я часто бывал в гостях у кабардинских крестьян. У них тоже находил сочувствие и заботу, хотя время было трудное во всех отношениях. Поехал в своё Чегемское ущелье. Пробыл там дней семь. На стенах домов читал надписи на балкарском языке: «Смерь фашизму!», «Не пропустим фашистских убийц в родные горы!», «Да здравствует Советская родина!»

То, что случилось с нашим народом, я никак не мог понять. Основное мужское население Балкарии, способное носить оружие, находилось на фронте. Многие из воинов погибли. Приезжали из госпиталей инвалиды, ничего не зная о случившемся, о своём бездомном положении. Я не могу, не имею права перед страданиями живых и мёртвых не говорить об этом, рассказывая о себе.

Прожив в Москве более трёх месяцев, в середине апреля 1945 года я уехал в Среднюю Азию. На Казанском вокзале меня провожали друзья. Среди них был и Кедрин . Я стоял уже на подножках вагона, а Митя говорил:

Береги себя!

Мы видели друг друга в последний раз. Через несколько месяцев он погиб.

Во Фрунзе я приехал поздно вечером. Утром увидел горы. Они были рядом, как и в Нальчике. Я подумал: хорошо, что хоть не разлучился с горами. Пусть не Кавказские, но горы! Зелёный Фрунзе понравился мне. На улицах было много стройных тополей.

Я работал чрезвычайно много. «О чём жалеть?» - сказал Пушкин. Довольно долгое время я работал председателем Русской секции Союза писателей, был консультантом, членом редколлегии русского журнала. При всей занятости, я немало писал.

Я поехал на Второй съезд писателей СССР. После девяти лет снова увидел Москву.

После всяких драм в моих отношениях с женщинами, ранней весной 1951 года я женился на молодой девушке - горянке из Ингушетии Маке Дахкильговой, только что окончившей Педагогический институт.

Женитьба вернула меня к более упорядоченной жизни. А это тогда для меня было очень важно. Мы жили в маленьком домике в центре Фрунзе. На нашем крохотном участке стояло большое тутовое дерево. Вокруг него мы сажали кукурузу и подсолнух, чтобы создать видимость кавказского двора. Это было хорошо. Летом я спал под деревом. Там же работал днём, постоянно видя зелень кукурузы и желтизну подсолнуха, как в детстве на огороде матери в Чегеме! У нас родился первый сын (теперь их трое), и жизнь стала у нас более размеренной.

Как все мои земляки, в 1956 году я уже имел право ехать куда хочу. 27 мая, навсегда попрощавшись с городом Фрунзе, выехал в Москву.

В начале июля 1956 года я выехал из Москвы на свою родину, которую не видел одиннадцать лет. Поезд подходил к Нальчику. Перед нашими глазами возникли балкарские горы. Я снова встретился с вечной мощью хребтов Кавказа. Говорил пятилетнему Эльдару:

Смотри, сынок, Балкария в облаках! Вот она, наша родная земля, земля отцов!

А у самого щёки были мокры от слёз. На второй день мы поехали в Чегемское ущелье. Молчали скалы. Молчал и я. Мы без слов понимали друг друга. Я без слов благодарил справедливость и разум.

По возвращении из Средней Азии я был хорошо принят в Москве и в республике. Я был избран депутатом Верховного Совета СССР. За эти же годы вышло в свет много моих книг на родном и русском языках.

Я объездил почти всю нашу страну. Нет, пожалуй, такой республики, где бы я не был. Ездить мне нравится. Хочу подчеркнуть, что я не только приезжал в разные республики и с радостью видел красоту каждой земли, с благодарностью ел хлеб, пил вино, но и писал о культуре и литературе многих народов. Так было, к примеру, с Грузией, Арменией, Таджикистаном, Казахстаном, Туркменией, не говоря уже о России. Уважение к культуре разных народов, интерес к ним у меня в крови, и я считаю это благом и радостью для себя… Я уверен в том, что всё ценное в культуре человечества должно быть достоянием всех народов.

Мне также приходилось побывать в странах Азии и Европы. И это было полезно для меня и для моей работы. Я люблю свой дом и мир.

Здесь я пытался рассказать не только о своей жизни, но и высказать мои взгляды на творчество. А впрочем, лучшим определением творческой поэзии и лучшей автобиографией художника являются его произведения.

Оглянись на огни

С утра слонялся из комнаты в комнату, читал «Монолог гладиатора», воображая зал, зрителей, делал жесты («и, как сквозь дым, большие пальцы - вниз!»), подходил к зеркалу, сдвигал брови и следил, как постепенно разглаживаются складки на коже, - морщин ещё не было, был 1980 год, был ноябрь.

Вечером предстояло выступать в драмтеатре, должен был прийти Кайсын Кулиев, я его никогда не видел, только читал кое-какие переводы, но переводы были не мои, и я относился к ним скептически.

Примеряя разные рубашки, плюнул, натянул белую водолазку, подошёл к окну: начинало темнеть.

Шли пешком, кое-где проступал гололёд, туман смягчал очертания ёлок, повторял «Монолог», не думал, так в первый раз прыгают с парашютом, всё само собой, живой автомат, робот.

Возле театра толпа, много лиц, странно, думал, никто не придёт, человек двадцать, нет, пришли всё-таки. «Кайсын Кулиев», - значилось на афише, сделанной на скорую руку. Пришли. Много.

Вот и Али, без шапки, жаркий, пытается завязать знакомство с Ли, уяснив, кто это, разочарованно отходит, всё повторяется с Ольгой, и он нам с Игорем, комично обиженный: «Всех красивых женщин расхватали…»

Совсем уже темно, и над входом лампочка в жестяном воротнике выхватывает редкие снежинки, говорим о чём-то. Муталип, знакомо-непривычное рукопожатие, глаза ртутные, быстрые. Он - организатор. Входим, идём, коридор длинный и тёмный, верхнюю одежду - вповалку на стол, сцена, рассаживаемся, зал как в мареве, лица все смыты, иногда различаю. Очень тепло.

Я его никогда не видел, не видел, как он вошёл, но понял по изменившемуся гулу зала, который перекрыли, подмяли под себя рукоплескания.

Все вставали, и я тоже встал, оглянулся, сразу понял: вот он. Уверенный, чёткий, лысый, хищный. Добрый. Властный над залом.

Ну что, друзья мои…

- …стихи в больших количествах - вещь совершенно невозможная. Предлагаю своим друзьям ограничиться сегодня двумя стихотворениями: одно пусть прочтут на родном языке, другое - в переводе. Согласны?

Все согласны, причём как-то радостно. Трудно не согласиться с таким голосом.

Представляет то одного, то другого. Муталип шепчет. Представленный подходит к трибуне и радостно отчитывает дважды. Все рукоплещут, и все очень рады. Повторяю про себя «Монолог гладиатора» - это Али. Он уже вернулся, а что читал - я не слышал. «Монолог» перевёл я, и он мне нравится. Прочту, наверное.

Моя очередь, выхожу. Марево лиц. «Обрюзгший Рим, растёкшийся как студень…» Нет, не буду! Голос слушается. Читаю как бы всем, но читаю ему.

Оглянись на огни, что намеренно медлят исчезнуть.

Их болезненный свет, спотыкаясь, бредёт за тобой.

И окно, за которым остались позор и бесчестье,

точно так же горит, как и то, за которым - любовь.

Читаю ему и ещё одной, в зале. Смотрит прямо в глаза.

Чувствую спиной - слушает. Довожу каждое слово.

Так внезапно и запросто детство вбегает в отцовство,

и ты прежний следишь, как ты сам идёшь вдаль, незнаком.

Писалось заполночь, в далёком городе, был индийский чай, крепкий, чёрный, как дёготь, и «Прима» была. Всё было как надо… Слушает ведь!

Ты идёшь под рентгеновским небом. Ни боли, ни страха.

Ты идёшь в темноте, и пока что не виден твой след.

Не в смысле - просвечивает как рентген, нет, просто облака в ночном небе - как, скажем, лёгкие на рентгеновском снимке. Поймёт, я думаю.

Ты идёшь и не знаешь, престол тебя ждёт или плаха...

Ты - идёшь! И уже - впереди обозначился свет.

Кричали женщины «ура!» Пояснил что-то - что переводов нет, кажется, - и сел.

А когда всё кончилось, все встали и завихрились, кто к выходу, а кто поближе к сцене, и Муталип сказал: «Молодец!», а Магомед обозвал мою водолазку майкой («Правильно, так и надо, по-простому, без всяких этих галстуков-бабочек!») и т.д. и т.п., он легко рассёк образовавшуюся вокруг меня группу и смотрел - долго, протягивая перед собой руку. Рука оказалась сухой и сильной. Горячей. Одно рукопожатие говорит больше множества фраз. Слова тоже были, я запомнил что-то про «юного Блока», а потом Ли пробилась к нему, потому что любила быть в центре: «Кайсын Шуваевич, вы меня узнаёте? Я - Ибрагима дочка», и он как бы узнал и надписал ей книгу, а мне сказал как бы в скобках: «Ну, мы ещё увидимся…» Где та книга - не знаю.

Домой шли пешком, и ноябрьское небо было точь-в-точь как рентгеновский снимок, сыпал редкий снежок, и Ольга всё восхищалась: «Как он владеет аудиторией!», а Ли по обыкновению тянула: «Ну-у, ничего удиви-ительного-о… Всё-таки ГИ-ИТИС…»

Всю дорогу молчал и ни о чём не думал, как прыгают с парашютом. Ни разу не подумал, что оглянусь на огни того вечера, что уже не увидимся, голоса не услышу…

Но встретились всё же, по-другому, но встретились, теперь уже как автор и переводчик, и встречи ещё состоятся, я это знаю.

Ты - та любовь, которая Орфея

Из преисподней вывела на свет.

Ручьём журча, прохладным ветром вея,

Со мною ты - везде твой виден свет.

он укрощал свирепейших зверей.

Вот так, дождём, по-вешнему целебным,

Ты льёшься над пустынею моей.

И без него несчастья ждут меня:

Мне жить тогда, в свой дом войти не смея,

Мне зимовать без света и огня.

Орфей из преисподней с Эвридикой

Поднялся, и настолько в этом ты,

Что я и на проделки стужи дикой

Взгляну, как на весенние цветы.

Любимую спасли Орфея песни,

И так похоже это на тебя,

Как будто мы с тобой из ада вместе

Вернулись в жизнь, страдая и любя.

Так это мне пригрезилось сегодня,

Под снег, что закружил на склоне дня,

И я кричу тебе из преисподней:

- О Эвридика! Слышишь ли меня?