Новая система международных отношений. Особенности современных международных отношений Отличия современной системы международных отношений от предыдущего

Глобальный масштаб и радикальность происходящих в наши дни изменений в политической, экономической, духовной областях жизни мирового сообщества, в сфере военной безопасности позволяют выдвинуть предположение о формировании новой системы международных отношений, отличной от тех, которые функционировали на протяжении завершающегося столетия, а во многом и начиная с классической Вестфальской системы.

В мировой и отечественной литературе сложился более или менее устойчивый подход к систематизации международных отношений в зависимости от их содержания, состава участников, движущих сил и закономерностей. Считается, что собственно международные (межгосударственные) отношения зародились в период формирования национальных государств на относительно аморфном пространстве Римской империи. За точку отсчета принимается завершение «тридцатилетней войны» в Европе и заключение Вестфальского мира в 1648 г. С той поры весь 350-летний период международного взаимодействия вплоть до наших дней рассматривается многими, особенно западными исследователями, как история единой Вестфальской системы международных отношений. Доминирующими субъектами этой системы являются суверенные государства. В системе отсутствует высший арбитр, поэтому государства независимы в проведении внутренней политики в пределах своих национальных границ и в принципе равноправны Суверенитет предполагает невмешательство в дела друг друга. Со временем государства выработали основанный на этих принципах свод правил, регулирующих международные отношения, - международное право.

Большинство ученых сходится во мнении, что основной движущей силой Вестфальской системы международных отношений было соперничество между государствами: одни стремились увеличить свое влияние, а другие - не допустить этого. Коллизии между государствами определялись тем фактом, что национальные интересы, воспринимаемые как жизненно важные одними государствами, вступали в конфликт с национальными интересами других государств. Исход этого соперничества, как правило, определялся соотношением сил между государствами или союзами, в которые они вступали для реализации своих внешнеполитических целей. Установление равновесия, или баланса, означало период стабильных мирных отношений, нарушение баланса сил в конечном счете вело к войне и восстановлению его в новой конфигурации, отражающей усиление влияния одних государств за счет других. Эту систему для наглядности и, естественно, с большой долей упрощения сравнивают с движением бильярдных шаров. Государства сталкиваются друг с другом, образуя меняющиеся конфигурации, и затем движутся снова в бесконечной борьбе за влияние или безопасность. Главный принцип при этом - собственная выгода. Главный критерий - сила.

Вестфальскую эпоху (или систему) международных отношений разбивают на несколько этапов (или подсистем), объединенных общими, указанными выше закономерностями, но отличающихся друг от друга особенностями, характерными для конкретного периода отношений между государствами. Обычно историки выделяют несколько подсистем Вестфальской системы, которые часто рассматриваются в качестве как бы самостоятельных: систему преимущественно англо-французского соперничества в Европе и борьбы за колонии в XVII - XVIII вв.; систему «европейского концерта наций» или Венского конгресса в XIX в.; более глобальную по географии Версальско-Вашингтонскую систему между двумя мировыми войнами; наконец, систему холодной войны, или, по определению некоторых ученых, Ялтинско-Потсдамскую. Очевидно, что во второй половине 80-х - начале 90-х годов XX в. в международных отношениях произошли кардинальные изменения, которые позволяют говорить о завершении холодной войны и формировании новых системообразующих закономерностей. Основной вопрос сегодня заключается в том, каковы эти закономерности, в чем специфика нового этапа по сравнению с предыдущими, как он вписывается в общую Вестфальскую систему или отличается от нее, каким образом можно обозначить новую систему международных отношений.

Большинство зарубежных и отечественных международников принимают в качестве водораздела между холодной войной и нынешним этапом международных отношений волну политических изменений в странах Центральной Европы осенью 1989 г., а наглядным его символом считают падение Берлинской стены. В названиях большинства монографий, статей, конференций, учебных курсов, посвященных сегодняшним процессам, формирующаяся система международных отношений или мировой политики обозначается как относящаяся к периоду «после холодной войны» (post - cold war). Такое определение акцентирует внимание на том, чего в нынешнем периоде нет по сравнению с предыдущим. Очевидными отличительными моментами зарождающейся сегодня системы по сравнению с предыдущей являются снятие политико-идеологического противостояния между «антикоммунизмом» и «коммунизмом» ввиду стремительного и почти полного исчезновения последнего, а также свертывание военной конфронтации блоков, группировавшихся в годы холодной войны вокруг двух полюсов - Вашингтона и Москвы. Такое определение так же неадекватно отражает новую суть мировой политики, как в свое время формула «после Второй мировой войны» не вскрывала нового качества формировавшихся закономерностей холодной войны. Поэтому при анализе сегодняшних международных отношений и попытках прогноза их развития следовало бы обратить внимание на качественно новые процессы, зарождающиеся под влиянием изменившихся условий международной жизни.

В последнее время все чаще можно услышать пессимистические сетования по поводу того, что новая международная ситуация менее стабильна, предсказуема и даже более опасна, чем в предыдущие десятилетия. Действительно, четкие контрасты холодной войны яснее, чем многообразие полутонов новых международных отношений. Кроме того, холодная война - уже достояние прошлого, эпоха, ставшая объектом неспешного изучения историков, а новая система только зарождается, и ее развитие можно лишь предсказывать на основе еще небольшого объема информации. Эта задача тем более усложняется, если при анализе будущего исходить из закономерностей, характеризовавших прошлую систему. Частично это подтверждается тем

Фактом, что, по существу, вся наука о международных отношениях оперирующая методологией объяснения Вестфальской системы, оказалась не в состоянии предвидеть крушение коммунизма и окончание холодной войны. Ситуация усугубляется и тем, что смена систем происходит не мгновенно, а постепенно, в борьбе нового со старым. Видимо, и ощущение повышенной нестабильности и опасности вызвано этой изменчивостью нового, пока еще непонятного мира.

Новая политическая карта мира

При подходе к анализу новой системы международных отношений, видимо, следовало бы исходить из того, что окончание холодной войны завершило в принципе процесс оформления единого мирового сообщества. Путь, пройденный человечеством от изолированности континентов, регионов, цивилизаций и народов через колониальное собирание мира, расширение географии торговли, через катаклизмы двух мировых войн, массовый выход на мировую арену освободившихся от колониализма государств, мобилизацию противоположными лагерями ресурсов всех уголков мира в противостоянии холодной войны, повышение компактности планеты в результате научно-технической революции, завершился наконец крушением «железного занавеса» между Востоком и Западом и превращением мира в единый организм с определенным общим набором принципов и закономерностей развития его отдельных частей. Мировое сообщество все больше становится таковым в реальности. Поэтому в последнее время повышенное внимание уделяется проблемам взаимозависимости и глобализации мира, общему знаменателю национальных составляющих мировой политики. Видимо, анализ этих трансцендентных универсальных тенденций и может позволить более достоверно представить направление изменения мировой политики и международных отношений.

По мнению ряда ученых и политических деятелей, исчезновение идеологического возбудителя мировой политики в виде противоборства «коммунизм - антикоммунизм» позволяет вернуться к традиционной структуре отношений между национальными государствами, характерной для более ранних этапов Вестфальской системы. В этом случае распад биполярности предполагает образование многополярного мира, полюсами которого должны стать наиболее могущественные державы, сбросившие с себя ограничения корпоративной дисциплины в результате дезинтеграции двух блоков, миров или содружеств. Известный ученый и бывший госсекретарь США Г. Киссинджер в одной из последних своих монографий «Дипломатия» предсказывает, что формирующиеся после холодной войны международные отношения все больше будут напоминать европейскую политику XIX в., когда традиционные национальные интересы и меняющееся соотношение сил определяли дипломатическую игру, образование и распад союзов, изменение сфер влияния. Действительный член Российской академии наук в бытность свою министром иностранных дел РФ Е. М. Примаков уделял значительное внимание феномену зарождения многополярности. Надо заметить, что сторонники доктрины многополярности оперируют прежними категориями, такими, как «великодержавность», «сферы влияния», «баланс сил» и т.д. Идея многополярности стала одной из центральных в программных партийных и государственных документах КНР, хотя акцент в них делается, скорее, не на попытке адекватного отражения сути нового этапа международных отношений, а на задаче противодействия реальному или мнимому гегемонизму, недопущения формирования однополярного мира во главе с Соединенными Штатами. В западной литературе, да и в некоторых заявлениях американских официальных лиц речь нередко идет о «единоличном лидерстве США», т.е. об однополярности.

Действительно, в начале 90-х годов, если рассматривать мир с точки зрения геополитики, карта мира претерпела серьезные изменения. Распад Варшавского договора, Совета экономической взаимопомощи положил конец зависимости государств Центральной и Восточной Европы от Москвы, превратил каждое из них в самостоятельного агента европейской и мировой политики. Распад Советского Союза в принципе изменил геополитическую ситуацию в евразийском пространстве. В большей или меньшей степени и с разной скоростью государства, образовавшиеся на постсоветском пространстве, наполняют реальным содержанием свой суверенитет, формируют свои собственные комплексы национальных интересов, внешнеполитические курсы, не только теоретически, но и по существу становятся самостоятельными субъектами международных отношений. Дробление постсоветкого пространства на пятнадцать суверенных государств изменило геополитическую ситуацию и для соседних стран, ранее взаимодействовавших с единым Советским Союзом, например

Китая, Турции, стран Центральной и Восточной Европы, Скандинавии. Не только изменились локальные «балансы сил», но и резко возросла многовариантность отношений. Разумеется, Российская Федерация остается самым мощным государственным образованием на постсоветском, да и на евразийском пространстве. Но и ее новый, весьма ограниченный по сравнению с бывшим Советским Союзом потенциал (если такое сравнение вообще уместно), с точки зрения территории, населения, удельного веса экономики и геополитического соседства, диктует новую модель поведения в международных делах, если их рассматривать под углом зрения многополярного «баланса сил».

Геополитические изменения на Европейском континенте в результате объединения Германии, распада прежней Югославии, Чехословакии, очевидной прозападной ориентации большинства стран Восточной и Центральной Европы, включая государства Балтии, накладываются на определенное усиление европоцентризма и самостоятельности западноевропейских интеграционных структур, более рельефное проявление в ряде стран Европы настроений, не всегда совпадающих со стратегической линией США. Динамика экономического усиления Китая и повышение его внешнеполитической активности, поиск Японией более самостоятельного, подобающего ее экономической мощи места в мировой политике вызывают подвижки в геополитической ситуации в Азиатско-тихоокеанском регионе. Объективное возрастание удельного веса Соединенных Штатов в мировых делах после окончания холодной войны и распада Советского Союза в определенной степени нивелируется повышением самостоятельности других «полюсов» и определенным усилением изоляционистских настроений в американском обществе.

В новых условиях с окончанием противостояния двух «лагерей» холодной войны изменились координаты внешнеполитической деятельности и большой группы государств, входивших ранее в «третий мир». Потеряло свое прежнее содержание Движение неприсоединения, ускорилось расслоение Юга и дифференциация отношения образующихся в результате этого групп и отдельных государств к Северу, который также не монолитен.

Другим измерением многополярности можно считать регионализм. При всей разноплановости, неодинаковых темпах развития и степени интеграции региональные группировки вносят дополнительные особенности в изменение геополитической кар ты мира. Сторонники «цивилизационной» школы склонны рассматривать многополярность под углом зрения взаимодействия или столкновения культурно-цивилизационных блоков. По мнению самого модного представителя этой школы американского ученого С. Хантингтона, на смену идеологической биполярности холодной войны грядет столкновение многополярности культурно-цивилизационных блоков: западного - иудео-христианского, исламского, конфуцианского, славянско-православного, индуистского, японского, латиноамериканского и, возможно, африканского. Действительно, региональные процессы развиваются на разных цивилизационных фонах. Но вероятность принципиального деления мирового сообщества именно по этому признаку на данный момент представляется весьма умозрительной и пока не подкрепляется сколько-нибудь конкретными институционными или политикообразующими реалиями. Даже противоборство исламского «фундаментализма» с западной цивилизацией со временем теряет свою остроту.

Более материализованным является экономический регионализм в виде высокоинтегрированного Европейского союза, других региональных образований различной степени интеграции - Азиатско-тихоокеанского экономического сотрудничества, Содружества Независимых Государств, АСЕАН, Североамериканской зоны свободной торговли, аналогичных образований, зарождающихся в Латинской Америке и в Южной Азии. Хотя и в несколько измененном виде, но сохраняют свое значение региональные политические институты, например Организация латиноамериканских государств, Организация африканского единства и т.д. Они дополняются такими межрегиональными многофункциональными структурами, как североатлантическое партнерство, связка США - Япония, трехсторонняя структура Северная Америка - Западная Европа - Япония в виде «семерки», к которой постепенно подключается Российская Федерация.

Короче говоря, после окончания холодной войны геополитическая карта мира претерпела очевидные изменения. Но многополюсность объясняет скорее форму, чем суть новой системы международного взаимодействия. Означает ли многополюсность восстановление в полном объеме действия традиционных движущих сил мировой политики и мотиваций поведения ее субъектов на международной арене, характерных в большей или меньшей степени для всех этапов Вестфальской системы?

События последних лет пока не подтверждают такую логику многополюсного мира. Во-первых, Соединенные Штаты ведут себя значительно сдержаннее, чем они могли бы позволить себе по логике баланса сил при нынешней позиции в экономической, технологической и военной областях. Во-вторых, при определенной автономизации полюсов в западном мире не просматривается появление новых сколько-нибудь радикальных разделительных линий противоборства между Северной Америкой, Европой и АТР. При некотором возрастании уровня антиамериканской риторики в российской и китайской политических элитах более фундаментальные интересы обеих держав толкают их на дальнейшее развитие отношений с Соединенными Штатами. Расширение НАТО не усилило центростремительные тенденции в СНГ, чего следовало бы ожидать по законам многополюсного мира. Анализ взаимодействия постоянных членов Совета Безопасности ООН, «восьмерки» свидетельствует о том, что поле совпадения их интересов значительно шире области разногласий при всей внешней драматичности последних.

Исходя из этого, можно предположить, что на поведение мирового сообщества начинают оказывать влияние новые движущие силы, отличные от тех, что традиционно действовали в рамках Вестфальской системы. Для того чтобы проверить этот тезис, следовало бы рассмотреть новые факторы, которые начинают оказывать влияние на поведение мирового сообщества.

Глобальная демократическая волна

На рубеже 80 - 90-х годов качественно изменилось мировое социально-политическое пространство. Отказ народов Советского Союза, большинства других стран бывшего «социалистического содружества» от однопартийной системы государственного устройства и центрального планирования экономики в пользу рыночной демократии означал прекращение в основном глобального противостояния антагонистических социально-политических систем и существенное повышение удельного веса открытых обществ в мировой политике. Уникальной в истории особенностью самоликвидации коммунизма является мирный характер этого процесса, не сопровождавшегося, как обычно бывало при столь радикальной смене социально-политического устройства, сколько-нибудь серьезными военными или революционными катаклизмами. На значительной части евразийского пространства - в Центральной и Восточной Европе, а также на территории бывшего Советского Союза в принципе сложился консенсус в пользу демократической формы социально-политического устройства. В случае успешного завершения процесса реформирования этих государств, в первую очередь России (ввиду ее потенциала), в открытые общества на большей части северного полушария - в Европе, Северной Америке, Евразии - сформируется сообщество народов, живущее по близким социально-политическим и экономическим принципам, исповедующее близкие ценности, в том числе и в подходах к процессам глобальной мировой политики.

Естественным следствием окончания в основном противостояния между «первым» и «вторым» мирами явилось ослабление, а затем и прекращение поддержки авторитарных режимов - клиентов двух лагерей, противоборствовавших в годы холодной войны в Африке, Латинской Америке, Азии. Поскольку одним из главных достоинств таких режимов для Востока и Запада была, соответственно, «антиимпериалистическая» или «антикоммунистическая» ориентация, с окончанием противостояния между главным антагонистами они потеряли свою ценность как идеологические союзники и в результате лишились материальной и политической поддержки. За падением отдельных режимов такого рода в Сомали, Либерии, Афганистане последовали дезинтеграция этих государств и гражданская война. Большинство же других стран, например Эфиопия, Никарагуа, Заир, начали движение, правда, различными темпами, от авторитаризма. Это еще больше сократило мировое поле последнего.

На 80-е годы, особенно на их вторую половину, приходится напрямую не связанный с окончанием холодной войны широкомасштабный процесс демократизации на всех континентах. Бразилия, Аргентина, Чили перешли от военно-авторитарных к гражданским парламентским формам правления. Несколько позже эта тенденция распространилась на Центральную Америку. Показательным для результатов этого процесса является то, что 34 руководителя, участвовавшие во встрече в верхах стран Северной и Южной Америки в декабре 1994 г. (Куба не получила приглашения), были демократически избранными гражданскими лидерами своих государств. Аналогичные процессы демократизации, разумеется, с азиатской спецификой, наблюдались в это время в АТР - на Филиппинах, Тайване, в Южной Корее, Таиланде. В 1988 г. избранное правительство пришло на смену военному режиму в Пакистане. Крупным прорывом к демократии не только для Африканского континента явился отказ ЮАР от политики апартеида. В других странах Африки отход от авторитаризма шел более медленными темпами. Однако падение самых одиозных диктаторских режимов в Эфиопии, Уганде, Заире, определенное продвижение демократических реформ в Гане, Бенине, Кении, Зимбабве свидетельствуют о том, что волна демократизации не обошла и этот континент.

Необходимо отметить, что демократия имеет довольно разные степени зрелости. Это наглядно проявляется в эволюции демократических обществ со времен французской и американской революций до наших дней. Первичные формы демократии в виде регулярных многопартийных выборов, например, в ряде африканских стран или в некоторых новых независимых государствах на территории бывшего СССР в значительной степени отличаются от форм зрелых демократий, скажем, западноевропейского типа. Несовершенны и самые передовые демократии, если исходить из определения демократии, данного Линкольном: «правление народа, избранное народом и осуществляемое в интересах народа». Но очевидно и то, что между разновидностями демократий и авторитаризмом существует и демаркационная линия, определяющая качественное отличие внутренней и внешней политики обществ, находящихся по обе стороны от нее.

Глобальный процесс смены социально-политических моделей проходил в конце 80-х - начале 90-х годов в разных странах с различных стартовых позиций, имел неодинаковую глубину, его результаты в ряде случаев неоднозначны, и не всегда есть гарантии против рецидивов авторитаризма. Но масштабность этого процесса, его одновременное развитие в ряде стран, тот факт, что впервые в истории поле демократии охватывает более половины человечества и территории земного шара, а главное, самые мощные в экономическом, научно-техническом и военном плане государства - все это позволяет сделать вывод о качественном изменении социально-политического поля мирового сообщества. Демократическая форма организации обществ не отменяет противоречия, а иногда и острые конфликтные ситуации между соответствующими государствами. Например, факт функционирования в настоящее время парламентских форм правления в Индии и Пакистане, в Греции и Турции не исключает опасной напряженности в их взаимоотношениях. Значительная дистанция, пройденная Россией от коммунизма к демократии, не отменяет разногласий с европейскими государствами и Соединенными Штатами, скажем, по вопросам расширения НАТО или применения военной силы против режимов Саддама Хусейна, Слободана Милошевича. Но фактом является то, что на протяжении всей истории демократические государства никогда не воевали друг с другом.

Многое, разумеется, зависит от определения понятий «демократия» и «война». Обычно демократическим считается государство, если исполнительная и законодательная власти формируются путем соревновательных выборов. Это означает, что в таких выборах участвуют по крайней мере две независимые друг от друга партии, предусматривается право голоса по крайней мере половины взрослого населения и имел место по крайней мере один мирный конституционный переход власти от одной партии к другой. В отличие от инцидентов, пограничных столкновений, кризисов, гражданских войн международными войнами считаются военные действия между государствами с боевыми потерями вооруженных сил свыше 1000 человек.

Исследования всех гипотетических исключений из этой закономерности за всю мировую историю от войны между Сиракузами и Афинами в V в. до н. э. вплоть до сегодняшнего времени только подтверждают тот факт, что демократии воюют с авторитарными режимами и нередко начинают такие конфликты, но никогда не доводили до войны противоречия с другими демократическими государствами. Надо признать, что есть определенные основания для скептицизма у тех, кто указывает на то, что за годы существования Вестфальской системы поле взаимодействия демократических государств было относительно узким и на их мирное взаимодействие влияло общее противостояние превосходящей или равной по силе группы авторитарных государств. Еще не совсем ясно, как поведут себя демократические государства в отношении друг друга при отсутствии или качественном сокращении масштаба угрозы со стороны авторитарных государств.

Если все же закономерность мирного взаимодействия демократических государств не будет нарушена в XXI в., то происходящее сейчас в мире расширение поля демократии будет означать и расширение глобальной зоны мира. В этом, видимо, состоит первое и главное качественное отличие новой формирующейся системы международных отношений от классической Вестфальской системы, в рамках которой преобладание авторитарных государств предопределяло периодичность войн как между ними, так и с участием демократических стран.

Качественное изменение соотношения между демократией и авторитаризмом в глобальном масштабе дало основание американскому исследователю Ф. Фукуяме провозгласить окончательную победу демократии и в этом смысле объявить о «завершении истории» как борьбы между историческими формациями. Однако, как представляется, масштабное продвижение демократии на рубеже веков еще не означает ее полную победу. Коммунизм как социально-политическая система, хотя и с определенными изменениями, сохранился в Китае, Вьетнаме, Северной Корее, Лаосе, на Кубе. Его наследие ощущается в ряде стран бывшего Советского Союза, в Сербии.

За исключением, пожалуй, Северной Кореи во всех других социалистических странах вводятся элементы рыночной экономики, они так или иначе втягиваются в мировую экономическую систему. Практика отношений некоторых сохранившихся коммунистических государств с другими странами регулируется скорее принципами «мирного сосуществования», чем «классовой борьбы». Идеологический заряд коммунизма ориентирован больше на внутреннее потребление, во внешней политике все чаще берет верх прагматизм. Частичное экономическое реформирование и открытость международным экономическим связям порождают социальные силы, требующие соответствующего расширения политических свобод. Но доминирующая однопартийная система работает в противоположном направлении. В результате наблюдается эффект «качелей», движущихся от либерализма к авторитаризму и обратно. В Китае, например, это было движение от прагматических реформ Дэн Сяопина к силовому подавлению студенческих выступлений на площади Тяньаньмэнь, затем от новой волны либерализации к закручиванию гаек, и снова к прагматизму.

Опыт XX в. показывает, что коммунистическая система неизбежно воспроизводит такую внешнюю политику, которая вступает в противоречие с политикой, генерируемой демократическими обществами. Разумеется, факт радикального отличия социально-политических систем не обязательно обусловливает неизбежность военного конфликта. Но равно обосновано и предположение о том, что наличие этого противоречия не исключает такого конфликта и не позволяет надеяться на достижение уровня отношений, которые возможны между демократическими государствами.

В авторитарной сфере еще остается значительное число государств, социально-политическая модель которых определяется либо инерцией личных диктатур, как, например, в Ираке, Ливии, Сирии, или аномалией процветания средневековых форм восточного правления в сочетании с технологическим прогрессом в Саудовской Аравии, государствах Персидского залива, некоторых странах Магриба. При этом первая группа находится в состоянии непримиримой конфронтации с демократией, а вторая готова сотрудничать с ней до той поры, пока та не стремится поколебать установившийся в этих странах социально-политический статус-кво. Авторитарные структуры, хотя и в измененной форме, закрепились в ряде постсоветских государств, например в Туркмении.

Особое место среди авторитарных режимов занимают страны «исламской государственности» экстремистского толка - Иран, Судан, Афганистан. Уникальный потенциал воздействия на мировую политику придает им международное движение исламского политического экстремизма, известного под не совсем корректным названием «исламский фундаментализм». Это революционно-идеологическое течение, отвергающее западную демократию как образ жизни общества, допускающее террор и насилие в качестве средства реализации доктрины «исламской государственности», получило в последние годы широкое распространение среди населения в большинстве стран Ближнего Востока и других государствах с высоким процентом мусульманского населения.

В отличие от сохранившихся коммунистических режимов, которые (за исключением Северной Кореи) ищут пути сближения с демократическими государствами, по крайней мере в экономической области, и идеологический заряд которых затухает, ис-ламский политический экстремизм является динамичным, массовым и реально угрожает стабильности режимов Саудовской Аравии, стран Персидского залива, некоторых государств Магриба, Пакистана, Турции, Центральной Азии. Разумеется, при оценках масштабности вызова исламского политического экстремизма мировому сообществу следует соблюдать чувство меры, учитывать противодействие ему в мусульманском мире, например, со стороны светских и военных структур в Алжире, Египте, зависимость стран новой исламской государственности от мировой экономики, а также признаки определенной эрозии экстремизма в Иране.

Сохранение и возможность увеличения числа авторитарных режимов не исключают вероятности военных столкновений как между ними, так и с демократическим миром. По всей видимости, именно в секторе авторитарных режимов и в полосе соприкосновения последних с миром демократии могут развиваться в будущем наиболее опасные, чреватые военными конфликтами процессы. Небесконфликтной остается и «серая» зона государств, отошедших от авторитаризма, но еще не завершивших демократических преобразований. Однако общая тенденция, рельефно проявившаяся в последнее время, все же свидетельствует о качественном изменении глобального социально-политического поля в пользу демократии, а также о том, что авторитаризм ведет арьергардные исторические бои. Разумеется, исследование дальнейших путей развития международных отношений должно включать более тщательный анализ закономерностей отношений между странами, достигшими разных стадий демократической зрелости, влияния демократического преобладания в мире на поведение авторитарных режимов и т.д.

Глобальный экономический организм

Соразмерны социально-политическим изменения и в мировой экономической системе. Принципиальный отказ большинства бывших социалистических стран от централизованного планирования экономики означал включение в 90-х годах в глобальную систему рыночной экономики масштабного потенциала и рынков этих стран. Речь, правда, шла о прекращении противоборства не двух примерно равных блоков, как это было в военно-политической области. Экономические структуры социализма никогда не представляли сколько-нибудь серьезной конкуренции западной экономической системе. В конце 80-х годов доля стран - членов СЭВ в валовом мировом продукте составляла порядка 9%, а промышленно развитых капиталистических стран -57%. Большая часть экономики «третьего мира» ориентировалась на рыночную систему. Поэтому процесс включения бывших социалистических экономик в мировое хозяйство имел скорее перспективное значение и символизировал завершение формирования или восстановление на новом уровне единой глобальной экономической системы. Качественные же ее изменения накапливались в рыночной системе еще до окончания холодной войны.

В 80-е годы в мире наметился широкий прорыв в сторону либерализации мировой экономики - сокращения государственной опеки над экономикой, предоставления больших свобод частному предпринимательству внутри стран и отказа от протекционизма в отношениях с зарубежными партнерами, что, правда, не исключало помощи со стороны государства при выходе на мировые рынки. Именно эти факторы в первую очередь обеспечили экономике ряда стран, например Сингапура, Гонконга, Тайваня, Южной Кореи, беспрецедентно высокие темпы роста. Кризис, поразивший в последнее время ряд стран Юго-Восточной Азии, по мнению многих экономистов, явился следствием «перегрева» экономик в результате их быстрого взлета при сохранении архаичных политических структур, деформирующих экономическую либерализацию. Экономические реформы в Турции способствовали стремительной модернизации этой страны. В начале 90-х годов процесс либерализации распространяется на страны Латинской Америки - Аргентину, Бразилию, Чили, Мексику. Отказ от жесткого государственного планирования, сокращение бюджетного дефицита, приватизация крупных банков и госпредприятий, снижение таможенных тарифов позволили им резко повысить темпы экономического роста и выйти по этому показателю на второе место после стран Восточной Азии. В это же время аналогичные реформы, хотя и гораздо менее радикального характера, начинают пробивать себе дорогу в Индии. В 90-е годы пожинаются осязаемые плоды открытия экономики Китая внешнему миру.

Логическим следствием этих процессов стала существенная активизация международного взаимодействия национальных экономик. Темпы роста международной торговли превосходят мировые темпы внутриэкономического роста. Сегодня более 15% мирового валового продукта реализуется на зарубежных рынках. Вовлеченность в международную торговлю превратилась в серьезный и универсальный фактор роста благосостояния мирового сообщества. Завершение в 1994 г. Уругвайского раунда ГАТТ, предусматривающего дальнейшее существенное снижение тарифов и распространение либерализации торговли на потоки услуг, преобразование ГАТТ во Всемирную торговую организацию знаменовали выход международной торговли на качественно новый рубеж, повышение взаимозависимости мировой хозяйственной системы.

В последнее десятилетие в этом же направлении развивался значительно усилившийся процесс интернационализации финансового капитала. Особенно ярко это проявилось в интенсификации потоков международных инвестиций, которые с 1995 г. растут быстрее, чем торговля и производство. Это стало результатом существенного изменения инвестиционного климата в мире. Демократизация, политическая стабилизация и экономическая либерализация во многих регионах сделали их более привлекательными для зарубежных инвесторов. С другой стороны, произошел психологический перелом во многих развивающихся странах, которые осознали, что привлечение иностранного капитала является трамплином для развития, облегчает выход на международные рынки и доступ к новейшим технологиям. Это, разумеется, требовало частичного отказа от абсолютного экономического суверенитета и означало повышение конкуренции для ряда отечественных отраслей. Но примеры «азиатских тигров» и Китая побудили большинство развивающихся стран и государств с переходной экономикой включиться в соревнование за привлечение инвестиций. В середине 90-х годов объем иностранных инвестиций превысил 2 трлн. долл. и продолжает быстро расти. Организационно эту тенденцию закрепляет заметное повышение активности международных банков, инвестиционных фондов и бирж ценных бумаг. Еще одной гранью такого процесса является существенное расширение поля деятельности транснациональных корпораций, которые сегодня контролируют около трети активов всех частных компаний мира, а объем реализации их продукции приближается к валовому продукту экономики США.

Несомненно, продвижение интересов отечественных компаний на мировом рынке по-прежнему остается одной из главных задач любого государства. При всей либерализации международных экономических связей межнациональные противоречия, как показывают часто жесткие споры США и Японии по вопросам торгового дисбаланса или с Европейским союзом из-за субсидирования им сельского хозяйства, сохраняются. Но очевидно, что при нынешней степени взаимозависимости мирового хозяйства почти ни одно государство не может противопоставлять свои эгоистические интересы мировому сообществу, поскольку рискует оказаться в роли мирового изгоя или подорвать существующую систему с равно плачевными результатами не только для конкурентов, но и для собственной экономики.

Процесс интернационализации и усиления взаимозависимости мировой экономической системы идет в двух плоскостях - в глобальной и в плоскости региональной интеграции. Теоретически региональная интеграция может подхлестнуть межрегиональное соперничество. Но сегодня эта опасность ограничивается некоторыми новыми свойствами мировой экономической системы. Прежде всего, открытостью новых региональных образований - они не возводят по своей периферии дополнительных тарифных барьеров, а снимают их в отношениях между участниками быстрее, чем тарифы снижаются в глобальном плане в рамках ВТО. Это является стимулом для дальнейшего, более радикального уменьшения барьеров в мировом масштабе, в том числе и между региональными экономическими структурами. Кроме того, некоторые страны являются участниками нескольких региональных группировок. Например, США, Канада, Мексика полноправно участвуют как в АТЭС, так и в НАФТА. А подавляющее большинство транснациональных корпораций одновременно функционирует в орбитах всех существующих региональных организаций.

Новые качества мировой экономической системы - стремительное расширение зоны рыночного хозяйства, либерализация национальных экономик и их взаимодействие через посредство торговли и международных инвестиций, космополитизация все большего числа субъектов мировой экономики - ТНК, банков, инвестиционных групп - оказывают серьезное влияние на мировую политику, международные отношения. Мировая экономика становится настолько взаимосвязанной и взаимозависимой, что интересы всех ее активных участников требуют сохранения стабильности не только в экономическом, но и военно-политическом плане. Некоторые ученые, ссылающиеся на то, что высокая степень взаимодействия в европейской экономике начала XX в. не предотвратила развязывания. Первой мировой войны, игнорируют качественно новый уровень взаимозависимости сегодняшней мировой экономики и космополитизации ее значительного сегмента, радикальное изменение соотношения экономического и военного факторов в мировой политике. Но наиболее существенным, в том числе и для формирования новой системы международных отношений, является тот факт, что процесс создания нового мирового экономического сообщества взаимодействует с демократическими преобразованиями социально-политического поля. Кроме того, в последнее время глобализация мировой экономики все больше играет роль стабилизатора мировой политики и сферы безопасности. Особенно это влияние заметно в поведении ряда авторитарных государств и обществ, движущихся от авторитаризма к демократии. Масштабная и увеличивающаяся зависимость экономики, например, Китая, ряда новых независимых государств от мировых рынков, инвестиций, технологий заставляет их корректировать свои позиции по политическим и военным проблемам международной жизни.

Естественно, мировой экономический горизонт не безоблачен. Основной проблемой остается разрыв между индустриально развитыми государствами и значительным числом развивающихся или экономически стагнирующих стран. Процессы глобализации охватывают в первую очередь сообщество развитых стран. В последние годы усилилась тенденция прогрессирующего расширения такого разрыва. По мнению многих экономистов, значительное число стран Африки и ряд других государств, например Бангладеш, отстали «навсегда». Для большой группы развивающихся экономик, в частности Латинской Америки, их попытки приблизиться к мировым лидерам сводятся на нет огромным внешним долгом и необходимостью его обслуживания Особый случай представляют экономики, совершающие переход от системы централизованного планирования к рыночной модели. Их выход на мировые рынки товаров, услуг, капиталов особенно болезнен.

Существуют две противоположные гипотезы относительно влияния этого разрыва, условно обозначаемого как разрыв между новыми Севером и Югом, на мировую политику. Многие международники видят в этом долгосрочном феномене основной источник будущих конфликтов и даже попыток Юга насильственно переделить экономическое благосостояние мира. Действительно, нынешнее серьезное отставание от ведущих держав по таким показателям, как удельный вес ВВП в мировом хозяйстве или доход на душу населения, потребует, скажем, от России (на которую приходится около 1,5% мирового валового продукта), Индии, Украины, нескольких десятилетий развития темпами, в несколько раз превышающими среднемировые, для того чтобы приблизиться к уровню США, Японии, Германии и не отстать от Китая. При этом надо иметь в виду, что сегодняшние страны-лидеры не будут стоять на месте. Точно так же трудно предположить, что в обозримом будущем какая-либо новая региональная экономическая группировка - СНГ или, скажем, зарождающаяся в Южной Америке - сможет приблизиться к ЕС, АТЭС, НАФТА, на долю каждой из которых приходится свыше 20% валового мирового продукта, мировой торговли и финансов.

Согласно другой точке зрения, интернационализация мировой экономики, ослабление заряда экономического национализма, тот факт, что хозяйственное взаимодействие государств перестает быть игрой с нулевым результатом, позволяют надеяться на то, что экономический разрыв между Севером и Югом не превратится в новый источник глобальной конфронтации, особенно в ситуации, когда, хотя и отставая по абсолютным показателям от Севера, Юг все же будет развиваться, повышая свое благосостояние. Здесь, вероятно, уместна аналогия с модус вивенди между крупными и средними компаниями в рамках национальных экономик: средние по масштабам компании не обязательно антагонистически сталкиваются с корпорациями-лидерами и стремятся ликвидировать разрыв между ними любыми средствами. Многое зависит от организационно-правовой среды, в которой функционирует бизнес, в данном случае мировой.

Сочетание либерализации и глобализации мировой экономики наряду с очевидными выгодами несет в себе и скрытые угрозы. Цель конкуренции корпораций и финансовых институтов –прибыль, а не сохранение стабильности рыночной экономики. Либерализация уменьшает ограничения на конкуренцию, а глобализация расширяет ее поле. Как показал последний финансовый кризис в Юго-Восточной Азии, Латинской Америки, России, затронувший рынки всего мира, новое состояние мирового хозяйства означает глобализацию не только позитивных, но и негативных тенденций. Понимание этого заставляет мировые финансовые институты спасать экономические системы Южной Кореи, Сянгана, Бразилии, Индонезии, России. Но эти разовые операции лишь подчеркивают сохраняющееся противоречие между выгодами либерального глобализма и ценой поддержания устойчивости мирового хозяйства. По всей видимости, глобализация рисков потребует глобализации их менеджмента, совершенствования таких структур, как ВТО, МВФ и группа семи ведущих индустриальных держав. Очевидно и то, что растущий космополитический сектор глобальной экономики меньше подотчетен мировому сообществу, чем национальные экономики государствам.

Как бы то ни было, новый этап мировой политики определенно выдвигает ее экономический компонент на передний план. Так, можно предположить, что объединению большой Европы в конечном счете препятствуют, скорее, не столкновения интересов в военно-политической области, а серьезный экономический разрыв между ЕС, с одной стороны, и посткоммунистическими странами - с другой. Подобно этому главная логика развития международных отношений, например, в Азиатско-тихоокеанском регионе диктуется не столько соображениями военной безопасности, сколько экономическими вызовами и возможностями. На протяжении последних лет такие международные экономические институты, как «семерка», ВТО, МВФ и Всемирный банк, руководящие органы ЕС, АТЭС, НАФТА, явно сравниваются по влиянию на мировую политику с Советом Безопасности, Генеральной Ассамблеей ООН, региональными политическими организациями, военными союзами, а нередко и превосходят их. Таким образом, экономизация мировой политики и формирование нового качества мировой экономики становятся другим основным параметром формирующейся сегодня системы международных отношений.

Новые параметры военной безопасности

Каким бы парадоксальным ни представлялось, на первый взгляд, предположение о развитии тенденции к демилитаризации мирового сообщества в свете последнего драматического конфликта на Балканах, напряженности в районе Персидского залива, неустойчивости режимов нераспространения оружия массового уничтожения, оно все же имеет основание для серьезного рассмотрения в долгосрочном плане.

Окончание холодной войны совпало с кардинальным изменением места и роли фактора военной безопасности в мировой политике. В конце 80-х - 90-х годах наблюдается масштабное сокращение глобального потенциала военной конфронтации холодной войны. Со второй половины 80-х годов устойчиво снижаются мировые расходы на оборону. В рамках международных договоров и в порядке односторонних инициатив осуществляется беспрецедентное в истории сокращение ракетно-ядерных, обычных вооружений и личного состава вооруженных сил. Снижению уровня военной конфронтации способствовали значительная передислокация вооруженных сил на национальные территории, развитие мер доверия и позитивного взаимодействия в военной области. Идет процесс конверсии большой части мирового военно-промышленного комплекса. Параллельная активизация ограниченных конфликтов на периферии центральной военной конфронтации времен холодной войны при всей их драматичности и «неожиданности» на фоне мирной эйфории, характерной для конца 80-х годов, по масштабам и последствиям не может сравниться с ведущей тенденцией демилитаризации мировой политики.

Развитие этой тенденции имеет несколько фундаментальных причин. Преобладающая демократическая монотипность мирового сообщества, а также интернационализация мировой экономики сокращают питательную политико-экономическую среду глобального института войны. Не менее важным фактором является неопровержимо доказанное всем ходом холодной войны революционное значение характера ядерного оружия.

Создание ядерного оружия означало в широком плане исчезновение возможности победы для какой-либо из сторон, что на протяжении всей предыдущей истории человечества являлось непременным условием ведения войн. Еще в 1946г. американский ученый Б. Броуди обратил внимание на эту качественную характеристику ядерного оружия и высказал твердое убеждение, что в будущем единственной его задачей и функцией будет сдерживание войны. Некоторое время спустя эту аксиому подтвердил А.Д. Сахаров. На протяжении всей холодной войны и США, и СССР пытались найти пути обхода этой революционной реальности. Обе стороны предпринимали активные попытки выйти из ядерного пата посредством наращивания и совершенствования ракетно-ядерных потенциалов, разработки изощренных стратегий его применения, наконец, подходов к созданию противоракетных систем. Пятьдесят лет спустя, создав около 25 тыс. только стратегических ядерных боезарядов, ядерные державы пришли к неизбежному выводу: применение ядерного оружия означает не только уничтожение противника, но и гарантированное самоубийство. Более того, перспектива ядерной эскалации резко ограничила возможность применения противостоящими сторонами обычных вооружений. Ядерное оружие сделало холодную войну разновидностью «вынужденного мира» между ядерными державами.

Опыт ядерной конфронтации в годы холодной войны, радикальные сокращения ракетно-ядерных арсеналов США и РФ в соответствии с договорами СНВ-1, СНВ-2, отказ от ядерного оружия Казахстана, Беларуси и Украины, принципиальная договоренность РФ и США о дальнейших более глубоких сокращениях ядерных зарядов и средств их доставки, сдержанность Великобритании, Франции и Китая в развитии своих национальных ядерных потенциалов позволяют сделать вывод о признании ведущими державами в принципе бесперспективности ядерного оружия как средства достижения победы или эффективного средства влияния на мировую политику. Хотя сегодня трудно представить такую ситуацию, когда одна из держав может применить ядерное оружие, вероятность использования его в качестве самой крайней меры или в результате ошибки все же остается. Кроме того, сохранение ядерного и другого оружия массового уничтожения даже в процессе радикальных сокращений повышает «негативную значимость» обладающего им государства. Например, опасения (независимо от их обоснованности) относительно сохранности ядерных материалов на территории бывшего Советского Союза дополнительно повышают внимание мирового сообщества к его правопреемникам, в том числе и к Российской Федерации.

На пути всеобщего ядерного разоружения стоит несколько фундаментальных препятствий. Полный отказ от ядерного оружия означает и исчезновение его основной функции - сдерживания войны, в том числе и обычной. Кроме того, ряд держав, например Россия или Китай, могут рассматривать наличие ядерного оружия в качестве временной компенсации относительной слабости их потенциалов обычных вооружений, а вместе с Великобританией и Францией - и как политический символ великодержавности. Наконец, тот факт, что даже минимальные потенциалы ядерного оружия могут служить эффективным средством сдерживания войны, усвоили и другие страны, особенно находящиеся в состоянии локальных холодных войн с соседями, например Израиль, Индия, Пакистан.

Проведение испытаний ядерного оружия Индией и Пакистаном весной 1998 г. закрепляет патовую ситуацию в конфронтации между этими странами. Можно предположить, что легализация ядерного статуса давнишними соперниками заставит их более энергично искать пути принципиального урегулирования застарелого конфликта. С другой стороны, не совсем адекватная реакция мирового сообщества на такой удар по режиму нераспространения может породить соблазн и других «пороговых» государств последовать примеру Дели и Исламабада. А это приведет к эффекту «домино», в результате чего вероятность несанкционированного или иррационального срабатывания ядерного оружия может перевесить его сдерживающие возможности.

Некоторые диктаторские режимы, учитывая результаты войн за Фолкленды, в Персидском заливе, на Балканах, не только осознали бесперспективность конфронтации с ведущими державами, обладающими качественным превосходством в сфере обычных вооружений, но и пришли к пониманию того, что гарантией против повторения аналогичных поражений может стать обладание оружием массового уничтожения. Таким образом, в ядерной сфере на передний план реально выходят две среднесрочные задачи - укрепление системы нераспространения ядерного и другого оружия массового уничтожения и одновременно определение функциональных параметров и минимально достаточных размеров ядерных потенциалов обладающих ими держав.

Задачи в области сохранения и укрепления режимов нераспространения сегодня оттесняют в плане приоритетности классическую проблему сокращения стратегических вооружений РФ и США. Долгосрочной же задачей остается продолжение выяснения целесообразности и поиска путей продвижения к безъядерному миру в условиях новой мировой политики.

Диалектическим звеном, связывающим режимы нераспространения оружия массового уничтожения и ракетных средств их доставки, с одной стороны, с контролем над стратегическими вооружениями «традиционных» ядерных держав - с другой, становится проблема противоракетной обороны и судьба Договора по ПРО. Перспектива создания ядерного, химического и бактериологического оружия, а также ракет средней дальности, а в недалеком будущем и межконтинентальных ракет рядом государств выдвигает в центр стратегического мышления проблему защиты от такой опасности. США уже обозначили предпочтительное для себя решение - создание «тонкой» противоракетной обороны страны, а также региональных противоракетных комплексов театров военных действий, в частности, в АТР - против северокорейских ракет, и на Ближнем Востоке - против ракет Ирана. Такие противоракетные потенциалы, развернутые в одностороннем порядке, девальвировали бы ракетно-ядерные потенциалы сдерживания РФ и Китая, что могло бы привести к стремлению последних компенсировать изменение стратегического баланса наращиванием собственных ракетно-ядерных вооружений с неизбежной дестабилизацией глобальной стратегической ситуации.

Другой актуальной проблемой является феномен локальных конфликтов. Окончание холодной войны сопровождалось заметной активизацией локальных конфликтов. Большинство из них были, скорее, внутригосударственными, чем международными, в том плане, что вызвавшие их противоречия были связаны с сепаратизмом, борьбой за власть или территорию в рамках одного государства. Большая часть конфликтов стала результатом распада Советского Союза, Югославии, обострения национально-этнических противоречий, проявление которых ранее сдерживалось авторитарными системами или блоковой дисциплиной холодной войны. Другие конфликты, например в Африке, стали следствием ослабления государственности и экономической разрухи. Третья категория - это длительные «традиционные» конфликты на Ближнем Востоке, в Шри-Ланке, Афганистане, вокруг Кашмира, которые пережили завершение холодной войны, или вспыхнули вновь, как это случилось в Камбодже.

При всем драматизме локальных конфликтов на рубеже 80 - 90-х годов с течением времени острота большей их части несколько спала, как, например, в Нагорном Карабахе, Южной Осетии, Приднестровье, Чечне, Абхазии, Боснии и Герцеговине, Албании, наконец, в Таджикистане. Частично это объясняется постепенным осознанием конфликтующими сторонами высокой цены и бесперспективности военного решения проблем, а во многих случаях эта тенденция подкреплялась принуждением к миру (так было в Боснии и Герцеговине, Приднестровье), другими миротворческими усилиями с участием международных организаций - ООН, ОБСЕ, СНГ. Правда, в нескольких случаях, например в Сомали, Афганистане, такие усилия не дали должных результатов. Эта тенденция подкрепляется серьезными подвижками в сторону мирного урегулирования между израильтянами и палестинцами, а также между Преторией и «прифронтовыми государствами». Соответствующие конфликты служили питательной средой нестабильности на Ближнем Востоке и юге Африки.

Изменяется в целом и глобальная картина локальных вооруженных конфликтов. В 1989 г. имело место 36 крупных конфликтов в 32 районах, а в 1995 г. было зарегистрировано 30 таких конфликтов в 25 районах. Некоторые из них, например взаимное истребление народностей тутси и хуту в Восточной Африке, приобретают характер геноцида. Реальной оценке масштабов и динамики «новых» конфликтов мешает их эмоциональное восприятие. Они вспыхнули в тех регионах, которые считались (без достаточных на то оснований) традиционно стабильными. Кроме того, они возникли в тот момент, когда мировая общественность уверовала в бесконфликтность мировой политики после завершения холодной войны. Беспристрастное же сравнение «новых» конфликтов со «старыми», бушевавшими в годы холодной войны в Азии, Африке, Центральной Америке, на Ближнем и Среднем Востоке, несмотря даже на масштабность последнего конфликта на Балканах, позволяет сделать более взвешенный вывод относительно долгосрочной тенденции.

Более актуальными сегодня становятся вооруженные операции, которые предпринимаются под руководством ведущих западных стран, в первую очередь США, против стран, которые, как считается, нарушают международное право, демократические или гуманитарные нормы. Наиболее наглядными примерами являются операции против Ирака с целью пресечения агрессии против Кувейта, принуждение к миру на заключительном этапе внутреннего конфликта в Боснии, восстановление законности на Гаити и в Сомали. Эти операции проводились с санкции Совета безопасности ООН. Особое место занимает крупномасштабная военная операция, предпринятая НАТО в одностороннем порядке без согласования с ООН, против Югославии в связи с ситуацией, в которой оказалось албанское население в Косово. Значимость последней заключается в том, что она ставит под вопрос принципы глобального политико-правового режима, как он был зафиксирован в Уставе ООН.

Глобальное сокращение военных арсеналов более рельефно обозначило качественный разрыв в вооружениях между ведущими военными державами и остальным миром. Фолклендский конфликт на завершающем этапе холодной войны, а затем война в Персидском заливе и операции в Боснии и Сербии наглядно продемонстрировали этот разрыв. Прогресс в миниатюризации и повышении способности поражения обычных боезарядов, совершенствование систем наведения, контроля, управления и разведки, средств ведения электронной борьбы, повышение мобильности обоснованно считаются решающими факторами современной войны. Выражаясь категориями холодной войны, баланс военных сил между Севером и Югом еще больше изменился в пользу первого.

Несомненно на этом фоне возрастание материальных возможностей США влиять на развитие ситуации в сфере военной безопасности большинства регионов мира. Абстрагируясь от ядерного фактора, можно сказать: финансовые возможности, высокое качество вооружений, способность быстрой переброски крупных контингентов войск и арсеналов вооружений на большие расстояния, мощное присутствие в Мировом океане, сохранение основной инфраструктуры баз и военных союзов - все это превратило США по имеющимся возможностям в единственную глобальную державу в военном плане. Дробление военного потенциала СССР при его распаде, глубокий и длительный экономический кризис, болезненно затронувший армию и военно-промышленный комплекс, медленные темпы реформирования оружейных сил, фактическое отсутствие надежных союзников ограничили военные возможности Российской Федерации евразийским пространством. Систематическая, рассчитанная на длительный срок модернизация вооруженных сил Китая дает основание предположить в перспективе серьезное повышение его способности проецировать военную мощь в Азиатско-тихоокеанском регионе. Несмотря на попытки некоторых западноевропейских стран играть более активную военную роль за пределами зоны ответственности НАТО, как это было в ходе войны в Персидском заливе или при проведении миротворческих операций в Африке, на Балканах, и как это провозглашено на будущее в новой стратегической доктрине НАТО, параметры военного потенциала собственно Западной Европы без американского участия в основном остаются региональными. Все остальные страны мира по разным причинам могут рассчитывать лишь на то, что военный потенциал каждой из них будет одним из региональных факторов.

Новая ситуация в области глобальной военной безопасности в целом определяется тенденцией к ограничению использования войны в классическом понимании. Но одновременно возникают новые формы применения силы, например «операция по гуманитарным причинам». В сочетании с изменениями в социально-политической и экономической областях такие процессы в военной сфере оказывают серьезное влияние на формирование новой системы международных отношений.

Космополитизация мировой политики

Изменение традиционной Вестфальской системы международных отношений затрагивает сегодня не только содержание мировой политики, но и круг ее субъектов. Если на протяжении трех с половиной веков государства были доминирующими участниками международных отношений, а мировая политика в основном политикой межгосударственной, то в последние годы их теснят транснациональные компании, международные частные финансовые институты, неправительственные общественные организации, не имеющие определенной национальности, во многом космополитичные.

Экономические гиганты, которые раньше легко было отнести к экономическим структурам конкретной страны, потеряли эту привязку, поскольку их финансовый капитал – транснациональный, менеджеры - представители разных национальностей, предприятия, штаб-квартиры и системы маркетинга часто находятся на разных континентах. Многие из них могут поднять на флагштоке не национальный, а только собственный флаг корпорации. В большей или меньшей степени процесс космополитизации, или «оффшоризации», затронул все крупные корпорации мира Соответственно уменьшился их патриотизм по отношению к тому или иному государству. Поведение транснационального сообщества мировых финансовых центров нередко оказывается столь же влиятельным, как и решения МВФ, «большой семерки».

Сегодня международная негосударственная организация «Гринпис» эффективно выполняет роль «глобального экологического полицейского» и часто определяет приоритеты в этой области, которые вынуждено принимать большинство государств. Общественная организация «Международная амнистия» обладает значительно большим влиянием, чем межгосударственный центр ООН по правам человека. Телевизионная компания Си-эн-эн отказалась от употребления в своих передачах термина «иностранный», поскольку «отечественными» для нее являются большинство стран мира. Значительно расширяется и растет авторитет мировых церквей и религиозных объединений. Все больше число людей, родившихся в одной стране, имеющих гражданство другой, а живущих и работающих в третьей. Человеку часто легче общаться через Интернет с людьми, живущими на других континентах, чем с соседями по дому. Космополитизация затронула и худшую часть человеческого сообщества - организации международного терроризма, преступности, наркомафии не знают отечества, а их влияние на мировые дела остается на небывало высоком уровне.

Все это расшатывает одну из важнейших основ Вестфальской системы - суверенитет, право государства выступать высшим судьей в национальных границах и единственным представителем нации в международных делах. Добровольная передача части суверенитета межгосударственным институтам в процессе региональной интеграции или в рамках таких международных организаций, как ОБСЕ, Совет Европы и др., дополнилась в последние годы стихийным процессом его «диффузии» в глобальном масштабе.

Существует точка зрения, согласно которой международное сообщество выходит на более высокий уровень мировой политики, с долгосрочной перспективой формирования Соединенных Штатов Мира. Или, выражаясь современным языком, движется к системе, схожей по стихийным и демократическим принципам построения и функционирования с Интернет. Очевидно, это слишком фантастический прогноз. В качестве прообраза будущей системы мировой политики, вероятно, следовало бы рассматривать Европейский союз. Как бы то ни было, с полной уверенностью можно утверждать, что глобализация мировой политики, рост в ней удельного веса космополитического компонента уже в ближайшее время потребуют от государств серьезного пересмотра их места и роли в деятельности мирового сообщества.

Увеличение прозрачности границ, усиление интенсификации транснационального общения, технологические возможности информационной революции ведут к глобализации процессов в духовной сфере жизни мирового сообщества. Глобализация в других областях привела к определенному стиранию национальных особенностей повседневного образа жизни, вкусов, моды. Новое качество международных политических, экономических процессов, ситуации в области военной безопасности открывает дополнительные возможности и стимулирует поиск нового качества жизни и в духовной области. Уже сегодня можно считать универсальной, за редкими исключениями, доктрину приоритета прав человека над национальным суверенитетом. Завершение глобальной идеологической борьбы между капитализмом и коммунизмом позволило по-новому взглянуть на доминирующие в мире духовные ценности, соотношение между правами отдельного человека и благосостоянием общества, национальными и глобальной идеями. В последнее время на Западе нарастает критика негативных черт потребительского общества, культуры гедонизма, ведется поиск путей сочетания индивидуализма и новой модели морального возрождения. О направлениях поиска новой морали мирового сообщества свидетельствует, например, призыв президента Чехии Вацлава Гавела возродить «естественное, уникальное и неповторимое ощущение мира, элементарное чувство справедливости, способность понимать вещи так же, как другие, чувство повышенной ответственности, мудрость, хороший вкус, мужество, сострадание и веру в важность простых действий, которые не претендуют быть универсальным ключом к спасению».

Задачи морального ренессанса стоят одними из первых в повестке дня мировых церквей, политики ряда ведущих государств. Огромное значение имеет результат поиска новой национальной идеи, сочетающей специфические и общечеловеческие ценности, процесс,который идет, по существу, во всех посткоммунистических обществах. Высказываются предположения, что в XXI в. способность того или иного государства обеспечить духовный расцвет своего общества будет иметь не меньшее значение для определения его места и роли в мировом сообществе, чем материальное благополучие и военная мощь.

Глобализация и космополитизация мирового сообщества обусловлены не только возможностями, связанными с новыми процессами в его жизнедеятельности, но и вызовами последних десятилетий. Речь прежде всего идет о таких общепланетарных задачах, как защита мировой экологической системы, регулирование глобальных миграционных потоков, напряженности, периодически возникающей в связи с ростом народонаселения и ограниченностью природных ресурсов земного шара. Очевидно - и это подтвердила практика, - что решение таких проблем требует адекватного их масштабам планетарного подхода, мобилизации усилий не только национальных правительств, но и негосударственных транснациональных организаций мирового сообщества.

Подводя итог, можно сказать, что процесс формирования единого мирового сообщества, глобальная волна демократизации, новое качество мировой экономики, радикальная демилитаризация и изменение вектора применения силы, появление новых, негосударственных, субъектов мировой политики, интернационализация духовной сферы жизнедеятельности человечества и вызовов мировому сообществу дают основания для предположения о формировании новой системы международных отношений, отличной не только от существовавшей в период холодной войны, но во многом и от традиционной Вестфальской системы. Судя по всему, не окончание холодной войны породило новые тенденции в мировой политике - оно только усилило их. Скорее, именно новые, трансцендентные, процессы в области политики, экономики, безопасности и духовной сфере, зародившиеся в период холодной войны, взорвали прежнюю систему международных отношений и формируют ее новое качество.

В мировой науке о международных отношениях в настоящее время нет единства относительно сути и движущих сил новой системы международных отношений. Это, видимо, объясняется тем, что сегодня для мировой политики характерно столкновение традиционных и новых, доселе неизвестных факторов. Национализм борется с интернационализмом, геополитика - с глобальным универсализмом. Трансформируются такие основополагающие понятия, как «сила», «влияние», «национальные интересы». Расширяется круг субъектов международных отношений и меняется мотивация их поведения. Новое содержание мировой политики требует новых организационных форм. Сейчас еще преждевременно говорить о рождении новой системы международных отношений как о завершенном процессе. Реалистичнее, пожалуй, вести речь об основных тенденциях формирования будущего мирового порядка, вырастания его из прежней системы международных отношений.

Как и при любом анализе, в данном случае важно соблюсти меру в оценке соотношения традиционного и только появляющегося. Крен в любую сторону искажает перспективу. Тем не менее даже несколько утрированное подчеркивание новых тенденций формирующегося сегодня будущего методологически сейчас более оправданно, чем зацикленность на попытках объяснять возникающие неизвестные явления исключительно с помощью традиционных понятий. Несомненно, что за этапом принципиального размежевания между новыми и старыми подходами должен последовать этап синтеза нового и неизменного в современной международной жизни. Важно правильно определить соотношение национального и глобального факторов, новое место государства в мировом сообществе, соразмерить такие традиционные категории, как геополитика, национализм, сила, национальные интересы, с новыми транснациональными процессами и режимами. Государства, правильно определившие долгосрочную перспективу становления новой системы международных отношений, могут рассчитывать на большую эффективность своих усилий, а те, кто продолжает действовать исходя из традиционных представлений, рискуют оказаться в хвосте мирового прогресса.

Гаджиев К. С. Введение в геополитику. - М., 1997.
Глобальные социальные и политические перемены в мире. Материалы российско-американского семинара (Москва, 23 - 24 октября /Отв. ред. А. Ю. Мельвиль. - М., 1997.
Кеннеди П. Вступая в двадцать первый век. - М., 1997.
Киссинджер Г. Дипломатия. - М., 1997. Поздняков Э. А. Геополитика. - М., 1995.
Хантингтон С. Столкновение цивилизаций // Полис. - 1994. - № 1.
Цыганков П. А. Международные отношения. - М., 1996.

Лекция 1. Основные параметры современной системы международных отношений

Порядок в международной системе на рубеже XXI века

Окончание Второй мировой войны ознаменовало важный рубеж развития международной системы в ее движении от множествен-ности главных игроков международной политики к уменьшению их числа и ужесточению иерархии — т.е. отношений соподчиненности — между ними. Многополярная система, сформировавшаяся во времена Вестфальского урегулирования (1648 г.) и сохранявшаяся (с модифи-кациями) на протяжении нескольких веков до Второй мировой войны, преобразовалась по ее итогам в биполярный мир, в котором домини-ровали США и СССР . Эта структура, просуществовав более полувека, в 1990-х годах уступила место миру, в котором уцелел один «комплек-сный лидер» — Соединенные Штаты Америки.

Как описывать эту новую организацию международных отноше-ний с точки зрения полярности? Без выяснения различий между мно- го-, би- и однополярностью корректно ответить на этот вопрос нельзя. Под многополярной структурой международных отношений понимается организация мира, для которой характерно наличие нескольких (четы-рех или более) наиболее влиятельных государств, сопоставимых между собой по совокупному потенциалу своего комплексного (экономического, политического, военно-силового и культурно-идеологического) влияния на международные отношения.

Соответственно, для биполярной структуры типичен отрыв всего двух членов международного сообщества (в послевоенные годы — Совет-ского Союза и США) от всех остальных стран мира по этому совокупно-му показателю для каждой из держав. Следовательно, если налицо был отрыв не двух, а всего одной державы мира по потенциалу своего комп-лексного влияния на мировые дела, т.е. влияние любых других стран не-сопоставимо меньше влияния единственного лидера, то такую между-народную структуру приходится считать однополярной .

Современная система не стала «американским миром» — Pax Americana. США реализуют в ней лидерские амбиции, не чувствуя себя в абсолютно разряженной международной среде . На политику Вашин-гтона влияют семь других важных субъектов международной полити-ки, в окружении которых действует американская дипломатия. В круг семи партнеров США входила и Российская Федерация — хотя де-фак-то даже тогда с ограниченными правами. Все вместе США со своими союзниками и Российской Федерацией образовывали «Группу восьми» — престижное и влиятельное неформальное межгосударственное образо-вание. Страны НАТО и Япония образуют в нем группы «старых» чле-нов, а Россия являлась единственным новым, так тогда казалось. Однако с 2014 г. большая восьмерка вновь превратилась в семерку.

На международную систему оказывает значительное влияние не вхо-дящий в «Группу восьми» Китай , который с середины 1990-х годов стал серьезно заявлять о себе как о ведущей мировой державе и добился в на-чале XXI в. впечатляющих экономических результатов.

На фоне такого соотношения возможностей между ведущими ми-ровыми державами, очевидно, говорить о серьезных ограничителях американского доминирования можно с долей условности. Конечно, современной международной системе присущ плюрализм — ключевые международные решения вырабатываются в ней не только Соединен-ными Штатами. К процессу их формирования, как в рамках ООН, так и вне их, имеет доступ относительно широкий круг государств. Но с учетом рычагов влияния США плюрализм международно-политического процесса не меняет смысла ситуации : Соединенные Штаты ушли в отрыв от остальных членов международного сообщества по совокупнос-ти своих возможностей, следствием чего и является тенденция к росту американского влияния на мировые дела.

Уместно предполагать углубление тенденций к наращиванию по-тенциала других мировых центров — Китая, Индии, России, объеди-ненной Европы , если последней суждено стать политически единым целым. В случае разрастания этой тенденции в будущем возможна новая трансформация международной структуры, которая, не исклю-чено, приобретет многополярную конфигурацию. В этом смысле сле-дует понимать официальные высказывания руководящих деятелей Российской Федерации о движении современного мира в направлении к подлинной многополярности, в которой не будет места гегемонии ка-кой-либо одной державы. Но сегодня пока приходится констатировать иное: международная структура в середине первого десятилетия XXI в . являлась структур ой плюралистич-ного, но однополярного мира.

Эволюция международных отношений после 1945 г. происходила в рамках двух сменивших друг друга международных порядков — сна-чала биполярного (1945-1991), затем плюралистически-однополярного, который стал формироваться после распада СССР . Первый известен в литературе под названием Ялтинско-Потсдамского — по названиям двух ключевых международных конференций (в Ялте 4-11 февраля и в Потсдаме 17 июля — 2 августа 1945 г.), на которых руководители трех главных держав антинацистской коалиции (СССР, США и Великобри-тании) согласовали базовые подходы к послевоенному мироустройству.

Второй — не имеет общепризнанного названия . Его параметры не согласовывались ни на какой универсальной международной конфе-ренции. Этот порядок сформировался де-факто на основании цепи прецедентов, представлявших собой шаги Запада , главнейшими из которых были:

Решение администрации США в 1993 г. содействовать распространению демократии в мире (доктрина «расширения демо-кратии»);

Расширение Североатлантического альянса на восток за счет включения в него новых членов, начавшееся с Брюссельской сес-сии совета НАТО в декабре 1996 г., которая утвердила график приня-тия в альянс новых членов;

Решение Парижской сессии совета НАТО в 1999 г. о принятии новой стратегической концепции Альянса и рас-ширении зоны его ответственности за пределы Северной Атлантики;

Американо-британская война 2003 г. против Ирака, привед-шая к свержению режима Саддама Хусейна.

В отечественной литературе была попытка назвать постбиполяр-ный международный порядок Мальто-Мадридским — по советско-американскому саммиту на острове Мальта в декабре 1989 г. Было при-нято считать, что советское руководство подтвердило отсутствие у него намерений мешать странам Варшавского договора самостоятельно решать вопрос о следовании или неследовании по «пути социализма» , и Мадридской сессии НАТО в июле 1997 г., когда первые три страны, добивавшиеся принятия в Альянс (Польша, Чехия и Венгрия), получи-ли от стран НАТО официальное приглашение к ним присоединиться.

При любом наименовании суть нынешнего мироустройства состоит в реализации проекта миропорядка на базе формирования единой экономической, политико-военной и этико- правовой общности наиболее развитых стран Запада, а затем — рас-пространения влияния этой общности на остальной мир .

Этот порядок фактически существует более двадцати лет. Его рас-пространение происходит отчасти мирным путем : через рассеивание в различных странах и регионах современных западных стандартов экономической и политической жизни, образцов и моделей поведе-ния, представлений о путях и средствах обеспечения национальной и международной безопасности , а в более широком смысле — о ка-тегориях блага, вреда и опасности — для последующего их там куль-тивирования и закрепления. Но западные страны не ограничиваются мирными средствами реализации своих целей . В начале 2000-х годов США и некоторые союзные им страны активно использовали силу для утверждения элементов выгодного им международного порядка — на территории бывшей Югославии в 1996 и 1999 гг., в Афганистане — в 2001 -2002 гг., в Ираке - в 1991,1998 и 2003 гг. , в Ливии в 2011 г.

Несмотря на присущие мировым процессам противоборства, сов-ременный международный порядок складывается как порядок глобаль-ной общности, в буквальном смысле глобальный порядок. Далекий от за-вершенности, несовершенный и травматичный для России, он занял место биполярной структуры , впервые прорисовавшейся в мире по окончании Второй мировой войны весной 1945 г.

Послевоенное мироустройство предполагалось основать на идее сотрудничества держав-победительниц и поддержании их согласия в интересах такого сотрудничества . Роль механизма выработки этого согласия отводилась Организации Объединенных Наций, Устав ко-торой был подписан 26 июня 1945 г. и в октябре того же года вступил в силу . Он провозгласил целями ООН не только поддержание между-народного мира, но и содействие реализации прав стран и народов на самоопределение и свободное развитие, поощрение равноправного экономического и культурного сотрудничества, воспитание уважения к правам человека и основным свободам личности. ООН была пред-начертана роль всемирного центра координации усилий в интересах исключения из международных отношений войн и конфликтов путем гармонизации отношений между государствами .

Но ООН столкнулась с невозможностью обеспечить совмести-мость интересов своих ведущих членов — СССР и США из-за остроты возникавших между ними противоречий. Вот почему на деле главной функцией ООН , с которой она успешно справилась в рамках Ялтинско- Потсдамского порядка, было не совершенствование международной действительности и содействие распространению морали и справед-ливости, а предупреждение вооруженного столкновения между СССР и США, устойчивость отношений между которыми была главным услови-ем международного мира .

Ялтинско-Потсдамский порядок обладал рядом особенностей.

Во-первых, он не имел прочной договорно-правовой базы. Лежавшие в его основе договоренности были либо устными, официально не за-фиксированными и долгое время остававшимися секретными, либо закрепленными в декларативной форме. В отличие от Версальской конференции, сформировавшей мощную договорно-правовую систе-му, ни Ялтинская конференция, ни Потсдамская к подписанию меж-дународных договоров не привели.

Это делало Ялтинско-Потсдамские основоположения уязвимыми для критики и ставило их действенность в зависимость от способности заинтересованных сторон обеспечить фактическое исполнение этих до-говоренностей не правовыми, а политическими методами и средствами экономического и военно-политического давления. Вот почему элемент регулирования международных отношений с помощью угрозы силой или путем ее применения был в послевоенные десятилетия контрастнее выражен и имел большее практическое значение, чем то было характер-но, скажем, для 1920-х годов с типичными для них акцентом на дипло-матических согласованиях и апелляцией к правовым нормам. Несмотря на юридическую хрупкость, «не вполне легитимный» Ялтинско-Пот-сдамский порядок просуществовал (в отличие от Версальского и Вашин-гтонского) более полувека и разрушился лишь с распадом СССР .

Во-вторых, Ялтинско-Потсдамский порядок был биполярным . По-сле Второй мировой войны возник резкий отрыв СССР и США от всех остальных государств по совокупности своих военно-силовых, полити-ческих и экономических возможностей и потенциалу культурно-идеоло-гического влияния. Если для многополярной структуры международных отношений была типична примерная сопоставимость совокупных по-тенциалов нескольких главных субъектов международных отношений, то после Второй мировой войны сопоставимыми можно было считать лишь потенциалы Советского Союза и Соединенных Штатов.

В-третьих, послевоенный порядок был конфронтационным . Под конфронтацией понимается тип отношений между странами, при ко-тором действия одной стороны систематически противопоставляются действиям другой . Теоретически биполярная структура мира могла быть как конфронтационной, так и кооперационной — основанной не на противостоянии, а на сотрудничестве сверхдержав. Но фактически с середины 1940-х годов до середины 1980-х Ялтинско-Потсдамский порядок был конфронтационным. Только в 1985—1991 гг. , в годы «но-вого политического мышления» М. С. Горбачева, он стал трансформи-роваться в кооперационную биполярность , которой не было суждено стать устойчивой в силу кратковременности ее существования.

В условиях конфронтации международные отношения приобрели характер напряженного, временами остроконфликтного, взаимодейст-вия, пронизанного подготовкой главных мировых соперников — Со-ветского Союза и США — к отражению гипотетического взаимного нападения и обеспечению своей выживаемости в ожидаемом ядерном конфликте. Это породило во второй половине XX в. гонку вооружений невиданных масштабов и интенсивности .

В-четвертых, Ялтинско-Потсдамский порядок складывался в эпо-ху ядерного оружия, которое, внося дополнительную конфликтность в мировые процессы, одновременно способствовало появлению во второй половине 1960-х годов особого механизма предупреждения ми-ровой ядерной войны — модели «конфронтационной стабильности». Ее негласные правила, сложившиеся между 1962 и 1991 гг., оказывали сдерживающее влияние на международную конфликтность глобально-го уровня. СССР и США стали избегать ситуаций, способных спрово-цировать вооруженный конфликт между ними. В эти годы сложились новая и по-своему оригинальная концепция взаимного ядерно-силового сдерживания и основанные на ней доктрины глобальной стра-тегической стабильности на базе «равновесия страха». Ядерная война стала рассматриваться лишь как самое крайнее средство решения меж-дународных споров.

В-пятых, послевоенная биполярность приобрела форму политико-идеологического противостояния между «свободным миром» во главе с США (политическим Западом) и «социалистическим лагерем», руко-водимым Советским Союзом (политическим Востоком). Хотя в осно-ве международных противоречий чаще всего лежали геополитические устремления, внешне советско-американское соперничество выгляде-ло как противостояние политических и этических идеалов, социальных и моральных ценностей. Идеалов равенства и уравнительной справед-ливости — в «мире социализма» и идеалов свободы, конкурентности и демократии — в «свободном мире». Острая идеологическая полемика привносила в международные отношения дополнительную неприми-римость в спорах.

Она вела к взаимной демонизации образов соперников — советская пропаганда приписывала Соединенным Штатам замыслы по части уничтожения СССР точно так же, как американская убеждала запад-ную общественность в намерении Москвы распространить коммунизм на весь мир, разрушив США как основу безопасности «свободного мира». Наиболее сильно идеологизация сказывалась в международных отношениях в 1940-1950-х годах.

Позднее идеология и политическая практика сверхдержав стали расходиться таким образом, что на уровне официальных установок глобальные цели соперников по-прежнему интерпретировались как непримиримые, а на уровне дипломатического диалога стороны нау-чились вести переговоры, пользуясь неидеологическими понятиями и оперируя геополитическими аргументами. Тем не менее, до середины 1980-х годов идеологическая поляризация оставалась важной чертой международного порядка.

В-шестых, Ялтинско-Потсдамский порядок отличался высокой степенью управляемости международных процессов. Как порядок би-полярный он строился на согласовании мнений всего двух держав, что упрощало переговоры. США и СССР действовали не только в качестве отдельных государств, но и в роли групповых лидеров — НАТО и Вар-шавского договора. Блоковая дисциплина позволяла Советскому Со-юзу и Соединенным Штатам гарантировать исполнение «своей» части принимаемых обязательств государствами соответствующего блока, что повышало действенность решений, принимаемых в ходе америка-но-советских согласований .

Перечисленные характеристики Ялтинско-Потсдамского порядка обусловили высокую конкурентность международных отношений, ко-торые развивались в его рамках. Благодаря взаимному идеологическо-му отчуждению эта по-своему естественная конкуренция между двумя сильнейшими странами носила характер нарочитой враждебности. С апреля 1947 г. в американском политическом лексиконе с подачи видного американского предпринимателя и политика Бернарда Баруха появилось выражение «холодная война» , вскоре ставшее популярным благодаря многочисленным статьям полюбившего его американско-го публициста Уолтера Липпмана . Поскольку это выражение часто используется для характеристики международных отношений 1945- 1991 гг., требуется пояснить его смысл.

Формулировка «холодная война» употребляется в двух значениях .

В широком — как синоним слова «конфронтация» и применяется для характеристики всего периода международных отношений с оконча-ния Второй мировой войны до распада СССР .

В узком смы-сле понятие «холодная война» подразумевает частный вид конфронта-ции, наиболее острую ее форму в виде противостояния на грани войны. Такая конфронтация была характерна для международных отношений в период приблизительно с первого берлинского кризиса 1948 г. до карибского кризиса 1962 г. Смысл выражения «холодная война» заклю-чается в том, что противостоящие друг другу державы систематически предпринимали шаги, враждебные друг другу, и угрожали друг другу силой, но одновременно следили за тем, чтобы на самом деле не ока-заться друг с другом в состоянии реальной, «горячей», войны .

Термин «конфронтация» по значению шире и «универсальнее». Конфронтация высокого уровня была, например, присуща ситуаци-ям берлинского или карибского кризисов. Но как конфронтация ма-лой интенсивности она имела место в годы разрядки международной напряженности в середине 1950-х, а затем в конце 1960-х и в начале 1970-х годов . Термин «холодная война» к периодам разрядки непри-меним и, как правило, в литературе не используется. Напротив, выра-жение «холодная война» широко используется как антоним термина «разрядка». Вот почему весь период 1945-1991 гг. с помощью понятия «конфронтация» можно описать аналитически корректно , а при помо-щи термина «холодная война» — нет.

Определенные разночтения существуют в вопросе о времени окон-чания эпохи конфронтации («холодной войны»). Большая часть уче-ных полагает, что конфронтация фактически завершилась в ходе «пе-рестройки» в СССР во второй половине 80-х годов прошлого века. Некоторые — пытаются указать более точные даты:

- декабрь 1989 г. , когда во время советско-американской встречи на Мальте президент США Дж. Буш и председатель Верховного совета СССР М. С. Горбачев торжественно провозгласили окончание холодной войны;

Или октябрь 1990 г. , когда произошло объединение Германии.

Наиболее обосно-ванной датировкой окончания эпохи конфронтации является декабрь 1991 г. : с распадом Советского Союза исчезли условия для конфронта-ции того типа, который возник после 1945 г.

Переходный период от биполярной системы

На рубеже двух столе-тий — XX и XXI — происходит грандиозная трансформация системы международных отношений . Переходный период в ее развитии — начиная с середины 1980-х годов , когда раз-вернутый руководством СССР во главе с М. С. Горбачевым курс на радикаль-ное обновление страны («перестройка») дополняется политикой преодоления конфронтации и сближения с Западом («новое мышление»).

Главное содержание переходного периода — преодоление биполярной ди-хотомии в международных отношениях, холодной войны как такого способа их организации, который на протяжении примерно четырех предшествовав-ших десятилетий доминировал в ареале Восток—Запад — точнее, по линии «социализм (в его советской интерпретации) versus капитализм».

Алгоритмом указанного способа организации международных отноше-ний, который сформировался почти сразу по завершении Второй мировой войны, было тотальное взаимное неприятие стран с противоположным обще-ственным строем . Оно имело три главные составные части:

а) идеологическую нетерпимость друг к другу,

б) экономическую несовместимость и

в) военно-политическое противостояние.

Геополитически это было противоборство двух лагерей, в которых вокруг лидеров (США и СССР) формировались группы поддержки (союзники, сателлиты, попутчики и т.п.), которые соперничали друг с другом как напрямую, так и в борьбе за влияние в мире.

В 1950-х годах возникает идея «мирного сосуществования», которая становится концептуальным обоснованием кооперативных взаи-моотношений между социалистическими и капиталистическими странами (конкурирующим с тезисом о разделяющих их антагонистических противо-речиях). На этой основе в отношениях по линии Восток—Запад периодиче-ски происходит потепление.

Но провозглашенное Советским Союзом «новое мышление» и соответ-ствующая реакция на него западных стран знаменовали собой не ситуативное и тактическое, а принципиальное и сориентированное на стратегическую пер-спективу преодоление ими конфронтационной ментальности и конфронтационной политики. Биполярную международно-политическую систему такое развитие расшатывало самым основательным образом.

1) С ильный удар по этой системе был нанесен распадом «социалистического содружества», который произошел по историческим мер-кам в феноменально короткие сроки — его кульминацией стали «бархатные революции» 1989 г. в странах, являвшихся союзниками-сателлитами СССР . Падение Берлинской стены и затем объединение Германии (1990 г.) были по-всеместно восприняты как символ преодоления раскола Европы, являвшего-ся воплощением биполярного противостояния. Самоликвидация Советского Союза (1991 г.) подвела под биполярностью окончательную черту, поскольку означала исчезновение одного из двух главных ее субъектов.

Таким образом, начальная фаза переходного периода оказалась спрессован-ной во времени до пяти—семи лет . Пик изменений приходится на рубеж 1980-1990-х годов , когда волной бурных перемен — как на международной арене, так и во внутреннем развитии стран социалистического лагеря — оказываются поглощенными главные атрибуты биполярности.

2) Потребовалось гораздо больше времени, чтобы им на смену пришли но-вые сущности — институты, модели внешнеполитического поведения, прин-ципы самоидентификации, структурирование международно-политического пространства или его отдельных сегментов. Постепенное становление новых элементов в 1990-х и 2000-х годах нередко сопровождалось серьезными турбулентностями . Этот процесс составляет содержание следующей фазы переходного периода. Она включает в себя целый ряд событий и явлений, наиболее важны-ми из которых представляются следующие.

В бывшем социалистическом лагере в центре развернувшихся изменений находится демонтаж Ялтинской системы , который происходит относительно быстро, но все же не одномоментно. Формального прекращения деятельности ОВД и СЭВ было для этого недостаточно . В обширном сегменте международно-политического пространства, который составляют бывшие участники социа-листического лагеря, необходимо , по сути дела, создать новую инфраструк-туру взаимоотношений как между странами региона, так и с внешним миром .

За воздействие на международно-политическую ориентацию этого про-странства идет временами скрытая, а временами и открытая борьба — причем Россия участвовала в ней энергично и инициативно (хотя и не смогла добить-ся искомых результатов). Обсуждаются разные возможности касательно ста-туса указанной зоны: отказ от вхождения в военно-политические структуры, возрождение формулы «срединной Европы» и т.п. Постепенно выясняется, что страны региона не горят желанием провозгласить нейтралитет или пре-вратиться в «мост» между Россией и Западом. Что они сами стремятся стать частью Запада. Что они готовы сделать это на институциональном уровне, вступив в ЗЕС, НАТО, ЕС. И что они будут этого добиваться даже вопреки противодействию России.

Преодолеть российское геополитическое доминирование стремились и три новых балтийских государства, взяв курс на присоединение к западным структурам (включая и военно-политические). Формула «неприкосновенно-сти» бывшего советского ареала — которую Москва никогда не провозглашала официально, но весьма заинтересованно продвигала в международный дис-курс — оказалась практически нереализуемой.

На протяжении 1990-2000-х годов выявляется неприменимость к новым международно-политическим реалиям некоторых идей, казавшихся доста-точно привлекательными . Среди таких «несостоявшихся» моделей — роспуск НАТО , превращение этого альянса в сугубо политическую организацию, ра-дикальное изменение его характера с превращением в структурный каркас об-щеевропейской безопасности, создание новой организации для поддержания безопасности на континенте и т.п.

В переходный период возникает первая острая проблемная ситуация в от-ношениях Москвы как с западными странами, так и с бывшими восточноев-ропейскими союзниками . Таковой стала линия на включение последних в НАТО . Расширение ЕС также вызывает политический дискомфорт в Рос-сии — хотя и выраженный в гораздо более мягкой форме. И в том, и в другом случае срабатывают не только руинированные инстинкты биполярного мыш-ления, но и опасение на предмет возможной маргинализации страны. Одна-ко в более широком плане распространение этих западных (по генезису и по-литическим характеристикам) структур на значительную часть европейского международно-политического пространства знаменует собой возникновение принципиально новой конфигурации в регионе .

На волне преодоления биполярности в переходный период происходят важные изменения и внутри указанных структур. В НАТО сокращаются мас-штабы военных приготовлений и одновременно начинается трудный процесс поиска новой идентичности и новых задач в условиях, когда исчезла главная причина возникновения альянса — «угроза с Востока». Символом переходного периода для НАТО стала подготовка новой Стратегической концепции альян-са, которая была принята в 2010 г.

В ЕС переход в новое качество планировался с принятием «конституции для Европы» (2004 г.), однако этот проект не получил одобрения на референ-думе во Франции (а затем и в Нидерландах) и потребовал кропотливой работы по подготовке ее «сокращенного» варианта (Договор о реформе, или Лисса-бонский договор, 2007 г.).

В качестве своего рода компенсации произошло значительное продви-жение в направлении создания собственного потенциала ЕС по решению за-дач кризисного регулирования. В целом переходный период для ЕС оказался насыщенным крайне серьезными переменами, главными из которых стали :

а) увеличение в два с половиной раза количества участников этой структуры (с 12 почти до трех десятков) и

б) распространение интеграционного взаимо-действия на сферу внешней политики и политики безопасности.

В ходе распада биполярности и в связи с этим процессом на протяжении почти двух десятилетий разворачиваются драматические события в территори-альном ареале бывшей Югославии. Фаза многослойного военного противобор-ства с участием вышедших из ее лона государственных образований и субгосу-дарственных акторов завершилась лишь в 2000-х годах . Тем самым обозначен важнейший качественный сдвиг в структуризации этой части международно-политического пространства. Больше определенности стало и в том, как она будет вписываться в глобальную конфигурацию.

3) Под переходным периодом будет подведена черта с завершением работы Международного трибунала по бывшей Югославии, урегулированием отношений по линии Сербия—Косово и возникно-вением практической перспективы вступления постъюгославских стран в ЕС.

Вместе с тем значимость постьюгославских событий выходит за рамки ре-гионального контекста . Здесь впервые после окончания холодной войны были продемонстрированы как возможности, так и пределы воздействия внешнего фактора на развитие этноконфессиональных конфликтов . Здесь же возник бо-гатый и весьма неоднозначный опыт миротворчества в новых международных условиях . Наконец, эхо событий в регионе обнаруживается post-factum в самых разнообразных контекстах — то в отношении России к НАТО, то в перипетиях вокруг вопроса о военном измерении ЕС, то в кавказской войне в августе 2008 г.

Ираку выпала участь стать еще одним «полигоном» новых международно-политических реалий постбиполярного мира . Причем именно здесь их не-однозначность и противоречивость в условиях переходного периода была продемонстрирована самым наглядным образом — поскольку произошло это дважды и в совершенно разных контекстах.

Когда в 1991 г. Багдад совершил агрессию против Кувейта , ее единодуш-ное осуждение стало возможным только в связи с начавшимся преодолением биполярной конфронтации . На этой же почве произошло формирование бес-прецедентно широкой международной коалиции для осуществления военной операции с целью восстановления status quo ante. Фактически «война в Зали-ве» превратила еще недавних врагов в союзников. А вот в 2003 г . по вопросу о военной операции против режима Саддама Хусейна возник раскол , который разделил не только бывших антагонистов (США + Великобритания versus Рос-сия + Китай ), но также участников альянса НАТО (Франция + Германия versus США + Великобритания ).

Но, несмотря на прямо противоположный контекст в обеих ситуациях, сами они стали возможными именно в новых условиях и были бы немыслимы при «старом» международно-политическом порядке. Вместе с тем возникновение на одном и том же геополитическом поле двух абсолютно разных кон-фигураций — убедительное (хотя и косвенное) свидетельство переходного ха-рактера международной системы (по крайней мере, на тот момент времени).

На глобальном уровне важнейшей отличительной чертой переходного пе-риода становится всплеск американского унилатерализма и затем — выявление его несостоятельности. Первое явление прослеживается ещё в 1990-х годах, на почве эйфории от победы в холодной войне и статуса «единственной остав-шейся сверхдержавы ». Второе — примерно с середины 2000-х годов, когда республиканская администрация президента Дж. Буша-младшего пытается преодолеть эксцессы своего собственного наступательного энтузиазма.

Беспрецедентно высокий уровень поддержки США международным со-обществом возникает в связи с террористической атакой против них в сентя-бре 2001 г. На этой волне американскому руководству удается инициировать ряд крупных акций — прежде всего по проведению военных операций про-тив режима талибов в Афганистане (в 2002 г. с санкции Совета Безопасности ООН ) и против режима Саддама Хусейна в Ираке (в 2003 г. без такой санкции ). Однако Вашингтон не только не сумел сформировать вокруг себя нечто вроде «всемирной коалиции» на почве борьбы с терроризмом , но и поразительно бы-стро перечеркнул своей беззастенчивой политикой реальные и потенциальные выгоды от международной солидарности и симпатий .

Если сначала вектор американской политики подвергается лишь незна-чительной корректировке, то в конце 2000-х годов вопрос о смене парадиг-мы внешнеполитического курса был поставлен более решительно — это стало одной из составляющих победы Б. Обамы на президентских выборах, равно как и важным компонентом практической линии администрации демократов.

В известном смысле отмеченная динамика внешнеполитического курса Вашингтона отражает логику транзита, который переживает международная система . Начало переходного периода сопровождается «упоением силы». Но со временем бесхитростная простота силового подхода начинает уступать место пониманию сложностей современного мира. Развеиваются иллюзии касатель-но возможности и способности США выступать в качестве демиурга мирово-го развития, исходя только из своих собственных интересов и демонстративно пренебрегая таковыми у других участников международной жизни. Императи-вом становится не строительство однополюсного мира, а более многоплановая политика с ориентацией на взаимодействие с другими участниками междуна-родной жизни .

Россия, выйдя из биполярной конфронтации в новое состояние, тоже не избежала определенной эйфории . Хотя последняя оказалась для российского внешнеполитического сознания весьма скоротечной, все же потребовалось вре-мя, чтобы убедиться: триумфальное вступление в «сообщество цивилизованных государств» в повестке дня не стоит, поскольку не может быть только результа-том политического выбора и потребует значительных усилий по преобразова-нию страны и обеспечению ее совместимости с другими развитыми странами .

Россия должна была пройти как через преодоление болезненного синдро-ма «исторического отступления», так и через фазу «внешнеполитического со-средоточения». Колоссальную роль сыграли грамотное выведение страны из дефолта 1998 г., а затем исключительно благоприятная конъюнктура на ми-ровых рынках энергоносителей . К середине 2000-х годов Россия начинает все чаще демонстрировать наступательный активизм в сфере взаимоотношений с внешним миром . Его проявлением стали энергичные усилия на украинском направлении (с целью отыграть потери, которые Москва усматривала в «оран-жевой революции» 2004 г.), а также - и даже еще более отчетливым образом — грузино-осетинский конфликт 2008 г.

На этот счет высказываются весьма противоречивые суждения.

Критики российской политики в Закавказье усматривают здесь проявление нео-имперских амбиций Москвы, указывают на непривлекательность ее имиджа и сни-жающийся международно-политический рейтинг , отмечают отсутствие надежных партнеров и союзников. Сторонники позитивных оценок достаточно решительно выдвигают иной набор аргументов: Россия не на словах, а на деле продемонстри-ровала способность отстаивать свои интересы, четко обозначила их ареал (про-странство бывшего Советского Союза за вычетом стран Балтии ) и в целом сумела добиться того, чтобы с ее взглядами считались всерьез, а не ради дипломатического протокола.

Но независимо от того, как интерпретируется российская политика , доста-точно широко распространены представления о том, что она также свидетель-ствует о завершающемся переходном периоде в международных отношениях . Россия, согласно этой логике, отказывается играть по правилам, в формули-ровании которых она не могла участвовать по причине своей слабости . Се-годня страна в состоянии в полный голос заявить о своих законных интересах (вариант: имперских амбициях) и заставить других считаться с ними. Сколь бы спорной ни была легитимность представлений о постсоветской территории как зоне «особых российских интересов», четко выраженная позиция Москвы на этот счет может трактоваться в числе прочего и как ее желание положить конец неопределенностям переходного периода . Здесь, впрочем, возникает и вопрос о том, не происходит ли в данном случае рекультивация синдромов «старого» международно-политического порядка (в частности, через нагнета-ние неприятия Запада).

Формирование нового мироустройства , как и любая перестройка социума, осуществляется не в лабораторных условиях и потому может сопровождаться появлением элементов дезорганизации. Таковые действительно возникли в пе-реходный период. Разбалансированность международно-политической систе-мы достаточно отчетливо просматривается по целому ряду направлений .

Среди старых механизмов, которые обеспечивали ее функционирование, немало таких, которые частично либо полностью утрачены, либо подвергают-ся эрозии. Новые пока не утвердились.

В условиях биполярной конфронтации противостояние двух лагерей было в какой-то степени дисциплинирующим элементом , приглушало меж- и внутристрановые коллизии, побуждало к осторожности и сдержанности. Нако-пившаяся энергия не могла не выплеснуться на поверхность, как только рас-пались обручи холодной войны.

Исчез и компенсаторный механизм, действовавший по вертикали, — ког-да конфликтные темы могли по тем или иным причинам микшироваться на более высоких уровнях взаимодействия по линии Восток—Запад. Например, если США и Советский Союз находились в фазе взаимного сближения, это создавало позитивный импульс и для политики их союзников/клиентов в от-ношении стран противоположного лагеря.

Фактором, усложняющим современный международно-политический ландшафт, становится появление новых государств, сопряженное с противо-речивым процессом их внешнеполитической идентификации, поиском своего места в системе международных отношений .

Практически все страны бывшего «социалистического содружества» , кото-рые обрели самостоятельность в результате разрушения «железного занавеса» и механизмов межблокового противостояния, сделали выбор в пользу ради-кального изменения вектора своего внешнеполитического курса . В стратеги-ческом плане это имело стабилизирующий эффект, но в краткосрочной пер-спективе явилось еще одним импульсом для разбалансировки международной системы — по крайней мере, в части отношений соответствующих стран с Рос-сией и ее позиционирования относительно внешнего мира.

Можно констатировать, что на завершающей фазе переходного периода мир не рухнул, всеобщего хаоса не возникло, война всех против всех не стала новым универсальным алгоритмом международной жизни .

Несостоятельность драматических прорицаний выявилась, в частности, в условиях глобального финансово-экономического кризиса, разразившего-ся в конце 2000-х годов . Ведь его масштабы, по общему признанию, вполне соизмеримы с серьезным экономическим потрясением прошлого века, за-тронувшим все крупнейшие страны мира, — кризисом и Великой депрессией в 1929-1933 гг. Но тогда кризис перевел вектор международно-политического развития на новую мировую войну . Сегодня же воздействие кризиса на миро-вую политику носит даже скорее стабилизирующий характер .

Это тоже «хорошая новость» — ведь в условиях трудных испытаний ин-стинкт национального эгоизма имеет довольно высокие шансы стать прева-лирующим, если не единственным драйвером внешней политики, и то, что этого не произошло, свидетельствует об определенной устойчивости форми-рующейся международно-политической системы. Но, констатируя наличие у нее некоторого запаса прочности, важно видеть и возможность дестабилизи-рующих выбросов, сопровождающих процесс изменений .

Так, например, полицентризм как антитеза биполярности далеко не во всем может оказаться благом . Не только по причине связанного с ним объек-тивного усложнения международно-политической системы, но и потому, что в некоторых случаях — в частности, в сфере военных приготовлений и особен-но в сфере ядерных вооружений — увеличение числа конкурирующих между собой центров силы способно привести к прямому подрыву международной безопасности и стабильности .

Перечисленные выше особенности характеризуют динамичное и полное противоречий становление новой международной системы. Не все наработан-ное в этот период выдержало испытание временем; некоторые алгоритмы оказались неадекватными (либо действенными лишь в краткосрочном плане) и, скорее всего, сойдут на нет; ряд моделей явно не выдержал испытания вре-менем, хотя они и привлекали к себе внимание на заре переходного периода. Сущностные характеристики постбиполярности пока достаточно размыты, лабильны (неустойчивы) и хаотичны. Неудивительно, что и в ее концептуальном осмыслении есть некоторая мозаичность и вариативность.

Антитезой биполярности чаще всего считают многополярность (многополюсность) — организацию международно-политической системы на началах полицентризма . Хотя это наиболее популярная сегодня формула, о ее реали-зации в полной мере можно говорить лишь как о тенденции стратегического характера .

Иногда высказывается предположение о том, что на место «старой» бипо-лярности придет новая . При этом существуют разные суждения касательно структуры нового бинарного противостояния:

— США versus Китай (чаще всего встречающаяся дихотомия), или

— страны золотого миллиарда versus обездоленная часть человечества, или

— страны status quo versus заинтересованные в изменении международного порядка, или

— страны «либерального капитализма» versus страны «авторитарного ка-питализма» и т.п.

Некоторые аналитики вообще не считают правильным рассматривать биполярность как референтную модель для оценки формирующейся системы между-народных отношений. Это могло быть уместным в 1990-х годах для подведения черты под Ялтинским международным порядком, но сегодня логика формиро-вания международной системы следует уже совсем иным императивам.

Явно не оправдалась сформулированная Ф. Фукуямой идея «конца исто-рии». Даже если либерально-демократические ценности получают все большее распространение, их «полная и окончательная победа» на обозримую перспек-тиву не просматривается, а значит, и международную систему не удастся скро-ить по соответствующим лекалам.

Равным образом не подтвердилась универсалистская интерпретация кон-цепции «столкновения цивилизаций» С. Хантингтона . Межцивилизационные коллизии при всей их значимости не являются ни единственным, ни даже са-мым значимым «драйвером» развития международной системы.

Наконец, встречаются представления о возникно-вении неупорядоченной и неструктурированной системы «нового междуна-родного беспорядка».

Задача, наверное, должна состоять не в том, чтобы найти емкую и все объ-ясняющую формулу (которой пока нет). Важнее другое: зафиксировать про-цесс становления постбиполярной международной системы. В этом смысле 2010-е годы можно охарактеризовать как заверша-ющую фазу переходного периода . Трансформация международно-политической системы все еще не закончена, но некоторые ее контуры уже прорисовывают-ся достаточно отчетливо .

Очевидна главная роль в структурировании международной системы круп-нейших государств, образующих ее верхний уровень. За неформальное право войти в состав ядра международно-политической системы конкурируют меж-ду собой 10—15 государств .

Важнейшая новелла последнего времени — расширение их круга за счет стран, которые в предыдущем состоянии международной системы располага-лись достаточно далеко от ее центра. Это прежде всего Китай и Индия , укреп-ление позиций которых все больше сказывается на глобальном балансе эконо-мических и политических сил и с большой вероятностью экстраполируется на перспективу. Касательно роли этих будущих суперзвезд международной систе-мы возникают два основных вопроса: о запасе их внутренней устойчивости и о характере проецирования их влияния вовне.

В международной системе продолжает происходить пере-распределение удельного веса между различными существующими и возни-кающими центрами влияния — в частности, в том, что касается их способно-сти оказывать воздействие на другие государства и на внешний мир в целом. К «традиционным» полюсам (страны ЕС/ОЭСР, а также Россия ), в динамике развития которых есть немало неопределенностей, добавляется ряд наиболее успешных государств Азии и Латинской Америки, а также ЮАР . Все более заметно присутствие на международно-политической арене исламского мира (хотя по причине весьма проблематичной его дееспособности как некоей це-лостности вряд ли в данном случае можно говорить о «полюсе» или «центре силы»).

При относительном ослаблении позиций США сохраняются их огромные возможности влияния на международную жизнь . Роль этого государства в ми-ровых экономике, финансах, торговле, науке, информатике уникальна и бу-дет оставаться таковой на обозримую перспективу. По размерам и качеству своего военного потенциала оно не имеет себе равных в мире (если абстраги-роваться от российского ресурса в области стратегических ядерных сил).

США могут быть для международной системы как источником серьезных стрессов (на почве унилатерализма, ориентации на однополярность и т.п.), так и авторитетным инициатором и агентом кооперативного взаимодействия (в духе идей ответственного лидерства и продвинутого партнерства). Крити-ческое значение будут иметь их готовность и умение содействовать форми-рованию международной системы, сочетающей эффективность с отсутствием ярко выраженного гегемонистского начала.

Геополитически центр тяжести международной системы смещается в на-правлении Восток/Азия. Именно в этом ареале находятся самые мощные и энергично развивающиеся новые центры влияния. Именно сюда пере-ключается внимание глобальных экономических акторов , которых при-влекают растущие рынки, впечатляющая динамика хозяйственного роста, высокая энергетика человеческого капитала. Вместе с тем именно здесь су-ществуют наиболее острые проблемные ситуации (очаги терроризма, этноконфессиональные конфликты, ядерное распространение).

Главная интрига в формирующейся международной системе будет развер-тываться в отношениях по линии «развитый мир versus развивающийся мир» (или, в несколько иной интерпретации, «центр versus периферия» ). Разумеет-ся, есть сложная и противоречивая динамика взаимоотношений внутри каж-дого из этих сегментов. Но именно из их глобальной несбалансированности может проистекать угроза общей устойчивости мировой системы. Подрывать ее, впрочем, могут и издержки преодоления этой несбалансированности — экономические, ресурсные, экологические, демографические, связанные с безопасностью и иные.

Качественные параметры новой системы международных отноше-ний

Некоторые особенности современных международных отношений заслу-живают особого внимания. Они характеризуют то новое, что отличает формиру-ющуюся на наших глазах международную систему от предыдущих ее состояний.

Интенсивные процессы глобализации относятся к важнейшим характери-стикам современного мирового развития. Они, с одной стороны, являются очевидным свидетельством обретения международной системой нового качества — качества глобальности. Но с другой — их развитие имеет для международных отношений немалые издержки. Глобализация может проявляться в авторитарных и иерархических формах, порождаемых своекорыстными интересами и устремлениями наиболее раз-витых государств . Высказываются опасения по поводу того, что глобализация делает их еще сильнее, тогда как слабые оказываются обреченными на полную и необратимую зависимость.

Тем не менее, противодействовать глобализации не имеет смысла , каки-ми бы благими мотивами при этом ни руководствоваться. Данный процесс имеет глубокие объективные предпосылки. Уместная аналогия — движение социума от традиционализма к модернизации, от патриархальной общины к урбанизации .

Глобализация привносит в международные отношения целый ряд важных черт . Она делает мир целостным, увеличивая его способность эффективно реагировать на проблемы общего характера , которые в XXI в. становятся все более важными для международно-политического развития. Взаимозависи-мость, возрастающая в результате глобализации, способна служить базисом для преодоления расхождений между странами , мощным стимулом для выра-ботки взаимоприемлемых решений.

Вместе с тем с глобализацией связаны унифика-ция с ее обезличенностью и утратой индивидуальных особенностей, эрозия идентичности, ослабление национально-государственных возможностей регу-лирования социума, опасения касательно собственной конкурентоспособно-сти — все это может вызывать в качестве защитной реакции приступы самоизоляции, автаркии, протекционизма.

В долгосрочном плане такого рода выбор будет обрекать любую страну на перманентное отставание, оттесняя ее на обочину магистрального развития. Но здесь, как и во многих других областях, давление конъюнктурных мотивов может оказаться весьма и весьма сильным, обеспечивая политическую под-держку линии на «защиту от глобализации».

Поэтому одним из узлов внутренней напряженности в складывающейся международно-политической системе становится коллизия между глобализа-цией и национальной самобытностью отдельных государств . Все они, равно как и международная система в целом, сталкиваются с необходимостью найти органическое сочетание этих двух начал, совместить их в интересах поддержа-ния устойчивого развития и международной стабильности.

Равным образом в условиях глобализации возникает необходимость скор-ректировать представление и о функциональном предназначении международ-ной системы . Она, разумеется, должна поддерживать свою дееспособность в ре-шении традиционной задачи сведения к общему знаменателю несовпадающих или расходящихся интересов и устремлений государств — не допускать между ними столкновений , чреватых слишком серьезными катаклизмами, обес-печивать выход из конфликтных ситуаций и т.п. Но сегодня объективная роль международно-политической системы приобретает более широкий характер .

Это обусловлено новым качеством формирующейся в настоящее время международной системы — наличием в ней весомого компонента глобальной проблематики . Последняя требует не столько урегулирования споров, сколько определения совместной повестки дня, не столько минимизации разногласий, сколько максимизации взаимного выигрыша, не столько определения баланса интересов, сколько выявления интереса общего .

Наиболее важными направлениями действий по глобальной позитивной повест-ке дня являются :

— преодоление бедности, борьба с голодом, содействие социально- экономическому развитию наиболее отсталых стран и народов;

— поддержание экологического и климатического баланса, минимизация нега-тивных воздействий на среду обитания человечества и биосферу в целом;

— решение крупнейших глобальных проблем в области экономики, науки, куль-туры, здравоохранения;

— предупреждение и минимизация последствий природных и техногенных ка-тастроф, организация спасательных операций (в том числе по гуманитарным основаниям);

— борьба с терроризмом, международной преступностью и другими проявления-ми деструктивной активности;

— организация порядка на территориях, утративших политико-административную управляемость и оказавшихся во власти анархии, угрожающей международ-ному миру.

Успешный опыт совместного решения такого рода проблем может стать стимулом для кооперативного подхода к тем спорным ситуациям, которые возникают в русле традиционных международно-политических коллизий.

В общем плане вектор глобализации указывает на становление глобального общества . На продвинутой стадии этого процесса речь может идти и о форми-ровании власти в планетарном масштабе, и о развитии глобального граждан-ского общества , и о преобразовании традиционных межгосударственных от-ношений во внутриобщественные отношения будущего глобального социума.

Речь, однако, идет о достаточно отдаленной перспективе. В складыва-ющейся сегодня международной системе обнаруживаются лишь некоторые проявления этой линии . В их числе:

— определенная активизация наднациональных тенденций (прежде всего через передачу отдельных функций государства структурам более высо-кого уровня);

— дальнейшее становление элементов глобального права, транснацио-нальной юстиции (инкрементальным путем, но не скачкообразно);

— расширение сферы деятельности и повышение востребованности меж-дународных неправительственных организаций.

Международные отношения — это отношения по поводу самых разно-образных сторон развития общества . Поэтому далеко не всегда оказывается возможным выделить некий доминирующий фактор их эволюции. Это, на-пример, достаточно наглядно демонстрирует диалектика экономики и политики в современном международном развитии.

Казалось бы, на его ход сегодня, после устранения гипертрофирован-ной значимости идеологического противостояния, характерного для эпохи холодной войны, все возрастающее влияние оказывает совокупность фак-торов экономического порядка — ресурсных, производственных, научно-технологических, финансовых . В этом иногда видят возвращение междуна-родной системы в «нормальное» состояние — если таковым считать ситуацию безусловного приоритета экономики над политикой (а применительно к меж-дународной сфере — «геоэкономики» над «геополитикой»), В случае доведе-ния этой логики до экстремума можно даже говорить о своего рода ренессансе экономического детерминизма — когда исключительно или преимущественно экономическими обстоятельствами объясняются все мыслимые и немысли-мые последствия для взаимоотношений на мировой арене .

В современном международном развитии действительно обнаруживаются некоторые особенности, которые, казалось бы, подтверждают этот тезис. Так, например, не работает гипотеза о том, что компромиссы в сфере «низкой поли-тики» (в том числе по экономическим вопросам) достигаются проще, чем в сфе-ре «высокой политики» (когда на кону оказываются престиж и геополитические интересы). Этот постулат, как известно, занимает важное место в осмыслении международных отношений с позиций функционализма — но он явно опровер-гается практикой нашего времени, когда зачастую именно экономические во-просы оказываются более конфликтными, чем дипломатические коллизии . Да и во внешнеполитическом поведении государств экономическая мотивация не просто весома, но во многих случаях явно выходит на первый план .

Однако данный вопрос требует более тщательного анализа. Констатация приоритетности экономических детерминант нередко носит поверхностный характер и не дает оснований для сколько-либо значимых или самоочевидных выводов. К тому же эмпирические данные свидетельствуют о том, что эконо-мика и политика не соотносятся только как причина и следствие — их взаи-мосвязь более сложна, многомерна и эластична. В международных отношени-ях это проявляется не менее отчетливо, чем во внутристрановом развитии.

Международно-политические последствия, возникающие по причине изменений внутри экономической сферы , прослеживаются на протяжении всей истории. Сегодня это подтверждается, например, в связи с подъемом Азии, который стал одним из крупнейших событий в разви-тии современной международной системы . Здесь в числе прочего огромную роль сыграли мощный технологический прогресс и резко расширившаяся доступность информационных товаров и услуг за пределами стран «золотого миллиарда». Имела место и коррекция экономической модели: если вплоть до 1990-х годов прогнозировались чуть ли не безграничный рост сектора услуг и движение к «постиндустриальному обществу», то впоследствии произошла смена тренда в сторону своего рода индустриального ренессанса. Некото-рым государствам в Азии удалось на этой волне выйти из нищеты и влиться в число стран с «поднимающейся экономикой». И уже из этой новой реальности исходят импульсы к перенастройке международно-политической системы.

Возникающие в международной системе крупные проблемные темы чаше всего имеют и экономическую, и политическую составляющую . Примером такого симбиоза может служить возродившаяся значимость контроля над тер-риторией в свете обостряющейся конкуренции за природные ресурсы . Огра-ниченность и/или дефицит последних в сочетании со стремлением государств обеспечить надежные поставки по приемлемым ценам — все это, вместе взятое, становится источником повышенной чувствительности в отношении террито-риальных ареалов, являющихся предметом споров относительно их принадлеж-ности или вызывающих озабоченность касательно надежности и безопасности транзита.

Иногда на этой почве возникают и обостряются коллизии традиционного типа — как, например, в случае с акваторией Южно-Китайского моря , где на кону огромные запасы нефти на континентальном шельфе. Здесь буквально на глазах:

Усиливается внутрирегиональная конкуренция КНР, Тайваня, Вьет-нама, Филиппин, Малайзии, Брунея ;

Активизируются попытки установления контроля над Парасельскими островами и архипелагом Спартли (что позво-лит претендовать на эксклюзивную 200-мильную экономическую зону);

Осу-ществляются демонстрационные акции с использованием военно-морских сил;

Выстраиваются неформальные коалиции с вовлечением внерегиональных держав (или же последним просто адресуют призывы обозначить свое присут-ствие в регионе) и т.п.

Примером кооперативного решения возникающих проблем такого рода могла бы стать Арктика . В этом ареале также существуют конкурентные вза-имоотношения по поводу разведанных и эвентуальных природных ресурсов. Но вместе с тем есть мощные стимулы к развитию конструктивного взаимо-действия прибрежных и внерегиональных государств — исходя из совместной заинтересованности в налаживании транспортных потоков, решении экологи-ческих проблем, поддержании и развитии биоресурсов региона.

В целом современная международная система развивается через возникно-вение и «распутывание» разнообразных узлов, образующихся на пересечении экономики и политики . Именно так формируются новые проблемные поля, равно как и новые линии кооперативного или конкурентного взаимодействия на международной арене.

На современные международные отношения значительное влияние оказы-вают ощутимые изменения, связанные с проблематикой безопасности. Прежде всего это касается понимания самого феномена безопасности, соотношения различных ее уровней (глобального, регионального, национального ), вызовов международной стабильности, равно как и их иерархии.

Угроза мировой ядерной войны утратила свой былой абсолютный приори-тет, хотя само наличие крупных арсеналов средств массового поражения пол-ностью не устранило возможность глобальной катастрофы. Но одновременно все более грозной становится опасность распростране-ния ядерного оружия, других видов ОМУ, ракетных технологий . Осознание этой проблемы как глобальной — важный ресурс мобилизации международ-ного сообщества.

При относительной стабильности глобальной стратегической обстановки нарастает вал многообразных конфликтов на более низких уровнях междуна-родных отношений , равно как и имеющих внутренний характер. Сдерживать и разрешать такие конфликты становится все труднее.

Качественно новыми источниками угроз выступают терроризм, наркобиз-нес, другие виды криминальной трансграничной деятельности, политический и религиозный экстремизм .

Выход из глобального противостояния и уменьшение опасности возник-новения мировой ядерной войны парадоксальным образом сопровождались замедлением процесса ограничения вооружений и их сокращения. В этой сфере даже наблюдался явный регресс — когда некоторые важные соглаше-ния (ДОВСЕ, Договор по ПРО ) перестали действовать, а заключение других оказалось под вопросом.

Между тем именно переходный характер международной системы делает особенно актуальным усиление контроля над вооружениями . Ее новое состоя-ние ставит государства перед новыми вызовами и требует адаптировать к ним военно-политический инструментарий — причем таким образом, чтобы избе-жать коллизий во взаимоотношениях друг с другом. Накопленный в этом пла-не опыт нескольких десятилетий уникален и бесценен, и начинать все с нуля было бы просто нерационально. Важно и другое — продемонстрировать го-товность участников к кооперативным действиям в сфере, имеющей для них ключевое значение, — сфере безопасности. Альтернативный подход — дей-ствия исходя из сугубо национальных императивов и без учета озабоченностей других стран — был бы крайне «плохим» политическим сигналом, свидетель-ствующим о неготовности ориентироваться на глобальные интересы.

Особого внимания требует вопрос о сегодняшней и будущей роли ядерного оружия в складывающейся международно-политической системе .

Каждое новое расширение «ядерного клуба» оборачивается для нее тяже-лейшим стрессом. Экзистенциальным стимулом для такого расширения становится сам факт сохранения ядерного оружия крупнейшими странами в качестве средства обеспечения своей безопасности . Не ясно, можно ли ожидать с их стороны каких-то значимых перемен в обозримом будущем. Их высказывания в под-держку «ядерного нуля», как правило, воспринимаются скептически, предло-жения на этот счет зачастую кажутся формальными, неконкретными и не вы-зывающими доверия. На практике же ядерный потенциал модернизируется, совершенствуется и «перенастраивается» на решение дополнительных задач.

Между тем в условиях нарастания военных угроз может утратить значе-ние и негласный запрет на боевое использование ядерного оружия . И тогда международно-политическая система столкнется с принципиально новым вызовом — вызовом локального применения ядерного оружия (устройства). Это может произойти практически в рамках любого мыслимого сценария — с участием какой-либо из признанных ядерных держав, неофициальных чле-нов ядерного клуба, претендентов на вступление в него или террористов. Та-кая «локальная» по формальным признакам ситуация могла бы иметь крайне серьезные глобальные последствия.

От ядерных держав требуются высочайшее чувство ответственности, под-линно новаторское мышление и беспрецедентно высокая мера взаимодей-ствия, чтобы минимизировать политические импульсы для такого развития событий. Особое значение в этом плане должны иметь договоренности между Соединенными Штатами и Россией о глубоком сокращении своих ядерных потенциалов , а также придание процессу ограничения и сокращения ядерных вооружений многостороннего характера.

Важным изменением, касающимся уже не только сферы безопасности, но и вообще используемого государствами инструментария в международных де-лах, является переоценка фактора силы в мировой и национальной политике.

В комплексе инструментов политики наиболее развитых стран все более весомыми становятся невоенные средства — экономические, финансовые, научно-технические, информационные и многие другие, условно объединя-емые понятием «мягкой силы» . В определенных ситуациях они позволяют оказывать на других участников международной жизни эффективное несило-вое давление. Умелое использование этих средств работает и на формирование позитивного имиджа страны, ее позиционирование как центра притяжения для других стран.

Однако существовавшие в начале переходного периода представления о возможности чуть ли не полностью элиминировать фактор военной силы или существенно сократить ее роль оказались явно завышенными. Многие государства видят в военной силе важное средство обеспечения своей нацио-нальной безопасности и повышения своего международного статуса .

Крупные державы , отдавая предпочтение несиловым методам, политиче-ски и психологически готовы к избирательному прямому использованию во-енной силы или угрозы применения силы в отдельных критических ситуациях.

Что касается ряда средних и малых стран (особенно в развивающемся мире), то многие из них за недостатком других ресурсов рассматривают воен-ную силу как имеющую первостепенное значение .

В еще большей мере это относится к странам с недемократической поли-тической системой , в случае склонности руководства к противопоставлению себя международному сообществу с использованием авантюристических, агрессивных, террористических методов достижения своих целей.

В целом об относительном уменьшении роли военной силы приходит-ся говорить достаточно осторожно, имея в виду развивающиеся глобальные тенденции и стратегическую перспективу. Однако одновременно проис-ходит качественное совершенствование средств ведения войны, равно как и концептуальное переосмысление ее характера в современных условиях. Использование этого инструментария в реальной практике отнюдь не уходит в прошлое. Не исключено, что его применение может стать даже более широ-ким по территориальному ареалу. Проблему будут скорее видеть в том, чтобы обеспечить достижение максимального результата в кратчайшие сроки и при минимизации политических издержек (как внутренних, так и внешних).

Силовой инструментарий нередко оказывается востребованным и в связи с новыми вызовами безопасности (миграция, экология, эпидемии, уязвимость информационных технологий, чрезвычайные ситуации и т.п.). Но все-таки в этой области поиск совместных ответов происходит в основном вне силово-го поля.

Один из глобальных вопросов современного международно-политического развития — соотношение внутренней политики, государственного суверенитета и международного контекста . Подход, исходящий из недопустимости внешне-го вовлечения во внутренние дела государств, обычно отождествляется с Вест-фальским миром (1648 г.). На условно круглую (350-ю) годовщину его заклю-чения пришелся пик дебатов о преодолении «вестфальской традиции». Тогда, на исходе прошлого столетия, превалировали представления о чуть ли не кар-динальных изменениях, назревающих в международной системе по этому па-раметру. Сегодня кажутся уместными более сбалансированные оценки — в том числе и по причине достаточно противоречивой практики переходного периода.

Понятно, что в современных условиях об абсолютном суверенитете мож-но говорить либо по причине профессиональной неграмотности, либо по мотивам сознательного манипулирования этой темой. Происходящее внутри страны не может быть отделено непроницаемой стеной от ее внешних взаи-моотношений; проблемные ситуации, возникающие в рамках государства (этноконфессионального характера, связанные с политическими противоре-чиями, развивающиеся на почве сепаратизма, порождаемые миграционными и демографическими процессами, проистекающие из коллапса государствен-ных структур и т.п.), становится все труднее удержать в чисто внутреннем кон-тексте . Они влияют на взаимоотношения с другими странами, затрагивают их интересы, сказываются на состоянии международной системы в целом.

Усиление взаимосвязи внутренних проблем и взаимоотношений с внешним миром происходит и в контексте некоторых более общих тенденций мирового развития . Упомянем, к примеру, универсалистские предпосылки и последствия научно-технического прогресса, беспрецедентное распространение информа-ционных технологий , растущее (хотя и не повсеместно) внимание к проблемам гуманитарного и/или этического плана, уважению прав человека и т.п.

Отсюда проистекают два следствия .

Во-первых, государство принимает на себя определенные обязательства касательно соответствия своего внутреннего развития определенным международным критериям. В сущности, в формиру-ющейся системе международных отношений такая практика постепенно при-обретает все более широкий характер.

Во-вторых , возникает вопрос о возмож-ности внешнего воздействия на внутриполитические ситуации в тех или иных странах, его целях, средствах, пределах и т.п. Эта тема уже носит гораздо более противоречивый характер.

В максималистской интерпретации она получает свое выражение в кон-цепции «смены режима» как наиболее радикальном средстве добиться иско-мого внешнеполитического результата . Инициаторы операции против Ирака в 2003 г. преследовали именно эту цель, хотя и воздерживались от ее формаль-ного провозглашения. А в 2011 г. организаторы международных военных дей-ствий против режима Муаммара Каддафи в Ливии фактически такую задачу ставили открыто.

Однако речь идет о крайне чувствительном сюжете, затрагивающем на-циональный суверенитет и требующем весьма осторожного отношения. Ибо в противном случае может произойти опасная эрозия важнейших основ суще-ствующего миропорядка и воцарение хаоса, в котором будет господствовать лишь право сильного. Но все же важно подчеркнуть, что и международное право, и внешнеполитическая практика эволюционируют (впрочем, весьма медленно и с большими оговорками) в направлении отказа от принципиаль-ной недопустимости воздействия извне на положение в той или иной стране .

Обратная сторона проблемы — весьма часто встречающееся жесткое проти-водействие властей какому бы то ни было внешнему вовлечению. Такая линия обычно объясняется необходимостью защиты от вмешательства во внутрен-ние дела страны, а на деле часто мотивируется нежеланием транспарентности, опасением критики, неприятием альтернативных подходов. Может иметь ме-сто и прямое обвинение внешних «недоброжелателей» с целью перевести на них вектор общественного недовольства и оправдать жесткие действия против оппозиции. Правда, опыт «Арабской весны» 2011 г. показал, что исчерпавшим запас внутренней легитимности режимам дополнительных шансов это может и не дать — тем самым, кстати говоря, обозначив еще одну достаточно приме-чательную новацию для формирующейся международной системы.

И все же на этой почве может возникать дополнительная конфликтность в международно-политическом развитии . Нельзя исключать и серьезных проти-воречий между внешними контрагентами охваченной волнениями страны, ког-да происходящие в ней события трактуются с прямо противоположных позиций.

В целом в становлении новой системы международных отношений обнару-живается параллельное развитие двух, казалось бы, прямо противоположных тенденций .

С одной стороны , в обществах с превалирующей политической культурой западного типа происходит определенное возрастание готовности терпимо относиться к вовлечению в «чужие дела» по мотивам гуманитарного или солидаристского плана . Впрочем, указанные мотивы нередко нейтрали-зуются озабоченностью по поводу издержек такого вмешательства для страны (финансовых и связанных с угрозой человеческих потерь).

С другой стороны , наблюдается растущее противодействие таковому со стороны тех, кто считает себя его фактическим или эвентуальным объектом . Первая из этих двух тен-денций, как представляется, сориентирована на будущее, но вторая черпает свою силу в апеллировании к традиционным подходам и, вполне вероятно, имеет более широкую поддержку.

Объективно стоящая перед международно-политической системой зада-ча — найти адекватные методы реагирования на возможные коллизии, возни-кающие на этой почве . Вполне вероятно, что здесь — учитывая, в частности, события 2011 г. в Ливии и вокруг нее — потребуется предусмотреть и ситуации с возможным применением силы, но не через волюнтаристское отрицание международного права, а через его укрепление и развитие.

Однако вопрос, если иметь в виду более долговременные перспективы, име-ет гораздо более широкий характер. Обстоятельства, в которых сталкиваются императивы внутреннего развития государств и их международно-политические взаимоотношения, относятся к числу наиболее трудных для приведения к обще-му знаменателю. Здесь есть круг конфликтогенных тем, вокруг которых возни-кают (или могут возникать в будущем) наиболее серьезные узлы напряженности не по ситуативным, а по принципиальным основаниям . Например:

— взаимная ответственность государств в вопросах использования и трансграничного перемещения природных ресурсов;

— усилия по обеспечению собственной безопасности и восприятие таких усилий другими государствами;

— коллизия между правом народов на самоопределение и территориаль-ной целостностью государств.

Простые решения для такого рода проблем не просматриваются. Жиз-неспособность формирующейся системы международных отношений будет в числе прочего зависеть и от умения ответить на этот вызов.

Отмеченные выше коллизии выводят и аналитиков, и практиков на вопрос о роли государства в новых международно-политических условиях . Некоторое время назад в концептуальных оценках касательно динамики и направленно-сти развития международной системы высказывались довольно пессимисти-ческие предположения о судьбе государства в связи с нарастающей глобализа-цией и усиливающейся взаимозависимостью. Институт государства, согласно таким оценкам, подвергается усиливающейся эрозии, и само оно постепенно теряет статус главного действующего лица на мировой арене.

В переходный период эта гипотеза была протестирована — и не подтверди-лась. Процессы глобализации, развитие глобального управления и междуна-родного регулирования не «отменяют» государства, не задвигают его на задний план . Ни одной из значимых функций, которые государство выполняет в каче-стве основополагающего элемента международной системы, оно не утратило .

Вместе с тем функции и роль государства претерпевают значительную трансформацию . Таковая происходит прежде всего в контексте внутристранового развития, но ее влияние на международно-политическую жизнь также су-щественно . Более того, в качестве общей тенденции можно отметить возраста-ние ожиданий в отношении государства, которое оказывается вынужденным реагировать на них, в том числе и активизируя свое участие в международной жизни.

Наряду с ожиданиями в условиях глобализации и информационной рево-люции возникают более высокие требования к дееспособности и эффективно-сти государства на мировой арене, качеству его взаимодействия с окружающей международно-политической средой . Изоляционизм, ксенофобия, вызыва-ющая враждебность к другим странам могут приносить определенные диви-денды конъюнктурного плана, но становятся абсолютно дисфункциональны-ми на сколько-нибудь значимых временных отрезках.

Напротив, возрастает востребованность кооперативного взаимодействия с другими участниками международной жизни . А его отсутствие может ока-заться причиной обретения государством сомнительной репутации «изгоя» — не как некоего формального статуса, но как своего рода клейма, которым не-гласно отмечены «нерукопожатные» режимы. Хотя по поводу того, насколько корректна такая классификация и не используется ли она в манипулятивных целях, существуют разные взгляды.

Еще одна проблема — возникновение недееспособных и малодееспособ-ных государств (failed states andfailing states). Этот феномен нельзя назвать абсо-лютно новым, но условия постбиполярности в какой-то степени облегчают его возникновение и вместе с тем делают более заметным. Здесь тоже нет четких и общепризнанных критериев. Вопрос об организации управления территори-ями, на которых отсутствует сколько-нибудь эффективная власть, относится к числу наиболее трудных для современной международной системы.

Крайне важной новеллой современного мирового развития является расту-щая роль в международной жизни наряду с государствами также и иных дей-ствующих лиц . Правда, в период примерно с начала 1970-х до начала 2000-х го-дов на этот счет существовали явно завышенные ожидания; даже глобализация часто трактовалась как постепенное, но все более масштабное замещение го-сударств негосударственными структурами, что приведет к радикальному пре-образованию международных отношений. Сегодня ясно, что этого в обозри-мой перспективе не произойдет.

Но сам феномен «негосударственных акторов» как действующих лиц в международно-политической системе получил значительное развитие . По всему спектру эволюции социума (будь то сфера материального производства или организация финансовых потоков, этнокультурные или экологические движения, правозащитная или криминальная активность и т.п.), везде, где возникает потребность в трансграничном взаимодействии, таковое происхо-дит с участием возрастающего числа негосударственных структур .

Некоторые из них, выступая на международном поле, действительно бро-сают вызов государству (как, например, террористические сети), могут ориен-тироваться на независимое от него поведение и даже располагать более значи-мыми ресурсами (бизнес-структуры), проявляют готовность взять на себя ряд его рутинных и особенно вновь возникающих функций (традиционные не-правительственные организации). В результате международно-политическое пространство становится поливалентным , структурируется по более сложным, многомерным алгоритмам.

Однако ни по одному из перечисленных направлений, как уже отмечалось, государство этого пространства не покидает . В одних случаях оно ведет жест-кую борьбу с конкурентами — и таковая становится мощным стимулом меж-государственного сотрудничества (например, по вопросам противодействия международному терроризму и международной преступности). В других стре-мится поставить их под контроль или по крайней мере добиться того, чтобы их деятельность была более открытой и содержала более весомую социальную компоненту (как в случае с транснациональными бизнес-структурами).

Активность некоторых из числа традиционных неправительственных ор-ганизаций, действующих в трансграничном контексте, может вызывать раз-дражение государств и правительств, особенно в тех случаях, когда властные структуры становятся объектом критики и давления. Но более конкуренто-способными в международной среде оказываются государства, умеющие на-ладить эффективное взаимодействие со своими конкурентами и оппонентами. Существенное значение имеет и то обстоятельство, что такое взаимодействие повышает устойчивость международного порядка, способствует более дей-ственному решению возникающих проблем. А это выводит нас на рассмотре-ние вопроса о том, как функционирует международная система в современных условиях.

Функционирование международной системы

Каркас международной системы образован практикой взаимодействия государств как главных участ-ников международной жизни. Такое взаимодействие — имеющее более или менее регулярный характер, предметно сфокусированное, часто (хотя и не всегда) осуществляемое в устоявшихся институциональных формах — и обе-спечивает функционирование международной системы.

Краткий обзор этой проблематики полезен с целью сфокусировать внима-ние на специфике формирующейся международной системы . Представляется уместным провести его в нескольких срезах:

— во-первых , отметив роль государств, осуществляющих функцию ли-дерства в международных делах (или претендующих на таковую);

— во-вторых , выделив постоянные многосторонние структуры, в рамках которых осуществляется межгосударственное взаимодействие;

— в-третьих , особо обозначив ситуации, когда результативность такого взаимодействия находит свое выражение в формировании устойчивых элементов международной системы (интеграционных комплексов, по-литических пространств, международных режимов и т.п.).

Хотя главными действующими лицами на мировой арене являются госу-дарства (общим числом порядка двухсот), далеко не все они реально вовле-чены в регулирование международной жизни. Активное и целенаправленное участие в нем доступно относительно небольшому кругу государств-лидеров.

Феномен международного лидерства имеет две ипостаси . В одном случае подразумевается способность выражать устремления, интересы, цели некото-рой группы государств (в теоретическом пределе — всех стран мира), в дру-гом — готовность к инициативным, нередко затратным усилиям для решения тех или иных международно-политических задач и мобилизации с этой целью других участников международной жизни . Возможно осуществление госу-дарством функции лидера как в одном из этих двух измерений, так и в обоих. Лидерство также может иметь разный характер по кругу выдвигаемых задач, числу затрагиваемых государств, пространственной локализации — от регио-нального и даже локального до глобального .

В рамках Ялтинско-Потсдамской международной системы претензии на глобальное лидерство выдвигали лишь два государства — СССР и США . Но были и страны с амбициями или реальным потенциалом лидерства меньшего масштаба — например, Югославия в рамках Движения неприсоединившихся стран, Китай в своих попытках бросить вызов международно-политическому истеблишменту биполярной системы, Франция времен голлистского фронди-рования в отношении США.

После окончания холодной войны наиболее явным примером амбици-озных притязаний на глобальное лидерство стала политика США , которые фактически сводили его к задаче упрочения своего эксклюзивного положения в международной системе. Эта линия достигла кульминации в период пребы-вания у власти неоконсерваторов (первая администрация Дж. Буша-младшего) и затем пошла на спад ввиду ее явной дисфункциональности. На исходе пере-ходного периода США начинают практиковать менее прямолинейные методы, с преимущественным акцентом на «мягкую силу», несиловой инструментарий и при значительно большем внимании к союзникам и партнерам .

Объективные основания для лидерства США остаются весьма значитель-ными . По большому счету на глобальном уровне никто не может им бросить открытый и полномасштабный вызов. Но относительное превалирование США размывается, тогда как возможности других государств постепенно на-чинают расширяться .

С обретением международной системой более полицентричного характера эта тенденция усиливается. Государств, имеющих потенциал лидерства, ста-новится больше — пусть даже речь идет о лидерстве в ограниченных терри-ториальных ареалах или применительно к отдельным функциональным про-странствам. Впрочем, такое встречалось и раньше — например, в рамках ЕС, где инициирующую роль в продвижении целого ряда интеграционных проек-тов играл тандем Франции и Германии . Сегодня уместно предположение, что феномен регионального лидерства будет встречаться значительно чаще.

Такое развитие в принципе работает на структуризацию международной системы и тем самым — на поддержание ее стабильности. Но это лишь кон-статация самого общего плана. На практике важны качествен-ные характеристики как самого лидерства, так и его субъекта . К примеру, эвентуальные притязания Ирана на региональное лидерство являются одной из причин настороженного отношения к Тегерану — а это способно при не-благоприятном раскладе стать дополнительным источником напряженности на Ближнем и Среднем Востоке и даже за его пределами.

Для государства, ориентирующегося на осуществление лидерских функ-ций, большое значение имеет восприятие проводимого им курса междуна-родным сообществом. И здесь используемая лексика оказывается не менее важной, чем практические действия. В России обнаружили это уже на ранней фазе переходного периода, когда сочли необходимым отказаться от термина «ближнее зарубежье » применительно к странам постсоветского ареала. И хотя объективные возможности и востребованность российского лидерства здесь фактически неоспоримы , перед Москвой возникает крайне серьезная зада-ча — нейтрализовать его интерпретацию сквозь призму подозрений касатель-но «неоимперских амбиций» России.

В постбиполярном мире повышается востребованность лидерства для организации коллективных усилий участников международной жизни при решении возникающих перед ними задач . В эпоху холодной войны и би-полярности разделение на «своих» и «чужих», а также борьба за поддержку тех, кто находился между ними, сами по себе были факторами мобилизации участников международной жизни. Это обстоятельство могло работать как на продвижение тех или иных инициатив, предложений, планов, программ и т.п., так и на противодействие им. Сегодня же такого «автоматического» формирования коалиции за или против определенного международного про-екта не происходит.

Под проектом в данном случае имеется в виду любая проблемная ситуация, в отношении которой перед участниками международной жизни возникает вопрос о действиях с целью добиться некоего результата . Такими действиями могут быть оказание экономической помощи, использование политических рычагов, направление миротворческого контингента, осуществление гума-нитарной интервенции, проведение спасательной миссии, организация анти-террористической операции и т.п. Кто такие действия будет осуществлять? Те из возможных участников, кого этот проект затрагивает напрямую, озабочены прежде всего своими непосредственными интересами — а они у разных стран могут быть не просто неодинаковыми, но и противоположными. Остальные могут не видеть причин для своего вовлечения, особенно если таковое сопря-жено с финансовыми, ресурсными или человеческими издержками.

Поэтому продвижение проекта становится возможным только в случае весьма мощного импульса . Его источником должно стать государство, способ-ное в данном конкретном случае выполнить функцию международного лиде-ра . Условиями выполнения им такой роли являются:

— наличие у самого этого государства достаточно высокой мотивации к осуществлению намечаемого;

— значительная внутриполитическая поддержка;

— понимание и солидарность со стороны основных международных партнеров;

— согласие пойти на финансовые издержки (иногда весьма масштабные);

— при необходимости — возможность и готовность использовать свой гражданский и военный персонал (с риском человеческих жертв и со-ответствующей реакции в своей собственной стране).

Детали этой условной схемы могут меняться в зависимости от конкретных проблемных ситуаций . Иногда с целью урегулирования последних создаются и многосторонние механизмы более постоянного характера — как это, напри-мер, имеет место в ЕС и пытаются сделать в ОДКБ . Но практика показывает, что даже созданные, протестированные и отмобилизованные структуры коали-ционного взаимодействия отнюдь не всегда срабатывают в режиме автомати-ческой реакции. Тем более не возникают сами по себе «коалиции желающих», т.е. стран, готовых принять участие в проекте. Так что проблема лидерства как «триггера» международно-политических усилий, особенно коллективных, приобретает ключевое значение.

Ясно, что на эту роль могут претендовать прежде всего крупнейшие и наи-более влиятельные страны. Но имеет значение и характер их притязаний. Из числа 10—15 государств, составляющих ядро современной мировой системы, рассчитывать на успешное лидерство могут прежде всего те, которые проявля-ют заинтересованность в укреплении международно-политического порядка, а также ответственность в плане уважительного отношения к международному праву и интересам других государств . Впрочем, эту проблему уместно рассма-тривать и под иным углом зрения — способность и готовность к «ответствен-ному лидерству» может стать одним из неформальных, но важных критери-ев, по которым государство будут считать входящим в ядро современной международно-политической системы .

Особое значение для структурирования международной системы имеет совместное лидерство ведущих стран в осуществлении крупных политиче-ских проектов . Во времена холодной войны примером такового стало ини-циированное тремя державами — США, Советским Союзом и Великобрита-нией — установление режима запрещения ядерных испытаний в трех средах (договор 1963 г.). Сегодня аналогичную роль могло бы сыграть совместное лидерство России и США в сфере сокращения ядерных вооружений и нерас-пространения ядерного оружия после «перезагрузки» их отношений на рубе-же 2010-х годов.

Инфраструктуру современной международной системы образуют также межправительственные организации и иные форматы многостороннего взаимо-действия государств. В целом деятельность этих механизмов носит в основном производный, вторичный характер относительно функций, роли, позициони-рования государств на международной арене . Но их значение для организа-ции современной международной системы, безусловно, велико. А некоторые многосторонние структуры занимают особое место в существующем междуна-родном порядке.

Прежде всего это относится к Организации Объединенных Наций . Она остается уникальной и незаменимой по своей роли . Это, во-первых , роль по-литическая : ООН придает легитимность акциям международного сообщества, «освящает» те или иные подходы к проблемным ситуациям, является источ-ником международного права, не сравнима ни с какими другими структурами по своей представительности (поскольку объединяет практически все государ-ства мира). А во-вторых , роль функциональная — деятельность по десяткам конкретных направлений, многие из которых «осваиваются» только по линии ООН. В новой системе международных отношений востребованность ООН в обоих этих качествах только возрастает.

Но, как и в предыдущем состоянии системы международных отношений, ООН является объектом острой критики — за низкую эффективность, бюро-кратизацию, неповоротливость и т.п. Формирующаяся сегодня международ-ная система вряд ли прибавляет какие-либо принципиально новые стимулы к осуществлению преобразований в ООН. Однако она усиливает настоятель-ность этих преобразований — тем более что возможность их осуществления в новых международно-политических условиях, когда ушло в прошлое бипо-лярное противостояние, становится более реалистичной.

Речь не идет о кардинальном реформировании ООН («мировое правитель-ство» и т.п.) — сомнительно, чтобы таковое могло оказаться сегодня полити-чески возможным. Однако, когда в дебатах на этот счет устанавливают ме-нее амбициозные ориентиры, две темы рассматриваются как приоритетные. Во-первых , это расширение представительства в Совете Безопасности (без на-рушения принципиального алгоритма его функционирования, т.е. с сохране-нием особых прав за пятью постоянными членами этого ареопага); во-вторых , распространение деятельности ООН на некоторые новые сферы (без ради-кальных «прорывов», но с постепенным повышением элементов глобального регулирования).

Если Совет Безопасности представляет собой вершину международной си-стемы , структурированной с помощью ООН, то пять стран, являющихся его постоянными членами (США, Россия, Китай, Франция и Великобритания ), имеют эксклюзивный статус даже на этом высшем иерархическом уровне. Что, однако, отнюдь не превращает эту группу в некую «директорию», управля-ющую миром.

Каждый из «Большой пятерки» может заблокировать в Совете Безопасно-сти решение, которое он считает неприемлемым , — в этом смысле они объеди-нены прежде всего фактом обладания «негативными гарантиями». Что же ка-сается их совместного выступления в поддержку того или иного «позитивного проекта» , то таковое, конечно, имеет значительную политическую весомость . Но, во-первых , консенсуса внутри «пятерки» (особенно по трудной проблеме) добиться на порядок сложнее, чем остановить нежелательное решение, вос-пользовавшись правом вето. Во-вторых , нужна ещё и поддержка других стран (в том числе и по процедурным правилам Совета Безопасности). В-третьих , сам факт исключительных прав крайне узкой по составу группы стран под-вергается растущей критике в ООН — особенно в свете усиления мировых позиций целого ряда государств, не входящих в круг избранных. Да и вообще сама «избранность» стран постоянных членов СБООН проистекает из обстоя-тельств, которые были актуальными в период образования ООН .

Другим форматом высшего иерархического уровня до 2104 г. была «Группа восьми », или «Большая восьмерка » (G8), в составе США, Великобритании, Германии, Франции, Италии, Японии, Канады и России . Примечательно, что ее станов-ление приходится как раз на начало переходного периода в международных отношениях — когда в существовавшую с 1970-х годов «Большую семерку » начинают постепенно вовлекать сначала Советский Союз, а затем, после его краха, — и Россию.

Тогда сам факт возникновения такой структуры свидетельствовал о значи-тельных переменах в существующем международном порядке. Ее политиче-ская легитимность была по этой причине весьма высока. Сегодня, после того как она стала снова «Большой семеркой», она несколько потускнела, но все равно сохраняется. Повестка дня по-прежнему включает крупные, масштабные и проблемные темы — что сказывается на их освещении средствами массовой информации, разработке политики стран-участниц по соответствующим направлениям, до-стижении международных договоренностей и т.п., т.е. воздействие «Большой семерки» на международную систему, несомненно, имеет место — хотя, правда, косвенное и опосредованное.

В качестве более адекватного ответа на требование времени возникает но-вый формат многостороннего взаимодействия — «Большая двадцатка » (G20). Примечательно, что он появляется в контексте поиска выхода из глобального финансово-экономического кризиса 2008-2010 гг., когда обретает широкую популярность идея формирования с этой целью более представительного пула государств. Они же должны были обеспечить более сбалансированное воздей-ствие на мировое экономическое развитие в посткризисных условиях, чтобы не допустить его новых срывов.

«Большая двадцатка» является более репрезентативным фор-матом в сравнении с СБ ООН и G 8 - G 7 и по количественным, и по качественным показателям. Формула «Большой двадцатки», безусловно, отвечает мотивам политической целесообразности, но в какой-то степени избыточна по кри-териям функциональной дееспособности. G 20 — это еще даже не структура, а всего лишь форум, причем не для переговоров, а для обмена мнениями, а также принятия решений самого общего плана (таких, которые не требуют тщательного согласования).

Даже и в таком качестве «двадцатка» имеет более чем ограниченный опыт практического функционирования. Пока нет ясности, приведет ли ее деятель-ность к каким-либо практическим результатам и будут ли они более весомы-ми, чем то, что предлагают другие структуры (например, рекомендации по ли-нии МВФ). Внимание «двадцатки» сфокусировано только на финансово-экономи-ческих аспектах международного развития . Захотят ли и смогут ли участники выйти за эти рамки — вопрос открытый.

К числу механизмов более традиционного плана, организующих много-стороннее взаимодействие участников международной жизни на регулярной основе, относятся межправительственные организации . Они являются су-щественным структурным компонентом международной системы, однако в целом уступают по масштабам своего влияния крупнейшим государствам . Но примерно десяток наиболее значимых из них — межгосударственные ор-ганизации общего (или весьма широкого) назначения — играют важную роль в своих регионах, выступают в качестве регулятора и координатора действий стран-членов, а иногда наделяются и полномочиями представлять их во взаи-моотношениях с внешним миром .

Многостороннее взаимодействие, осуществляемое в тех или иных рамках на перманентной основе, в значимых масштабах и с достаточно глубоким про-никновением в материю социума, может приводить к возникновению неко-торого нового качества во взаимоотношениях государств-участников. В таком случае есть основания говорить о становлении более продвинутых элементов международной инфраструктуры в сравнении с тем, что представляют собой традиционные межправительственные организации, хотя разделяющая их грань иногда эфемерна или же вообще условна.

Наиболее значимым в этом плане является феномен международной ин-теграции . В самом общем виде он выражается в развитии между несколькими государствами объединительных процессов, вектор которых сориентирован на формирование более крупного целостного комплекса .

Активизация интеграционных тенденций в международной жизни носит глобальный характер, но наиболее заметным их проявлением стала практи-ка Европейского союза . Хотя нет оснований изображать его опыт как череду сплошных и безусловных побед, достигнутые на данном направлении успехи неоспоримы. Фактически ЕС остается наиболее грандиозным международ-ным проектом, унаследованным от истекшего столетия. В числе прочего он являет пример успешной организации пространства в той части мировой си-стемы, которая на протяжении столетий была полем конфликтов и войн, а се-годня превратилась в зону стабильности и безопасности.

Опыт интеграции востребован также в ряде других регионов мира, хотя и со значительно менее впечатляющими результатами. Последние интересны не только и даже не прежде всего в экономическом выражении. Важной функ-цией интеграционных процессов становится возможность нейтрализации не-стабильности на региональном уровне .

Однако на вопрос о последствиях региональной интеграции для форми-рования глобальной целостности очевидного ответа нет. Снимая конкурентность между государствами (или канализируя ее в кооперативное русло), ре-гиональная интеграция может проложить путь к взаимному соперничеству более крупных территориальных образований , консолидируя каждое из них и повышая его дееспособность и наступательность как участника международ-ной системы.

Здесь, таким образом, возникает более общая тема — соотношение глобаль-ного и регионального уровней в международной системе.

Формирование международной инфраструктуры, проистекающее из го-товности государств возложить некоторые функции транснационального управления на межгосударственные или неправительственные организации соответствующего профиля не замыкается региональными рам-ками . Ее конфигурация нередко обусловлена и другими факторами — напри-мер, отраслевыми, проблемными, функциональными особенностями и выте-кающими из них задачами регулирования (как, например, в случае с ОПЕК). А результатом может становиться возникновение специфических пространств и режимов, которые по определенным параметрам выделяются из общего мас-сива норм, институтов и поведенческой практики, присущих международной системе.

Некоторые режимы имеют практически глобальный характер (нераспро-странение ядерного оружия), другие не привязаны к каким-либо территори-альным ареалам (контроль за ракетными технологиями). Но в практическом плане формирование специфических международных режимов проще осу-ществляется на региональном уровне . Иногда это — шаг, предваряющий более тесные и императивные глобальные обязательства и структуры, в других слу-чаях — наоборот, средство коллективной защиты от проявлений глобализма.

Основные акторы международной системы: великие и региональные державы

Лидерство в международной системе определяется статусом великих и региональных держав. Сначала необходимо составить комплексное представление, что понимается под лидерством в современной мировой политике.

По определению российского исследователя А.Д. Богатурова , лидерство характеризуется «способностью страны или нескольких стран влиять на формирование международного порядка или его отдельных фрагментов» , при этом в кругу лидеров может быть своя иерархия. Можно выделить классических лидеров , обладающих набором лучших военных, политических, экономических и других показателей, позволяющих им проецировать свое влияние на меж-дународном уровне , и неклассических лидеров , которые компенси-ровали отсутствие значительной военной мощи экономическим ве-сом (такими лидерами являются Япония и Германия).

Изначально иерархия лидеров во второй половине XX в. формировалась исходя из наличия вооруженной силы , необходимой для установления кон-троля над поведением других государств, экономической мощи, идеологического влияния , способствующего добровольному подчи-нению лидеру. В 1980-е и 1990-е гг. к этим принципам добавились также научно-технический потенциал, наличие организационного ресурса, способность проецировать «мягкую силу» . Был выделен следующий набор из пяти черт, необходимых для лидерства в миро-вой политике :

1) военная сила;

2) научно-технический потенциал;

3) производственно-экономический потенциал;

4) организацион-ный ресурс;

5) совокупный креативный ресурс (потенциал произ-водства востребованных жизнью инноваций как в технологиче-ском, так и в политическом и культурно-философском смысле).

А.Д. Воскресенский связывает процессы структурирования ре-гионального и макрорегионального пространства, типов и интенсивности трансрегиональных связей с дискуссией о лидерстве в мировой политике. Геополитические изменения регионального пространства, в результате которых усиливающиеся регионы начинают переформатировать мировой порядок, в част-ности, с помощью новых трансрегиональных связей, обусловлены деятельностью держав на глобальном уровне . Поми-мо США как государства-доминанта (влияние которых несколько ослабло по сравнению с прежним статусом государства-гегемона ), можно также выделить целую группу государств, не обладающих всеми критериями для становления в качестве государства-доми-нанта , тем не менее имеющих больший или меньший потенциал «направлять или корректировать мировое развитие, прежде всего в конкретном географическом регионе . Это представление, как от-мечают многие исследователи, во многом определяет формирова-ние новой модели мирового порядка на основе процессов региона-лизации и новых трансрегиональных связей.

Следует отметить э волюци ю концепции «великой державы» в литературе о международных отношениях.

Концепция великой державы (great power ) изначально применялась для изучения взаимодействия главных игроков в историческом разрезе. Для этого, как правило, проводится анализ периода с XVII в. по конец Второй мировой войны, значительно реже в этот анализ включается постбиполярная система международных отно-шений. Этим занимаются такие исследователи, как М. Райт, П. Кеннеди, К. Уолтц, А. Ф. Органски, Дж. Куглер, М. Ф. Леви, Р. Гилпин и др. При этом, как отмечает К. Уолтц , в конкретный ис-торический период времени выделить великие державы не сложно , и большинство исследователей в результате сходится на одних и тех же странах .

Не вдаваясь в подробности исторической интерпрета-ции действий великих держав, остановимся на самом термине и критериях, необходимых для выделения в качестве великой держа-вы в литературе по истории международных отношений. П. Кенне-ди характеризует великую державу как «государство, способное выстоять в войне против любого другого государства». Р. Гилпин отличает великие державы по способности формировать и навязы-вать правила игры, которым должны подчиняться они сами и все остальные государства в системе. Гилпин в своем определении опирается на мнение Р. Арона: «Структура системы международ-ных отношений всегда имеет олигополистический характер. В каж-дый конкретный период ключевые акторы в большей степени сами определяли систему, чем находились под ее влиянием». К. Уолтц выделяет пять критериев великой державы , отмечая, что все они необходимы для обретения этого статуса:

1) численность населе-ния и размеры территории;

2) обеспеченность ресурсами;

3) эконо-мическая мощь;

4) военная сила;

5) политическая стабильность и компетенция.

Т.А. Шаклеина считает, что в еликая держава — это государство, сохраняющее очень высокую (или абсолютную) степень самостоятельности в проведении внут-ренней и внешней политики, не только обеспечивающей нацио-нальные интересы, но и оказывающей существенное (в разной сте-пени, вплоть до решающего) влияние на мировую и региональную политику и политику отдельных стран (мирорегулирующая деятель-ность), и обладающее всеми или значительной частью традицион-ных параметров великой державы (территория, население, при-родные ресурсы, военный потенциал, экономический потенциал, интеллектуальный и культурный потенциалы, научно-технический, иногда отдельно выделяется информационный потенциал). Неза-висимость в проведении политики мирорегулирующего характера предполагает наличие воли в проведении такой политики. Наличие исторического опыта, традиции и культуры участия в мировой поли-тике в качестве решающего и/или активного игрока.

Б. Бузан и О. У и вер утверждают, что статус великой державы включает в себя несколько характеристик : материальные ресурсы (в соответствии с критериями К. Уолтца), формальное признание этого статуса другими участниками международных отношений , а также действия державы на глобальном уровне . Они определяют великую державу в качестве страны, которая рассматривается дру-гими влиятельными державами как обладающая явным экономи-ческим, военным и политическим потенциалом для того, чтобы претендовать на статус сверхдержавы в кратко- и среднесрочной перспективе. В их понимании иерархии влиятельных держав ее верхний уровень занимают сверхдержавы , нижний — региональ-ные , а великие державы оказываются посередине .

Сверхдержавы и великие державы определяют глобальный уровень международных отношений , обладая в большей (в случае сверхдержав) или в мень-шей степени (в случае великих держав) способностью вмешиваться в различные комплексы безопасности, к которым они географиче-ски не принадлежат.

Великие державы по сравнению со сверхдер-жавами могут не иметь столько ресурсов (военных, политических, экономических и др.) или не обладать такой же линией поведения (обязанность активно участвовать в процессах обеспечения безо-пасности во всех сферах системы международных отношений). Статус великой державы отличен от статуса региональной державы в том, что к великой державе относятся исходя из «расчетов сис-темного (глобального) уровня относительно современного и буду-щего распределения власти ». Именно ставка на превращение в сверхдержаву в тех или иных сферах отличает великую державу от региональной , и в этом смысле большое значение придается внеш-неполитическому процессу и дискурсу в других великих державах .

Определение и критерии выделения великих держав Б. Бузана и О. Уивера представляются оптимальными для выделения вели-ких держав. Они включают в себя объективные составляющие (на-личие ресурсов в различных сферах), а также бихевиористские (участие в поддержании глобальной безопасности) и субъективные (мотивация увеличения своего статуса до сверхдержавы и соответ-ствующее восприятие этого намерения другими участниками меж-дународных процессов). Эти критерии позволяют не только выде-лить великие державы на глобальном уровне, но и проследить раз-личие в концепциях великой и региональной держав.

В отличие от концепции великой державы концепция региональной державы (regionalpower ) возникла одновременно с появлением ис-следований, посвященных структурированию региональных под-систем международных отношений . В одной из первых публика-ций по поводу концепции региональных держав дается следующее определение региональной державы : это государство, которое яв-ляется частью конкретного региона, может противостоять любой коалиции других государств в регионе, обладает значительным влиянием в регионе и, в дополнение к региональному весу, являет-ся великой державой на мировом уровне .

Теоретики региональных процессов Б. Бузан и О. У и вер счита-ют, что региональная держава — это держава со значительными возможностями и сильным влиянием в регионе . Она определяет количество полюсов в нем (однополярная структура в Южной Аф-рике , биполярная в Южной Азии , многополярная на Ближнем Востоке, в Южной Америке, Юго-Восточной Азии ), но ее влияние большей частью ограничивается рамками конкретного региона . Великие державы и сверхдержавы вынуждены учитывать их влия-ние в регионе, но вместе с тем региональные державы редко при-нимаются в расчет при формировании глобального уровня систе-мы международных отношений .

Большой интерес в этой связи представляют принципы сравне-ния региональных держав , предложенные Д. Нолте . В своей работе он основывается на теории перехода власти (Power Transition Theory ), разработанной А.Ф.К. Органски , которая представляет систему международных отношений как иерархическую систему с доминантной державой во главе и наличием региональных, вели-ких, средних и малых держав, которые занимают свое подчиненное положение в этой системе .

Все подсистемы международных отно-шений функционируют в соответствии с такой же логикой, как и глобальная система международных отношений , т.е. наверху каж-дой подсистемы существует свое доминантное государство или пи-рамида власти в данном регионе. По мнению автора, наличие тех или иных региональных держав и определяет структуру данного ре-гиона.

Рассматривая различные критерии выделения региональных держав , Д. Нолте выделяет следующие : региональная держава — это государство, входящее в данный регион, которое имеет претен-зии на лидерство в нем, оказывает значительное влияние на геопо-литику данного региона и его политическое конструирование, имеет материальные (военные, экономические, демографиче-ские), организационные (политические) и идеологические ресур-сы для проецирования своего влияния, либо тесно связанное с ре-гионом в экономике, политике и культуре, имеющее реальное влияние на события, происходящие в регионе, в том числе путем участия в региональных институтах, определяющих региональную повестку дня в сфере безопасности. Он отмечает, что участие ре-гиональной державы в глобальных институтах, так или иначе, вы-ражает интересы стран всего региона . В его работе также подробно выделены индикаторы этих категорий . На основе данной концеп-ции представляется возможным выделить региональные державы исходя из четко прописанных критериев, предложенных Д. Нолте, на пространстве любого региона.

Для построения иерархии регионального порядка также необхо-димо понять, что включает в себя понятие «держава среднего уров-ня ». Например, Р. Кохейн определяет державу среднего уровня как «государство, лидеры которого полагают, что оно не может действо-вать эффективно в одиночку, но может иметь систематическое влияние на небольшую группу стран или через какие-либо междуна-родные институты » . Как представляется, держава среднего уровня в целом обладает меньшими ресурсами, чем региональная держава, хотя большинство исследователей не выделяют конкретных крите-риев дифференциации моделей держав среднего уровня и регио-нального уровня. Державы среднего уровня обладают некоторыми ресурсами и некоторым влиянием, но не способны оказывать ре-шающее воздействие на структурирование регионального простран-ства и не видят себя в качестве лидера в глобальном масштабе .

На основе этих методологических принципов (критериев выде-ления великих и региональных держав, а также держав среднего уровня) представляется возможным построить модель региональ-ного порядка в любом регионе мира, определить контуры взаимо-действия держав в рамках того или иного региона, а также сделать прогноз о будущем развитии региональной подсистемы междуна-родных отношений.

Основная литература

Богатуров А.Д. Международные отношения и внешняя политика России: научное издание. - М.: Издательство «Аспект Пресс», 2017. С.30-37.

Мировое комплексное регионоведение: учебник / под ред. проф. А.Д. Воскресенского. - М.: Магистр: ИНФРА-М, 2017. С.99-106.

Современные международные отношения: учебник / Под ред. А.В. Торкунова, А.В. Мальгина. - М.: Аспект Пресс, 2012. С.44-72.

Дополнительная литература

Современная мировая политика: Прикладной анализ / Отв. ред. А. Д. Богатуров. 2-е изд., испр. и доп. - М.: Аспект Пресс, 2010. - 592 с.

Современные глобальные проблемы / Отв. ред. В. Г. Барановский, А. Д. Богатуров. - М.: Аспект Пресс, 2010. - 350 с.

Этциони А. От империи к сообществу: новый подход к международным отношени-ям / Пер. с англ. под ред. В.Л. Иноземцева. - М.: Ладомир, 2004. - 384 с.

Buzan В. From International to World Society? English School Theory and the Social Structure of Globalization. Cambridge: Cambridge University Press, 2004.

Keohane R. O., Nye J. S., Jr. Powerand Interdependence. 4th ed. Boston: Longman, 2011.

Rosenau J. N. The Study of World Politics. Vol. 2: Globalization and Governance. L. and N.Y.: Routledge, 2006.

The Oxford Handbook of International Relations / Ed. by C. Reus-Smit, D. Snidal. Oxford University Press, 2008.

Keohane O. R. Lilliputians" Dilemmas: Small States in International Politics // International Organization. Vol. 23. № 2. P. 296.

Nolle D. How to Compare Regional Powers: Analytical Concepts and Research Topic. P. 10-12.

В.Ю. Песков

аспирант кафедры международных отношений, мировой экономики и международного права, ПГЛУ

В.В. Дегоев доктор исторических наук, МГИМО (У)

Основные тренды современных международных отношений

До сих пор политика рассматривалась нами в границах национальных государств, где ее субъектами выступали личности, социальные группы (классы, слои), партии, движения, преследующие индивидуальные и групповые интересы. Однако сами независимые государства не развиваются в вакууме, они взаимодействуют друг с другом и выступают субъектами политики более высокого уровня - международной.

Если в начале XX в. в мире насчитывалось всего 52 независимых государства, то к середине столетия их уже было 82, а сегодня число их превышает 200. Все эти государства и народы, населяющие их, взаимодействуют в различных сферах человеческой жизни. Государства не находятся в изоляции, они должны налаживать отношения со своими соседями. Отношения, складывающиеся между государствами, принято называть международными. Международные отношения - это совокупность экономических, политических, идеологических, правовых, военных, информационных, дипломатических и других связей и взаимоотношений между государствами и системами государств, между основными социальными, экономическими и политическими силами, организациями и движениями на мировой арене.

Международная политика является ядром международных отношений. Она представляет собой политическую деятельность субъектов международного права (государств и т.д.), связанную с решением вопросов войны и мира, обеспечения вопросов всеобщей безопасности, охраны окружающей среды, преодоления отсталости и нищеты, голода и болезней.

1 Р8у1@шаПги

Таким образом, международная политика направлена на решение вопросов выживания и прогресса человеческого общества, выработку механизмов согласования интересов субъектов мировой политики, предотвращение и разрешение глобальных и региональных конфликтов, создание справедливого мирового порядка. Она является важным фактором стабильности и мира, развития равноправия международных отношений.

Политологи выделяют 4 группы субъектов международных отношений:

1. Национальные государства. Это главные субъекты внешнеполитической деятельности. Они вступают в различные отношения между собой на глобальном и региональном уровнях.

2. Межгосударственные объединения. Сюда включают коалиции государств, военно-политические блоки (например, НАТО), интегрированные организации (например, Европейский Союз), политические ассоциации (например, Лига Арабских государств, Ассоциация американских государств). Эти объединения на межгосударственной основе играют в современной политике чрезвычайно важную роль.

3. Межгосударственные правительственные организации. Это особый тип объединений, куда входят представители большинства стран мира с нередко несовпадающими политическими интересами. Такие организации создаются для обсуждения проблем, имеющих всеобщее значение и для координации деятельности мирового сообщества (например, ООН).

4. Негосударственные / неправительственные международные организации и движения. Они являются активными субъектами мировой политики. В их число входят международные объединения политических партий, профессиональные объединения (например, Всемирная федерация профсоюзов, Международная конфедерация свободных профсоюзов), объединения молодежи, студентов, пацифистские движения (например, Движение сторонников мира).

Отношения между государствами могут принимать различные формы: союзнические отношения, когда государства являются партнерами, активно

сотрудничают в различных сферах и заключают союзы; нейтральные отношения, когда между государствами налаживаются деловые контакты, но в союзнические отношения они не выливаются; конфликтные отношения, когда государства выступают с территориальными или/и иными притязаниями в отношении друг друга и предпринимают активные действия для их удовлетворения.

В середине 1970-х гг. XX века в Хельсинки в заключительном акте Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (В настоящее время эта международная структура называется ОБСЕ - Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе) были сформулированы основные принципы современных международных отношений: суверенное равенство государств; нерушимость установленных границ; неприменение силы или угрозы силы в межгосударственных отношениях; территориальная целостность государств; мирное урегулирование споров; невмешательство во внутренние дела других государств; уважение прав человека и основных свобод; равноправие и право народов распоряжаться собственной судьбой; сотрудничество между государствами и добросовестное выполнение государствами обязательств по международному праву.

Современные международные отношения строятся на двухсторонней или многосторонней основе, носят глобальный или региональный характер.

Прежде в теории международных отношений для обозначения взаимодействия суверенными государствами использовалось понятие «внешняя политика». Внешняя политика - это общий курс государства в международных делах. Внешнеполитическая деятельность государств представляет своего рода средство их адаптации к конкретным внешним условиям. Эти условия не зависят от воли, желаний и намерений отдельного государства и далеко не всегда соответствуют его интересам и мотивировочным установкам. Поэтому государствам в процессе реализации своей внешнеполитической функции приходится сообразовывать свои

потребности, цели и интересы, определяемые их внутренним развитием, с объективными условиями в системе.

Основными целями внешней политики являются: обеспечение безопасности данного государства; стремление к увеличению материального, политического, военного, интеллектуального и др. потенциала страны; рост ее престижа в международных отношениях.

Кроме этого, целью и результатом взаимодействия членов мирового сообщества является координация усилий по налаживанию взаимовыгодных связей между субъектами мировой политики.

Существует множество теорий внешней политики. Из конкретных внешнеполитических теорий наиболее известной является теория американского политолога Г. Моргентау. Он определяет внешнюю политику прежде всего как политику силы, в которой национальные интересы возвышаются над любыми международными нормами, принципами и поэтому сила (внешняя, экономическая, финансовая) превращается в основное средство достижения поставленных целей. Отсюда вытекает и его формула: «Цели внешней политики должны определятся в духе национальных интересов и поддерживаться силой».

На вопрос «Существует ли взаимосвязь внешней и внутренней политики?» можно найти, по крайней мере, три точки зрения на эту проблему. Первая точка зрения отождествляет внутреннюю и внешнюю политику. Профессор Чикагского университета Г. Моргентау полагал, что «сущность международной политики идентична политике внутренней. И внутренняя и внешняя политика есть борьба за силу, которая модифицируется лишь различными условиями, складывающимися во внутренней и международной сферах».

Вторая точка зрения представлена работами австрийского социолога Л. Гумпловича, который считал, что внешняя политика определяет внутреннюю. Исходя из того, что борьба за существование является главным фактором социальной жизни, Л. Гумплович сформулировал систему законов

международной политики. Главный закон: соседние государства постоянно борются друг с другом из-за приграничной линии. Из основного закона вытекают вторичные. Один из них таков: любое государство должно препятствовать усилению могущества соседа и заботиться о политическом равновесии; кроме того, любое государство стремится к выгодным приобретениям, например, получить выход к морю как средству приобретения морского могущества. Наконец, третий закон: внутренняя политика должна быть подчинена целям наращивания военной силы, с помощью которой обеспечиваются ресурсы для выживания государства. Таковы, согласно Л. Гумпиловичу, основные законы международной политики.

Третья точка зрения представлена марксизмом, который считает, что внешняя политика определяется внутренней и является продолжением внутриобщественных отношений. Содержание последних обусловлено господствующими в обществе экономическими отношениями и интересами правящих классов.

Отношения между государствами на международной арене никогда не были равноправными. Роль каждого государства определялась его экономическими, технологическими, военными, информационными возможностями. Эти возможности обуславливали характер отношений между государствами и, следовательно, тип системы международных отношений. Типология международных отношений имеет практическое значение, поскольку позволяет выявить те глобальные факторы, которые влияли на развитие как мирового сообщества, так и конкретной страны.

В мире все большее значение приобретают интеграционные процессы, которые проявляются в создании международных межгосударственных организаций (таких, например, как ООН, НАТО, МОТ, ВОЗ, ФАО, ЮНЕСКО, ЮНИСЕФ, ШОС и др.), конфедераций (Евросоюз, усиливающий свои позиции союз России и Беларуссии). Крупнейшей конфедерацией государств в современное время представляется Европейский Союз (ЕС). Цели этой

конфедерации государств: 1) образование тесного союза народов Европы, содействие экономическому росту путем создания пространства без внутренних границ, создание единой валюты; 2) проведение совместной внешней политики и политики в области безопасности; 3) развитие сотрудничества в сфере юстиции (создание и подписание Евроконституции и др.) и внутренних дел и др. Органами ЕС являются: 1) Европейский Совет; 2) Европейский Парламент; 3) Совет Европейского Союза (Совет Министров); 4) Европейская Комиссия; 5) Европейский суд.

Сегодня ЕС уже не просто группа стран, объединившихся в таможенный союз или общий рынок, - это несравнимо большее. Являясь безусловным лидером не только европейской, но и мировой интеграции, он закладывает основные тенденции функционирования мировой политики. Это, в свою очередь, ведет к более тесным политическим, экономическим, научным и культурным связям между странами-участницами. В современной международной системе Российская Федерация и ЕС выступают как самостоятельные и одновременно активно взаимодействующие агенты мирового политического процесса, фундаментом которого являются основные принципы международного права и Устава ООН. Партнерство России и ЕС было юридически оформлено в 1994 г. соглашением о Партнерстве и Сотрудничестве, ко -торое вступило в силу 1 декабря 1997 г. Периодически проводятся саммиты «Россия - ЕС», на которых обсуждаются актуальные вопросы международной политики и экономического сотрудничества.

Современная ситуация в мире, связанная с кризисом неолиберального сценария глобализации, который базировался на идее единоличного господства в международной политики США, потребовала от Российской Федерации выработки новых принципов, на которых будет строиться ее внешняя политика. Эти принципы-позиции в свое время были оглашены Д.А. Медведевым. Назовем их:

Первая позиция - международное право. Россия признает первенство основополагающих принципов международного права, которые определяют отношения между цивилизованными народами.

Вторая позиция - мир должен быть многополярен. Медведев считает неприемлемой однополярность. Россия «не может принять такое мироустройство, в котором все решения принимаются одной страной, даже такой серьезной, как США», - заявил президент. Он считает, что «такой мир неустойчив и грозит конфликтами».

Третья позиция - Россия не хочет конфронтации ни с одной страной. «Россия не собирается изолироваться, - сказал Медведев. - Мы будем развивать настолько, насколько возможно, наши дружеские отношения с Европой и США и другими странами мира».

Четвертая позиция, которую Д. Медведев назвал безусловным приоритетом внешней политики страны, - защита жизни и достоинства российских граждан, «где бы они ни находились». «Мы будем также защищать интересы нашего предпринимательского сообщества за границей, -подчеркнул президент. - И всем должно быть понятно, что все, кто будет совершать агрессию, получат ответ».

Пятая позиция - интересы России в дружественных ей регионах. «У России, как у других стран мира, есть регионы, в которых находятся привилегированные интересы, - пояснил Медведев. - В этих регионах расположены страны, с которыми связаны дружеские отношения». И Россия, по словам президента, будет «очень внимательно работать в этих регионах». Медведев уточнил, что речь идет не только о приграничных государствах.

Американский социолог Л. Кербо утверждает, что нельзя понять любое современное общество, не выяснив его место в мировой системе, на которое влияют и экономический рост, и урбанизация, и демография.

Мировую систему можно рассматривать как совокупность отношений между государствами, аналогично отношениям между группами в обществе. Э. Гидденс определяет мировую систему как социальную систему

глобальных масштабов, связывающие все общества в единый мировой социальный порядок.

Одну из теорий мировой системы разработал И. Валлерстайн. В основе мировой системы лежат экономические отношения. В современном мире все государства связаны между собой. Но экономические роли каждого государства различны и по специализации, и по степени влияния. В некотором смысле мир- это международная система стратификации «с классовой позиции» каждого государства по степени богатства и силы. Аналогично классовой будет и мировая борьба: одни хотят удержать позиции, другие - изменить.

В связи с этим можно выделить следующие типы государств с присущими им характерными чертами:

Центр: экономически развитые, с широкой специализацией. Сложная профессиональная структура с квалифицированной рабочей силой. Влияют на других, а сами независимы.

Периферия: ориентируются на добычу и экспорт сырья. Международные корпорации используют неквалифицированный рабочий труд. Более слабые государственные институты, не способные контролировать внутреннее и внешнее положение. Опора на армию, тайную полицию для поддержания социального порядка.

Полупериферия: государства развивают промышленность в широком плане, но значительно отстают от центра. По другим показателям они так же занимают промежуточное положение.

Государства центра, по мнению западных исследователей, имеют следующие преимущества: широкий доступ к сырью; дешевый труд; большие доходы от прямых инвестиций; рынок для экспорта; квалифицированная рабочая сила через миграцию в центр.

Если говорить о связях этих трех типов государств, то у центра больше связей по сравнению с другими государствами; периферия связана

только с центром; полупериферия связана с центром и другими полупериферийными странами, но не с периферийными.

По мнению Ш. Кумона, XXI век будет проходить под знаком информационной революции. Возможные конфликты будут возникать по поводу контроля над коммуникациями. Для мир-системы будут характерны следующие тенденции: одновременно с ростом влияния местного управления будет усиливаться глобальная система, требующая управления транспортом, связью, торговлей и др.; развитие общей мировой экономики поведет к ослаблению рыночных механизмов; будет возрастать роль общей системы знаний и культуры.

Песков В.Ю., Дегоев В.В. Основные тренды современных международных отношений. В статье рассматривается проблема векторов развития мирового политического процесса.

Ключевые слова: международные отношения, мировая политика, внешняя политика. Peskov V.U., Degoev М.М. The main trends of modern international relations. The problem of vectors of world politics.

Keywords: international relations, world politics, foreign policy.

of the future of the self-proclaimed republics, and at the same time he notes two alternatives to this project in the civilizational paradigm, viewing it in the sense of the local East European civilization.

Keywords: Novorossia, crisis in Ukraine, Crimea, Russia, militia form of defense building, local East European civilization

ВАТАМАН Александр Владимирович - аспирант Нижегородского государственного лингвистического университета им. Н.А. Добролюбова; полномочный представитель Республики Абхазия в Приднестровской Молдавской Республике, чрезвычайный и полномочный посланник 2-го класса (3300, Приднестровская Молдавская Республика, г. Тирасполь, ул. 25 Октября, 76; [email protected])

ФОРМИРОВАНИЕ НОВОЙ СИСТЕМЫ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ И НЕПРИЗНАННЫЕ ГОСУДАРСТВА

Аннотация. Одна из устойчивых тенденций современных международных отношений состоит в росте числа и многообразии акторов, принимающих либо непосредственное участие в функционировании международных отношений, либо оказывающих существенное влияние на их состояние. Расширение и диверсификация состава участников международных отношений происходит и за счет участия в международной жизни непризнанных государств.

Процесс формирования новой системы международных отношений создает новые контуры межгосударственных взаимоотношений, в т.ч. и с участием непризнанных государств. Развитие и практическое использование современных форм межгосударственного сотрудничества в совокупности с усилением соперничества Запада и России привели сегодня к актуализации проблематики непризнанных государств. Вопросы международных отношений с непризнанными государствами превращаются не только в международно-правовую, но и геополитически ориентированную задачу.

Ключевые слова: непризнанное государство, система, международные отношения, международные организации

Политическая структура мира в ХХ! столетии претерпевает кардинальные изменения, вскрывающие недейственность большей части норм и принципов, лежащих в фундаменте прежних мировых систем и моделей.

Происходящие сложные, противоречивые и подчас неоднозначные процессы размывают основы современного мироустройства как целостного системного образования на планете. Эти процессы развиваются с нарастающим ускорением, быстрее стали меняться правила и условия жизни людей и функционирования государств [Карпович 2014]. Здесь надо учесть и формирование новых государственных образований. Число стран с начала XX в. увеличилось более чем в три раза: после Первой мировой войны появилось 30 новых государственных образований; по итогам Второй мировой войны добавилось еще 25 новых стран; деколонизация привела к появлению 90 государств; распад СССР и других социалистических стран увеличил число стран еще на 30.

Новые тенденции в области конфликтологии и международного права (примеры Эритреи, Восточного Тимора, Северного Кипра, Боснии и Герцеговины, Черногории, Косово, Абхазии, Южной Осетии, Приднестровья и др.) сделали проблему самоопределившихся республик (часть которых являются непризнанными государствами) предметом активных международных дискуссий.

Ситуация вокруг непризнанных государств развивается достаточно динамично. Международные тенденции использования в практике новых форм межгосударственного сотрудничества в совокупности с усилением соперничества Запада и России привели к актуализации проблематики непризнанных государств. Закономерной реакцией на реалии современной мировой политики стала корректировка непризнанными государствами своих внешнеполитических позиций

с целью перехода на более высокий уровень межгосударственных отношений. В качестве побудительных мотивов этого процесса можно выделить факторы внешнего и внутреннего порядка.

Во внешнем блоке прослеживаются два основных фактора: первый - мировые тенденции и прецеденты в области урегулирования; второй - позиция и роль основных геостратегических игроков (Российской Федерации, США, ЕС).

К внутренним факторам можно отнести перманентный кризис процесса урегулирования и связанный с этим напряженный характер отношений самоопределившихся республик с бывшими метрополиями, которые продолжают следовать стратегии восстановления «территориальной целостности».

Выход на новый уровень международных отношений требует принятия оптимальных по всем параметрам внешнеполитических решений, которые должны соответствовать интересам страны на внешней арене и одновременно удовлетворять ключевые внутриполитические силы в стране [Баталов 2003]. В этом состоит принципиальная сложность внешнеполитических решений, тем более когда речь идет о принятии таких решений руководителями непризнанных государств. Несомненно, реализация таких решений определяет состояние международных отношений и играет важную роль в урегулировании ключевых, основополагающих проблем в мире.

Среди глобальных проблем первостепенное значение имеет проблема мировой безопасности. Начиная с 90-х гг. XX в. участие международных организаций в решении проблем, связанных с обеспечением мировой безопасности, стало обязательным [Барановский 2011]. Были созданы благоприятные условия для повышения статуса ООН и ОБСЕ, открылись перспективы укрепления их решающей роли в поддержании мира, в обеспечении международной безопасности и развитии сотрудничества; полного раскрытия собственного потенциала как источника современного международного права и главного механизма миротворчества и урегулирования конфликтов как основы формирующейся системы международных отношений.

Однако участие ООН, ОБСЕ и других международных организаций в построении современного мироустройства, а также в разрешении конфликтов, связанных с непризнанными государствами, не стало эффективным, не прошла адаптация организаций к новым вызовам и требованиям международных отношений [Кортунов 2010].

В связи с этим основная нагрузка и ответственность за сохранение международной стабильности в современных условиях легла на государства, которые играют ведущую роль на мировой арене, определяя характер, климат и направление развития международных отношений [Ачкасов 2011]. Весьма значительна роль государств и в определении доли участия непризнанных государств в мировых и региональных процессах. Однако при этом следует учитывать то, что государства не свободны от проявлений национального эгоизма, от стремления получить геополитическое преимущество перед своими внешнеполитическими конкурентами. И, как следствие, такие характеристики непризнанных государств, как географическое расположение, величина территории, численность населения, а также уровень экономического и культурного развития, рассматриваются признанными государствами лишь с точки зрения влияния этих факторов на усиление их собственного стратегического и военного потенциала [Богатуров 2006]. Все это не позволяет непризнанным государствам проводить независимую самостоятельную политику в современной системе международных отношений, которая сегодня в своем развитии обретает четкие черты полицентричности.

Структура полицентричной системы состоит из множества элементов, находящихся в отношениях и связях друг с другом, при этом группа элементов имеет устойчивую связь с одним из центров, и вся система в общем образует определенную целостность. Можно определить, что каждый центр полицентричной системы международных отношений структурно связан с определенной группой государств. Причастность государства к тому или иному центру характеризуется политическими решениями государственных руководителей по принципиальным вопросам совре-

менных международных отношений - это участие в политических и экономических объединениях, в финансовой системе, торговле, контроль над добычей и транспортировкой природных ресурсов и др. [Шишков 2012]. Возможности непризнанных государств принимать решения по данным ключевым вопросам предельно ограничены и, соответственно, выбор центра происходит в совершено иной плоскости - в плоскости исторической, политической и экономической зависимости.

При этом следует отметить, что, существуя в качестве непризнанного государства не один год (и даже не одно десятилетие, например, Приднестровская Молдавская Республика была образована 2 сентября 1990 г.), такие страны выстраивают собственные властные структуры, включая и внешнеполитические, деятельность которых направлена на реализацию собственной концепции внешней политики.

Концепция внешней политики непризнанных государств отражает современные тенденции мировой политики, содержит положения, направленные на участие государства в процессах общего сближения народов и государств, на участие в новых подходах к мировым процессам. В Концепции внешней политики Приднестровской Молдавской Республики записано: «Исходя из общепризнанных принципов и норм международного права, а также международно-правовых прецедентов последних лет, связанных с признанием ряда новых государств, Приднестровье осуществляет последовательную деятельность, нацеленную на признание международной правосубъектности Приднестровской Молдавской Республики с ее последующим вхождением в региональные и универсальные международные организации, включая Организацию Объединенных Наций.

Приднестровье строит свои отношения с другими субъектами международной системы на основе равноправия, сотрудничества, взаимного уважения и партнерства и стремится к активному вовлечению в работу региональных объединений экономического, социально-культурного и военного характера на пространстве СНГ»1.

Как результат, непризнанные государства являются элементами современных геополитических трансформаций, которые сопровождаются «притягиванием» стран к определенным мировым центрам. Во многом эти процессы определяются двумя моментами. Во-первых, возможностями и заинтересованностью центров принимать в свою орбиту другие страны, и тем более непризнанные государства. Во-вторых, политикой, которую ведут страны, принадлежащие другим центрам [Современная мировая... 2010].

Например, для Приднестровской Молдавской Республики Российская Федерация однозначно является центром, который оказывает республике колоссальную помощь и поддержку в миротворческой, гуманитарной и финансовой сфере. В то же время в условиях конфронтации России и Запада с учетом изменяющейся экономической составляющей, усиливающегося давления на Приднестровье со стороны Молдовы, Украины и другого центра - ЕС ресурсы России начинают испытывать дефицит и, соответственно, возможности для маневра в отношении Приднестровья у России уменьшаются, а перспективы непризнанной республики становятся менее определенными.

Поэтому, с одной стороны, Приднестровье старается использовать инструменты прямого и более интенсивного диалога с Российской Федерацией, находить и предлагать возможные варианты своего участия в Евразийской интеграции, продолжать разрабатывать новые формы взаимодействия со странами Евразийского союза. С другой стороны, сегодня в мировой политике отсутствуют универсальные подходы к сотрудничеству с непризнанными государствами и критерии их признания в качестве суверенных государств. Это определяется тем, что в не оформившейся до конца системе международных отношений слишком много нерешенных правовых и политических вопросов, а затянувшийся переход от одной системы международных отношений к другой характеризуется фактическим несоответствием между объективным состоянием мира, качественно изменившимся за последнее время, и правилами, регулирующими отношения между странами.

1 Концепция внешней политики Приднестровской Молдавской Республики. Утв. указом Президента Приднестровской Молдавской Республики от 20.11.2012 № 766.

Список литературы

Ачкасов В.А. 2011. Мировая политика и международные отношения: учебник. М.: Аспект-пресс. 480 с.

Барановский В.Г. 2011. Современные глобальные проблемы. М.: Аспект Пресс. 352 с.

Баталов Э.Я. 2003. «Новый мировой порядок»: к методологии анализа. - Полис. № 5. С. 27-41.

Богатуров А.Р. 2006. Лидерство и децентрализация в международной системе. - Международные процессы. № 3(12). С. 48-57.

Карпович О.Г. 2014. Глобальные проблемы и международные отношения. М.: ЮНИТИ-ДАНА: Закон и право. 487 с.

Кортунов С.В. 2010. Мировая политика в условиях кризиса: учебное пособие. М.: Аспект Пресс. 464 с.

Современная мировая политика. Прикладной анализ (отв. ред. А.Д. Богатуров. 2-е изд., испр. и доп.). 2010. М.: Аспект Пресс. 284 с.

Шишков В.В. 2012. Неоимперские центры в политической проектности XXI века. Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. - Грамота (Тамбов). № 5(19). Ч. II. С. 223-227.

VATAMAN Alexandr Vladimirovich, postgraduate student of Dobroljubov State Linguistics University of Nizhny Novgorod, Plenipotentiary Representative of the Republic of Abkhazia in the Pridnestrovian Moldavian Republic, Extraordinary and Plenipotentiary Envoy ofthe 2nd class (October 25 str., 76, Tiraspol, Transdnistria, 3300; [email protected])

FORMATION OF A NEW SYSTEM OF THE INTERNATIONAL RELATIONS AND THE UNRECOGNIZED STATES

Abstract. The article is devoted to the one of the steady tendencies of the modern international relations - to the growth of a number and a variety of actors directly involved in functioning of the international relations and its significant influence on their condition. As the author notes, the expansion and the diversification of the lineup of international actors occurs because of participation of unrecognized states in the international life.

The article notes that the process of formation of a new system of international relations creates new contours of interstate relationship including the participation of unrecognized states. The development and the practical usage of modern forms of interstate cooperation combined with strengthening the rivalry between the West and Russia have led to updating the range of problems of unrecognized states. The questions of the international relations with unrecognized states are turning not only into the international legal task but also into the geopolitically-oriented one. Keywords: unrecognized state, system, international relations, international organizations

С древних времён международные отношения представляли собой одну из важных сторон жизни любой страны, общества и даже отдельной личности. Становление и развитие отдельных государств, появление границ, формирование различных сфер жизнедеятельности человека привело к возникновению многочисленных взаимодействий, которые реализуются как между странами, так и с межгосударственными союзами и другими организациями.

В современных условиях глобализации, когда практически все государства оказываются вовлечёнными в сеть таких взаимодействий, влияющих не только на экономику, производство, потребление, но и на культуру, ценности и идеалы, роль международных отношений переоценивается и становится все более значимой. Возникает необходимость в рассмотрении вопроса о том, что представляют собой эти международные отношения, как происходит их развитие, какую роль в этих процессах играет государство.

Истоки понятия

Появление термина "международные отношения" связывают со становлением государства как суверенного образования. Формирование в конце XVIII века в Европе системы независимых держав привело к снижению авторитета царствующих монархий и династий. На мировой арене появляется новый субъект отношений – национальное государство. Концептуальной основой создания последнего является категория суверенитета, сформированная Жаном Боденом в середине XVI века. Мыслитель видел будущее государства в отделении его от притязаний церкви и предоставлял монарху всю полноту и неделимость власти на территории страны, а также её независимость от других держав. В середине XVII столетия был подписан Вестфальский мирный договор, который закрепил сложившуюся доктрину суверенных держав.

К концу XVIII века западная часть Европы представляет собой сложившуюся систему наций-государств. Взаимодействия между ними как между народами-нациями получили соответствующее название – международные отношения. Эту категорию в научный оборот впервые ввёл английский учёный Дж. Бентам. Его видение мирового устройства намного опередило время. Ещё тогда теория, развиваемая философом, предполагала отказ от колоний, создание международных судейских органов и армии.

Возникновение и развитие теории

Исследователи отмечают, что теория международных отношений противоречива: она, с одной стороны, очень старая, а с другой – молодая. Объясняется это тем, что истоки появления исследований международных отношений связаны с возникновением государств, народов. Уже в древние времена мыслители рассматривали проблемы войн и обеспечения порядка, мирных отношений между странами. Вместе с тем, как отдельная систематизированная отрасль знания, теория международных отношений оформилась сравнительно недавно – в середине прошлого столетия. В послевоенные годы происходит переоценка мирового правопорядка, делаются попытки создать условия для мирного взаимодействия между странами, формируются международные организации и союзы государств.

Развитие новых видов взаимодействий, появление на международной арене новых субъектов привело к необходимости выделения предмета науки, изучающей международные отношения, освободившись от влияния таких смежных дисциплин, как право и социология. Отраслевая разновидность последней формируется и по сей день, изучая отдельные аспекты международных взаимодействий.

Основные парадигмы

Говоря о теории международных отношений, необходимо обратиться к трудам исследователей, которые посвящали свои работы рассмотрению отношений между державами, пытаясь найти основания мирового порядка. Поскольку теория международных отношений оформилась в самостоятельную дисциплину сравнительно недавно, следует отметить, что её теоретические положения развивались в русле философии, политической науки, социологии, права и других наук.

Российские учёные выделяют в классической теории международных отношений три основные парадигмы.

Традиционная, или классическая, родоначальником которой считается древнегреческий мыслитель Фукидид. Историк, рассматривая причины войн, приходит к тому, что основным регулятором отношений между странами является фактор силы. Государства, будучи независимыми, не связаны никакими конкретными обязательствами и могут использовать силовое преимущество для достижения своих целей. Это направление развивали в своих трудах и другие учёные, среди которых Н. Макиавелли, Т. Гоббс, Э. де Ваттель и другие.
Идеалистическая, положения которой представлены в трудах И. Канта, Г. Гроция, Ф. де Виттория и других. Возникновению этого направления предшествовало развитие в Европе христианства и стоицизма. Идеалистическое видение международных отношений основывается на идее единства всего человеческого рода и неотчуждаемых прав личности. Права человека, по мнению мыслителей, являются приоритетными по отношению к государству, а единство человечества приводит к вторичности самой идеи суверенной державы, которая в этих условиях теряет свой первоначальный смысл.
Марксистская трактовка отношений между странами исходила из идеи эксплуатации пролетариата буржуазией и борьбы между этими классами, которая приведёт к объединению внутри каждого и становлению всемирного общества. В этих условиях концепция суверенного государства также становится вторичной, поскольку национальная обособленность будет постепенно исчезать с развитием всемирного рынка, свободной торговли и других факторов.

В современной теории международных отношений появились и другие концепции, которые развивают положения представленных парадигм.

История международных отношений

Её начало учёные связывают с появлением первых признаков государственности. Первыми международными отношениями считают те, которые складывались между древнейшими государствами и племенами. В истории можно найти немало таких примеров: Византия и славянские племена, Римская империя и немецкие общности.

В средние века особенностью международных отношений было то, что они складывались не между государствами, как это происходит сегодня. Их инициаторами становились, как правило, влиятельные особы тогдашних держав: императоры, князья, представители различных династий. Они заключали договора, брали на себя обязательства, развязывали военные конфликты, подменяя интересы страны собственными, отождествляя себя с государством как таковым.

По мере развития общества менялись и особенности взаимодействий. Поворотным моментом история международных отношений считает появление концепции суверенитета и развитие национального государства в конце XVIII - начале XIX столетия. В этот период сформировался качественно иной тип отношений между странами, который сохранился до наших дней.

Понятие

Современное определение того, что представляют собой международные отношения, осложняется множеством связей и сфер взаимодействий, в которых они реализуются. Дополнительным препятствием является зыбкость разделения отношений на внутригосударственные и международные. Достаточно распространённым является подход, который в основе определения содержит субъектов, реализующих международные взаимодействия. Учебники определяют международные отношения как некую совокупность различных связей-взаимоотношений как между государствами, так и между другими субъектами, действующими на мировой арене. Сегодня в их число, кроме государств, стали входить организации, объединения, общественные движения, социальные группы и т. д.

Наиболее перспективным подходом к определению видится выделение критериев, позволяющих отграничить этот вид отношений от каких-либо других.

Особенности международных отношений

Разобраться, что являют собой международные отношения, понять их природу позволит рассмотрение характерных черт этих взаимодействий.

Сложность этого рода отношений определяется их стихийным характером. Число участников этих связей постоянно растёт, включаются новые субъекты, из-за чего сложно прогнозировать изменения.
В последнее время усилились позиции субъективного фактора, что нашло своё отражение в возрастающей роли политической составляющей.
Включение в отношения различных сфер жизнедеятельности, а также расширение круга политических участников: от отдельных лидеров до организаций и движений.
Отсутствие единого центра влияния по причине множества независимых и равноправных участников отношений.

Все разнообразие международных отношений принято классифицировать на основе различных критериев, среди которых:

сферы: экономика, культура, политика, идеология и т. д.;
уровень интенсивности: высокий или низкий;
с позиций напряжённости: стабильные/нестабильные;
геополитический критерий их реализации: глобальный, региональный, субрегиональный.

На основе приведённых критериев рассматриваемое понятие можно обозначить как особый вид общественных отношений, который выходит за рамки какого-либо территориального образования или сложившихся на нём внутриобщественных взаимодействий. Такая постановка вопроса требует выяснения того, как соотносятся международная политика и международные отношения.

Взаимосвязь политики и международных отношений

Прежде чем определиться с соотношением этих понятий, отметим, что термин "международная политика" также сложен в определении и представляет собой некую абстрактную категорию, которая позволяет выделить в отношениях их политическую составляющую.

Говоря о взаимодействии стран на международной арене, люди часто используют понятие "мировая политика". Она представляет собой активную составляющую, позволяющую влиять на международные отношения. Если сопоставить мировую и международную политику, то первая гораздо шире по охвату и характеризуется присутствием участников различного уровня: от государства до международных организаций, союзов и отдельных влиятельных субъектов. В то время как взаимодействие между государствами точнее раскрывается при помощи таких категорий, как международная политика и международные отношения.

Формирование системы международных отношений

На разных этапах развития мирового сообщества между его участниками складываются определённые взаимодействия. Основными субъектами этих отношений выступают несколько держав-лидеров и международных организаций, способных оказывать влияние на других участников. Организованная форма таких взаимодействий – система международных отношений. В её цели входит:

обеспечение стабильности в мире;
сотрудничество в решении мировых проблем в разных сферах деятельности;
создание условий для развития других участников отношений, обеспечение их безопасности и сохранение целостности.

Первая система международных отношений сложилась ещё в середине XVII столетия (Вестфальская), ее появление обусловлено развитием доктрины суверенитета и появлением наций-государств. Она просуществовала три с половиной столетия. Весь этот период главным субъектом отношений на международной арене является государство.

В эпоху расцвета Вестфальской системы взаимодействия между странами складываются на основе соперничества, борьбы за расширение сфер влияния и увеличения мощи. Регулирование международных отношений реализуется на основе международного права.

Особенностью двадцатого века стало бурное развитие суверенных государств и изменение системы международных отношений, которая трижды подверглась коренной перестройке. Следует отметить, что ни одно из предыдущих столетий не может похвастаться такими радикальными переменами.

Прошлый век принёс две мировые войны. Первая привела к созданию Версальской системы, которая, разрушив равновесие в Европе, чётко обозначила два антагонистических лагеря: Советский Союз и капиталистический мир.

Вторая привела к формированию новой системы, получившей название Ялтинско-Потсдамской. В этот период усиливается раскол между империализмом и социализмом, обозначаются противостоящие центры: СССР и США, которые делят мир на два противоборствующих лагеря. Период существования этой системы также ознаменовался распадом колоний и возникновением так называемых государств «третьего мира».

Роль государства в новой системе отношений

Современный период развития мирового устройства характеризуется тем, что происходит формирование новой системы, предшественница которой потерпела крах в конце ХХ столетия в результате распада СССР и серии восточноевропейских бархатных революций.

По мнению учёных, формирование третьей системы и развитие международных отношений ещё не закончилось. Об этом свидетельствует не только то, что сегодня соотношение сил в мире не определено, но и то, что не выработаны новые принципы взаимодействий между странами. Появление новых политических сил в виде организаций и движений, объединения держав, международные конфликты и войны позволяют сделать вывод о том, что сейчас происходит сложный и болезненный процесс формирования норм и принципов, в соответствии с которыми будет строиться новая система международных отношений.

Особое внимание исследователей привлекает такой вопрос, как государство в международных отношениях. Учёные подчёркивают, что сегодня доктрина суверенитета подвергается серьёзным испытаниям, поскольку государство во многом утратило свою независимость. Усиливает эти угрозы процесс глобализации, который делает границы все более прозрачными, а экономику и производство все более зависимыми.

Но вместе с тем современные международные отношения выдвигают к государствам ряд требований, которые под силу только этому социальному институту. В таких условиях происходит смещение от традиционных функций к новым, которые выходят за рамки привычных.

Роль экономики

Особую роль сегодня выполняют международные экономические отношения, поскольку именно этот вид взаимодействия стал одной из движущих сил глобализации. Складывающееся сегодня мировое хозяйство можно представить в виде глобальной экономики, объединяющей различные отрасли специализации национальных экономических систем. Все они включены в единый механизм, элементы которого взаимодействуют и являются зависимыми друг от друга.

Международные экономические отношения существовали до появления мирового хозяйства и связывали между собой отрасли в пределах континентов или региональных объединений. Основными субъектами таких отношений являются государства. Кроме них, в группу участников включены гигантские корпорации, международные организации и объединения. Регулирующим институтом этих взаимодействий является право международных отношений.