Примат и соборность в православном понимании. Заблуждения о первенстве римской церкви

Церковные историки утверждают, что в древней Церкви вопрос о примате папства не стоял никоим образом. Общеизвестно, что речь шла только о первенстве чести. Однако если на этой почве папы пытались отлучать архиереев из-за несогласия с ними по каким-то вопросам, то остальные Церкви, в том числе и западные, активно протестовали. За Римской кафедрой безусловно признавалось только одно первенство - «председательство в любви».

Действительно, кафедра была богатая, римляне помогали мученикам, которых привозили в Рим, снабжали деньгами бедные Церкви. (Почувствуйте разницу - ни копейки не тратилось на разведку и контрразведку, на политическую деятельность, своих банков не было, - все раздавалось нуждающимся!)

Первые века по Рождестве Христовом сохранили нам только имена епископов Рима, некоторые их деяния и сочинения. Но вот в конце III века в Антиохийской Церкви возникли имущественные проблемы, связанные с ее епископом Павлом Самосатским, впавшем в ересь. Ему покровительствовала пальмирская царица Зенобия, управлявшая Сирией, и поэтому для решения вопроса местные христиане (не еретики) обратились к языческому императору Аврелиану. (Потому что он был великим понтификом (главным жрецом), и серьезные религиозные дела разбирались именно им). Естественно, он решил вопрос по-римски: велел найти в Риме жреца, представляющего данную религию, то есть христианского римского епископа, выяснить, какую позицию занимает он, и присудить имущество той стороне, которую поддерживает епископ Рима. Вот такое первенство чести. Позиция чисто имперская и чисто языческая.

И ее разделяли все в империи: Рим-де стольный град, центр Вселенной, живет там государь-император, солнце вселенной, а вокруг него светлейшие и сиятельнейшие патриции и наилучшие государственные мужи. Они - самые мудрые, самые добродетельные и просвещенные, а поэтому решат все по справедливости и как надо. Такая логика нам знакома. Но в древней Церкви рассуждали и несколько иначе. Когда в той же Антиохии, уже христианской, в 341 году на Поместном соборе, составившемся в связи с освящением Золотой базилики, обсуждали вопрос о замещении Александрийской кафедры, и Римский епископ пытался продиктовать отцам собора свое мнение (вполне справедливое), то отцы ответили ему, что со своими делами справятся сами, а он пусть не считает себя третейским судьей. И все.

Это классическая древнехристианская позиция: древней кафедре наше почтение и братская любовь, но у нас и своя голова на плечах. Потому что Дух Святой и в Риме, и в Антиохии и в городке Византий - один и тот же. Аналогичная ситуация возникла на Втором Вселенском соборе, когда Рим пытался навязать Константинополю свою кандидатуру на должность архиепископа Города (совершенно никудышнюю), отцы восточные ее отвергли, проголосовали за святителя Григория Богослова и, чтобы придать вес кафедре новой столицы империи, собор утвердил за ней второе по чести место после римской (3-е правило). «Потому что Константинополь есть новый Рим». Было также принято правило о невмешательстве епископов в дела чужих диоцезов (2-е правило).

В Риме эти два постановления сильно не понравились.

Потому что они сокрушали римские амбиции.

А по сему быстренько собрали собор у себя и «Римским Собором 382 года было определено, что первенство в делах Церкви принадлежит епископам тех трех городов, где ранее проповедовали апостол Петр и его ученик, - Рима, первым епископом которого являлся апостол Петр, Антиохии, как его первого епископского местопребывания, Александрии, с которой связана деятельность апостола Марка, ученика апостола Петра. Римскому Собору приписывают первое официальное провозглашение примата епископа Рима по божественному праву, поскольку он признал его преемником и викарием апостола Петра.

Однако декларации примата Римского епископа не встречали сочувствия не только на Востоке, но иногда и на Западе. Опираясь на доктрину первенства «Апостольского престола», папа Дамас стремился принимать участие в решении внутренних проблем не только Римской Церкви, но и других Церквей. При поддержке очень юного императора Грациана, папа дезавуировал второе правило Второго Вселенского Собора о невмешательстве епископов в дела чужих епархий. Он разослал предписание, запрещающее поставлять епископов без согласия Рима. Впоследствии он его дополнил, а папа Сириций (384-399) подтвердил: рукоположение во епископа считается действительным лишь при согласии Римской Церкви, после хиротонии епископы обязаны были являться в Рим для получения паллия». Кроме того, Римская Церковь твердо стояла на том, что духовная власть не должна зависеть от прихоти светской.

Увы! Даже для Рима это вскоре станет недостижимым идеалом. Но особенно важно здесь то, что духовная власть Римского престола на этом этапе своего существования стремится не просто не зависеть, а даже как бы изолироваться, оторваться от светской. Хотя на практике, конечно, это было сложно. Что касается Константинополя, то там происходит обратное, и Церковь охотно сотрудничает с государством, и со временем эти два института переплетаются очень тесно.

После смерти императора Феодосия Великого империя разделилась на две половины, причем, именно римская половина со временем (и довольно быстро) стала весьма нестабильной политически, императоры там слишком часто сменялись и единственным оплотом стабильности в этой части империи оказалась Церковь и, прежде всего, Римский епископ. Со времен святого Константина Великого ему даровались различные преференции. И, конечно, появлялись собственные теоретические и практические «наработки» римских архиереев.

Со времени папы Дамаса (366-384) кафедра Римских епископов стала называться «Апостольским Престолом» (это название он впервые использовал в своем послании испанским епископам около 375 года). Вскоре после Второго Вселенского собора в Риме появился документ, на основании которого позже был составлен так называемый «Декрет Геласия» (три основные главы «Декрета», скорее всего, написаны в ближайшем окружении папы Дамаса), в котором утверждалось, что «Римская Церковь Божественным изволением, а не решением какого-либо собора (имелся в виду II Вселенский Собор), есть глава всех Церквей».

Преемник папы Дамаса епископ Сириций стал первым, при ком титул «папа» приобрел то значение, которое он имеет теперь. Папа Иннокентий I (401-417) в послании гальскому епископу Децентию сформулировал теорию о преимуществе римской традиции как наиболее древней и сохранившей чистое учение апостолов. То есть ни Медиолан, ни Лугдун (Лион), ни Кордова, ни Александрия, ни Антиохия, ни Эфес и никакая другая архиерейская кафедра, а только Рим сохранил предание в чистоте. Только Римская кафедра является апостольской, именно от нее получили благодать местные Церкви.

Такой вот теологумен, в который охотно и совершенно искренне верили все последующие римские папы и почти весь западный епископат. Кстати, на Западе Рим мог отчасти претендовать на эксклюзивное обладание апостольским преемством (тоже довольно условно, потому что святитель Римский Климент утверждал, что апостол Павел проповедовал до края земли, что означало тогда Испанию и Англию), а вот на Востоке было масса городов и весей, слышавших проповедь апостолов, то есть было много апостольских кафедр.

Но в посланиях епископам папа Иннокентий указывал им на особый авторитет Римской кафедры в области вероучения и представлял обращение к нему епископов как признание ими «древнего отеческого обычая» передавать важнейшие церковные дела на рассмотрение Римского епископа. На самом деле этот обычай в то время находился в стадии активного формирования, и занимались этим формированием римские епископы. Папа Иннокентий выдвинул тезис о том, что Римская Церковь является единственным источником истинной апостольской веры. Это еще не полная «непогрешимость», но ее первые ласточки.

Позиция восточных Церквей разительно отличалась от римской.

«Восточные епископы частенько прибегали к поддержке пап как к тактически выгодному противовесу имперскому вмешательству в их дела. Но их письма с просьбой о поддержке всегда были адресованы не только одному папе, но и нескольким видным западным епископам. Например, письмо св. Иоанна Златоуста из ссылки обращено не только к Иннокентию Римскому, но и к Валерию Миланскому и Хроматию Аквилейскому. В таких обращениях имя папы Римского всегда стоит первым, но это - дань церемониалу, не исключающему авторитета других епископов».

В силу специфической политической обстановки «папы постепенно приобретают положение монархов. На Востоке их авторитарные претензии всерьез не воспринимались. Здесь только император - разумеется, при поддержке Вселенского собора, который он один лишь и мог созывать, - обладал единоличной верховной властью».

Но уже в V веке ситуация изменилась.

Святитель Лев I Великий, папа Римский (440 - 461) получил от императора титул Верховного понтифика, pontifex maximus, который постулирует носителя этого титула в качестве высшего авторитета в вопросах веры. «Власть римского епископа как наместника св. Петра уже утвердилась ранее предшественниками Льва, в особенности такими, как Дамас и Сириций. Но Лев - папа, чья безупречная нравственность и преданность Церкви создали ему непоколебимый авторитет во всем мире, - придал этой идее куда больше торжественности, внешнего блеска и последовательности. Более того, он внес в эту самооценку Римской Церкви два новых аспекта.

Один из них - параллелизм двух организаций, имперской и церковной. Римское понятие имперского тела (corpus) идентифицируется в его мысли с Телом Христа (Corpus Christi), которое понималось не только как духовное, сакраментальное тело, но и как конкретная земная организация. Конечно, Сам Христос - Глава тела, но так как Он сделал Петра «князем всей Церкви» - главенство над земной организацией принадлежит Петру и его наследникам. Иными словами, Петру и его наследникам принадлежит в Церкви то место, которое в Империи принадлежит императору». Власть папства, утверждал святой папа Лев, - это власть самого святого Петра; устами пап глаголет сам святой Петр.

При всем уважении к папе Льву лично на Востоке стали понимать, что «римское папское самосознание» нужно как-то ограничивать.

И поэтому на IV Вселенском соборе было принято 28 правило, уточнявшее 3-е правило Второго Вселенского Собора: «Ибо и престолу Древнего Рима отцы, как и подобает, дали преимущества, потому что он был царствующим городом... Такие же преимущества подобают и святейшему престолу Нового Рима... Город, получивший честь быть городом императора и сената и имеющий равные преимущества с древним императорским Римом, был бы... подобно ему возвеличен и в церковных делах и стал бы вторым после него». Здесь утверждаются две неприятные для Рима идеи: во-первых, что верховенство Первого Рима, так же как и Второго, было утверждено отцами, а вовсе не святым Петром, а во-вторых, что преимущества римского епископа вытекают из того, что Рим был царствующим городом, то есть столицей.

Папа святой Лев Великий этого канона не принял. Он был глубоко убежден в мистических причинах первенствования Римской кафедры.

Кроме 28 правила, в ответ на учение о примате папы Римского, основанном на преемстве власти от апостола Петра, на Востоке было обосновано первенство патриарха Константинопольского, во-первых, ссылкой на предание о том, что Константинопольская церковь была основана апостолом Андреем, который не только был братом Петра, но и впервые привел Петра к Иисусу Христу (Ин 1:35-42). Однако в большинстве своем православные богословы рассматривали власть, дарованную Петру, как прообраз епископской власти вообще, а не власти, принадлежащей епископу какой-то определенной кафедры. И чтобы усилить позиции архиепископа Константинопольского, восточные епископы дали Константинополю, до тех пор подчинявшемуся Гераклейской епископской кафедре, статус и права митрополии над Понтом, Малой Азией и Фракией.

Дальнейшее развитие теория примата папской власти в Церкви получит у папы Геласия I (492-486). Этот папа подходил к вопросу юридически и следовал сложившейся ранее римской традиции, по которой власть церкви была auctoritas - законодательной, а власть императора - porestas - исполнительной. В римском праве auctoritas превосходит porestas. (Правда, в тогдашней политической ситуации папа Геласий признавал политическое верховенство короля-арианина Теодориха - куда деваться!). Несмотря на немалые усилия Константинопольского патриарха Евфимия и угрозы византийского императора Анастасия, которые пытались получить независимость от Апостольского Престола, святитель Геласий отказывался предоставлять особые привилегии восточной церкви. Опровергая сам принцип, на котором основан 28-й канон, Геласий писал: «Разве император не останавливался множество раз в Равенне, Милане, Сирмии и Треве? И разве священники этих городов приобрели что-либо дополнительно, кроме тех почестей, которые передавались им с древних времён? Если вопрос о положении городов и имеет место, то положение второго и третьего престолов (Александрии и Антиохии) выше, чем у этого города (Константинополя), который не только не числится среди (главных) престолов, но даже не входит в число городов с правами митрополии».

В другом послании он ещё дальше развивает эту тему: «Разве следовало Апостольскому престолу предпочесть решение округа Гераклеи, - я имею в виду понтифика Константинопольского, - или решение каких-либо иных епископов, которых необходимо созвать к нему, либо из-за него, когда епископ Константинопольский отказывается предстать перед Апостольским престолом, являющимся первым престолом? Этот епископ, даже если бы обладал прерогативой митрополии или числился среди (главных) престолов, все равно не имел права игнорировать решение первого престола».

Папа Геласий придерживался «теории обоюдоострого меча». В послании к императору Анастасию он указывал, что в мире есть две власти: светская и духовная. В религиозных вопросах правители должны слушаться епископов, а в светских делах епископы должны подчиняться правителям. Но при этом священство все же выше императорской власти, и церковь должна стоять над государством. «Последовательный в своей доктрине, папа Геласий обосновал, что папская власть есть источник любого канонического права, понтифик неподсуден никакому суду, но сам может вершить оный над любой церковью и её предстоятелем. По сути дела, при Геласии I завершилось формирование учения о примате папства в Кафолической Церкви». «Теория папы Геласия была возрождена в радикально новой форме папой Григорием VII, который не только отрицал разделение церкви и государства, но и провозглашал господство церкви над светской властью". Но о нем речь пойдет впереди.

В 516 году папа Гормизд издал «Правило веры», в котором снова утверждалось в качестве незыблемого принципа то, что Римская церковь всегда хранила неповреждённую веру и что в ней одной - «цельная и истинная твердыня христианской религии».

Византийский ответ Чемберлену заключался в том, что с начала VI века в титулатуру Патриарха Константинопольского был введен эпитет «Вселенский». Конечно, Рим реагировал на это болезненно (хотя в V веке на Востоке так называли папу Льва). «Папа Пелагий II счёл титул «Вселенский» вызывающим и распорядился, чтобы римский представитель в Константинополе прекратил общение с патриархом, если тот не откажется от этого звания.

Этим посланником был будущий Григорий Великий, находившийся тогда в дружеских отношениях с благочестивым патриархом.

Впоследствии став папой, он и сам протестовал против использования этого титула. Он указывал на то, что «беды, обрушившиеся на империю, - это результат небрежения клира своими пастырскими обязанностями, суетности тщеславного духовенства, возлагавшего на себя „антихристианские звания", его гордыни, разрушающей правопорядок». В противовес этому святитель Григорий Великий даже назвал себя «рабом рабов» (servus servorum Dei). При этом святителе положение папы чисто внешними политическими обстоятельствами было переключено в иной регистр.

Ни Рим, ни Италия не были нужны Византии.

И вообще никому не нужны.

Враги наступали со страшной силой. «В это время церковные власти приобретали всё большее влияние в Риме по мере того, как ослабевало светское правление, не способное даже организовать оборону города от наступающих лангобардов. Римская церковь взяла на себя многие государственные функции. Папа сам занимался обеспечением защиты города. На средства, полученные с церковных земельных владений, занимавших площадь от 3,5 до 4,7 тысяч квадратных километров в Италии, Африке, Галлии и Далмации, а также на средиземноморских островах, он снабжал сограждан продовольствием, оплачивал войска, содержал стратегические объекты, откупался от варваров, выкупал пленных, обеспечивал необходимым беженцев. Неудивительно, что после смерти святителя Григория папская казна оказалась почти пустой: никогда ещё Римская церковь не брала на себя фактически полностью бремя светской власти". Причем, папа не просто взял в свои руки власть в стране. Он поставил себя, епископа Римского, над всем этим хаосом вполне в духе уже выработанных папством теорий. Но то были теории, а у папы Григория они воплотились в жизнь. Повторимся: это вынужденная необходимость. Иначе просто не выжили бы.

«До Григория римский епископ имел еще местное значение, неоспоримые права его простирались только на десять провинций его диоцеза. В Северной Италии его права оспаривали равеннский, миланский и аквилейский архиепископы. При лангобардах эти духовные властители должны были уступить Григорию. Последний, кроме того, шагнул далеко за границы Италии, когда он обратил в христианство вестготов в Испании, англосаксов в Британии и когда затем получил возможность назначать епископов и в лангобардские земли.

В притворах церквей, в оградах монастырей в воскресные и праздничные дни бедные получали пищу и одежду из рук чиновников папы. Ворота города открыты были для больных, лишенных крова и пищи, бежавших от преследования лангобардов, в Риме принимали их, лечили и кормили. Таким образом, тесные обстоятельства времени должны были сблизить римское население с их епископом; со времени Григория епископский престол принимает значение национального учреждения».

Папа Григорий был очень смиренным человеком. Он отказывался от почестей, полагавшихся гражданским правителям, однако его практический опыт был усвоен преемниками. Они пошли другим путем и уже сами включили эпитет «вселенский» в свою титулатуру. А также постарались создать свое папское государство по образцу светских.

(продолжение следует)

Использованная литература:

1. Ф. И. Успенский «История византийской империи»

2. В.В. Болотов «Очерки по истории древней Церкви»

3. А. Величко «История византийской империи»

4. А. Л. Дворкин «Папа Лев Великий и развитие идеи папского верховенства"(Из книги «Очерки по истории Вселенской Православной Церкви»)

Доклад на заседании Богословской комиссии Епископской Конференции Швейцарии, Базель, 24 января 2004 года

В православной традиции тема примата тесно связана с темой церковного авторитета, которая, в свою очередь, для православного богослова неотделима от понятия «кафоличности», или «соборности».

Как известно, в силу разных исторических обстоятельств Православная никогда не имела и до настоящего времени не имеет единой административной структуры управления. «Первым среди равных» в ряду Предстоятелей Поместных Православных Церквей признается Патриарх Константинопольский, который с византийских времен носит титул «Вселенского», однако ни данный титул, ни первенство чести не дают Константинопольскому Патриарху никаких юрисдикционных прав вне пределов своего собственного Патриархата.

Примат Константинопольского Патриарха складывался постепенно, и решающими событиями в его формировании были возвышение Константинополя в качестве столицы империи и усвоение ему статуса «нового Рима» в IV веке и разделение Церквей в XI веке. II Вселенский собор (381 года) своим 3-м правилом постановил: «Константинопольский епископ да имеет преимущество чести по римском епископе, потому что град сей есть новый Рим». IV Вселенский собор (451 года) дал следующую мотивацию этого решения: «Престолу ветхого Рима отцы прилично дали преимущество, поскольку это был царствующий град. Следуя тому же побуждению, и 150 боголюбезнейших епископов предоставили равные преимущества святейшему престолу Нового Рима, правильно рассудив, чтобы город, получивший честь быть городом царя и синклита и имеющий равные преимущества с ветхим Римом, и в церковных делах был возвеличен подобно тому, и был вторым после него». Таким образом, первенство Римского епископа воспринималось восточными Отцами не как обусловленное преемством этого епископа от апостола Петра, а как основанное на политическом значении Рима как столицы империи. Точно так же, преимущества Константинопольского престола вытекали не из его древности (Иерусалимский, Александрийский и Антиохийский престолы были древнее) и не из каких-либо иных церковных предпосылок, а исключительно из политического значения Константинополя как «города царя и синклита».

После же того, как единство между Западной и Восточной Церквами в XI веке было нарушено, первенство чести среди Православных Церквей как бы автоматически перешло к Константинопольскому Патриарху. Это первенство сохранилось за ним и после того, как Константинополь в середине XV века прекратил быть «городом царя и синклита» и Византийская империя перестала существовать. Во времена Оттоманской империи Константинопольский Патриарх обладал привилегиями «этнарха» греческой нации и фактически возглавлял все православное население этой империи. Однако за пределы Оттоманской империи его власть не распространялась. Формирование в XIX-XX веках национальных государств на территориях, некогда подвластных туркам, привело к возникновению новых автокефальных церквей вне юрисдикции Константинополя.

В настоящий момент существует 15 Поместных Православных Церквей, каждая из которых является полностью самостоятельной в вопросах внутреннего управления и никоим образом не подчиненной Константинополю. Данная структура управления порождает целый ряд неудобств, одним из которых является отсутствие верховного арбитра в тех случаях, когда возникает разногласие или конфликт по церковно-политическим вопросам между двумя или несколькими Поместными Церквами. В православной традиции не существует механизма, который обеспечивал бы урегулирование подобного рода разногласий. Поэтому в каждом конкретном случае вопрос решается по-разному: иногда созывается некое межправославное совещание, решения которого, впрочем, имеют лишь консультативный характер и не обладают обязательной силой для той или иной Поместной Церкви; в других же случаях две Церкви, находящиеся в состоянии конфликта, ищут решение путем двусторонних переговоров или привлекают посредника.

Еще одним неудобством, порождаемым отсутствием единой административной системы управления в Православной Церкви, является невозможность урегулировать вопрос о пастырском окормлении так называемой «диаспоры». Суть проблемы заключается в том, что Константинопольский Патриархат с 1920-х годов претендует на право церковной юрисдикции над теми странами, которые не принадлежат к православной традиции, тогда как другие Поместные Церкви имеют свои дисапоры в Европе, Америке и на других континентах и не собираются от них отказываться. В результате в некоторых городах Европы, например, имеется по нескольку православных епископов, каждый из которых окормляет паству своей Поместной Церкви. Вопрос пастырского окормления диаспоры может быть решен лишь Всеправославным Собором. Подготовка к такому Собору велась достаточно интенсивно на протяжении тридцати лет (начиная с 1960-х и вплоть до начала 1990-х годов), однако в настоящий момент фактически приостановлена из-за разногласий между Церквами по вопросу о том, каким должны быть статус Собора и его повестка дня.

Итак, в Православной Церкви в мировом масштабе не существует какого-либо внешнего механизма обеспечения «соборности», нет внешнего авторитета, – в лице ли одного человека или в форме коллегиального органа, – который гарантировал бы единство Церкви в церковно-политических вопросах. Это, однако, не означает, что соборность в Православной Церкви существует только в теории, а не на практике. Практически соборность на межправославном уровне выражается, во-первых, в том, что все Поместные Православные Церкви имеют между собою полное евхаристическое общение. Во-вторых, Православные Церкви заботятся о сохранении единства вероучения, для чего в необходимых случаях созываются межправославные совещания. В-третьих, Предстоятели или официальные представители Церквей время от времени встречаются друг с другом для обсуждения важных вопросов или обмениваются посланиями. Таким образом, даже в отсутствие Всеправославного Собора Православная во всемирном масштабе сохраняет свой соборный, кафолический характер, несмотря на отсутствие четких механизмов обеспечения этой соборности.

Вообще в православной традиции понятие соборности гораздо органичнее связано с идеей местной Церкви , чем с идеей Вселенской Церкви как совокупности местных Церквей. Первоначально Христовой была община учеников Спасителя в Иерусалиме: это и была та самая единая, святая, соборная и апостольская Церковь, которая обладала всей полнотой церковности и кафоличности. Уже в I веке христианские общины стали возникать вне Иерусалима, и каждая местная община воспринималась не как часть Вселенской Церкви, а как сама «кафолическая» Церковь во всей ее полноте. Гарантом кафоличности каждой местной Церкви, то есть Церкви конкретного места, было наличие в ней единого евхаристического собрания, возглавляемого епископом как избранным Предстоятелем народа Божия.

Именно такая экклезиология характерна для ранних Отцов Церкви, в частности, для священномученика Игнатия Богоносца. В своих посланиях Игнатий неустанно подчеркивает первенствующую роль епископа как главы евхаристического собрания, утверждая, что «на епископа должно смотреть как на Самого Господа» (). Все в Церкви должно совершаться с ведома епископа: «Без епископа никто не делай ничего, относящегося к Церкви. Только та Евхаристия должна почитаться истинною, которая совершается епископом или тем, кому он сам предоставит это... Непозволительно без епископа ни крестить, ни совершать вечерю любви; напротив, что одобрит он, то и Богу приятно» (Смирн. 8). И далее: «Почитающий епископа почтен Богом; делающий что-либо без ведома епископа служит диаволу» (Смирн. 9). Игнатий постоянно подчеркивает необходимость единства пресвитеров и диаконов со своим епископом: «Епископ председательствует на месте Бога, пресвитеры занимают место собора апостолов, а диаконам вверено служение Иисуса Христа (Магн. 6); «Пресвитерство так согласно с епископом, как струны в цитре» (). Народ Божий, по учению Игнатия, должен «почитать диаконов как заповедь Иисуса Христа, а епископа – как Иисуса Христа, Сына Бога Отца, пресвитеров же – как собрание Божие, как сонм апостолов» (Трал. 3). Эта экклезиология ведет Игнатия к следующей классической формуле: «Где будет епископ, там должен быть и народ, так же как где Христос, там и кафолическая » (Смирн. 8).

Первенствующая роль епископа, по учению ранних Отцов, обусловлена тем, что он занимает место Христа в евхаристическом собрании. Именно это понимание объясняет тот факт, что так называемый монархический епископат – один епископ в каждой евхаристической общине или Церкви – стал общепринятым в Древней Церкви . Будучи единоличным возглавителем Церкви данного места, епископ, тем не менее, управляет не единолично, а в соработничестве с пресвитерами и диаконами. Епископ не обладает церковной властью или авторитетом сам по себе, в силу полученного им сана: он является священнослужителем внутри местной церковной общины, которая доверила ему это служение. Вне церковной общины служение епископа теряет смысл и действенность.

В рамках местной Церкви примат епископа является безусловным и безоговорочным. Для православной традиции, основанной как на богословском наследии Отцов Древней Церкви, в частности священномученика Киприана Карфагенского , так и на более поздних полемических сочинениях византийских богословов, всякий епископ, а не только епископ Рима, является преемником апостола Петра. Крупный византийский богослов XIV века (кстати, закончивший свои дни в лоне Католической Церкви) Варлаам Калабрийский пишет: «Каждый православный епископ есть викарий Христа и преемник апостолов; так что, если все епископы вселенной отпадут от правой веры и только один останется хранителем правых догматов... в нем спасется вера божественного Петра». И далее: «Епископы, поставленные Петром, являются преемниками не одного Петра, но и других апостолов; в равной мере, епископы, рукоположенные другими, являются преемниками Петра» .

Обетование, данное Петру, согласно этой точке зрения, распространяется не только на Римскую , но и на всякую местную Церковь, возглавляемую епископом: «Вы умудряетесь превратить Петра в учителя одного только Рима, – пишет неизвестный автор византийского антилатинского трактата, – когда Божественные Отцы толкуют обещание, данное ему Спасителем, как имеющее кафолический смысл и относящееся ко всем веровавшим и верующим. Вы стараетесь дать ему ложное и узкое толкование, относя его к одному Риму. Тогда совершенно непонятно, как не только одна Римская, а всякая Церковь имеет Спасителя и как основание ее лежит на Камне, то есть на исповедании Петра, согласно обетованию» .

Каким образом кафоличность местной Церкви соотносится с кафоличностью Церкви во вселенском масштабе? Протоиерей Иоанн так определяет данное соотношение: «Идея местной Церкви, возглавляемой епископом, который обычно избирается всей , но облекается при этом харизматической и апостольской функциями как преемник Петра, есть доктринальное обоснование соборности, как это вошло в практику с III века. Ибо евхаристическая экклезиология предполагает, что каждая местная Церковь, хотя ей принадлежит полнота кафоличности, всегда находится в единении и содружестве со всеми другими Церквами, причастными той же кафоличности. Епископы не только несут нравственную ответственность за эту общность: они соучаствуют в едином епископском служении... Каждый епископ совершает свое служение вместе с другими епископами, потому что оно тождественно служению других и потому что Церковь одна» . Как говорит священномученик Киприан Карфагенский , «епископство одно, и каждый из епископов целостно в нем участвует» .

Все сказанное выше о «местной Церкви» относится к той церковной единице, которую на современном языке принято называть «епархией», то есть возглавляемой одним епископом одной области (страны, территории). В современном православном словоупотреблении понятие «Поместная Церковь» закреплено за более крупными церковными образованиями – группами епархий, объединенными в Патриархаты, митрополии или архиепископии. На этом уровне принцип примата уступает место коллегиальным формам управления. На практике это означает, что Предстоятель Поместной Церкви является «первым среди равных» между епископами своей Церкви: он не вмешивается во внутренние дела епархий и не обладает прямой юрисдикцией над ними, хотя ему и усвояются некие координирующие функции в вопросах, выходящих за пределы компетенции отдельного епархиального архиерея.

Права и обязанности Предстоятеля в разных Поместных Церквах определяются по-разному, однако ни в одной Поместной Церкви Предстоятель не имеет верховной власти: везде и повсюду верховной властью обладает собор. Так, например, в Русской Православной Церкви высшая догматическая власть усвояется Поместному Собору, в котором, помимо архиереев, участвуют клирики, монахи и миряне, а высшей формой иерархического управления является Архиерейский Собор. Что касается Патриарха Московского и всея Руси, то он управляет совместно со Священным Синодом в перерывах между соборами, и его имя возносится во всех епархиях перед именем правящего архиерея. В Элладской Православной Церкви Поместный Собор с участием мирян отсутствует; высшая власть принадлежит Архиерейскому Синоду, председателем которого является Архиепископ Афинский и всей Эллады; в храмах за богослужением, однако, поминается Синод, а не Архиепископ.

Объединение местных Церквей в более крупные церковные единицы восходит к III-IV векам и закреплено в каноническом праве Православной Церкви. 34-е Апостольское правило гласит: «Епископам всякого народа подобает знать первого среди них и признавать его как главу, и ничего превышающего их власть не творить без его рассуждения, творить же каждому только то, что касается до его епархии и до мест, к ней принадлежащих. Но и первый ничего да не творит без рассуждения всех». 4-е правило I Вселенского собора (325 г.) предписывает осуществлять поставление епископа всем, или по крайней мере трем епископам данной области; утверждение же рукоположения должно осуществляться митрополитом.

Таким образом, уже в IV веке вырисовывается такая система, при которой каждый епископ обладает полнотой иерархической власти внутри своей церковной области (епархии), однако во всем, что превышает его компетенцию, он должен соотноситься с другими епископами через первого из них – митрополита. Свое поставление он получает от собора епископов. Митрополит же, подобно прочим епископам, управляет своей епархией, где (и только где) обладает полнотой епископской власти; в то же время он начальствует над другими епископами митрополии во всем, что выходит за рамки их собственной церковной власти. Митрополит не может вмешиваться во внутренние дела епархий, но обеспечивает единство епархий между собой и решает спорные вопросы. Решает он их, впрочем, не единолично, а в согласии с прочими епископами. Именно так на практике осуществляется принцип соборности в рамках митрополии.

В эпоху I Вселенского собора существовало несколько церковных областей, обладавших правами митрополий. В частности, 6-е правило этого собора упоминает епископов Александрии и Антиохии как обладающих, наряду с епископом Рима, властью над епископами своих областей, а 7-е правило такой же властью наделяет епископа Иерусалимского. (В этот же период существовали и другие митрополии, как, например, Ефеса, Кесарии Каппадокийской, Ираклии, Милана, Карфагена , однако в дальнейшем их значение стало ослабевать). После провозглашения Константинополя столицей Восточной империи достоинство митрополита получил епископ Константинополя, причем, как уже упоминалось, на IV Вселенском соборе ему было определено второе место после епископа Римского. Впоследствии он получил наименование «Патриарха». В конце I тысячелетия в византийском богословии получила развитие идея «пентархии», в соответствии с которой Вселенская возглавляется пятью Патриархами – Римским, Константинопольским, Александрийским, Антиохийским и Иерусалимским. Именно эти Церкви, а также те, что возникли впоследствии, в православной традиции принято называть «Поместными», или автокефальными.

Известно, что уже в эпоху Вселенских Соборов наметилось серьезное расхождение между Востоком и Западом в понимании первенства Римского епископа. На Западе усиливалась тенденция, постепенно приведшая к восприятию Римского епископа как верховного первосвященника Вселенской Церкви, обладающего правом утверждать решения ее соборов. На Востоке Римского папу воспринимали как Предстоятеля Поместной Римской Церкви и «первого среди равных», не считая, что решения Вселенских Соборов нуждаются в его утверждении. На данную тему написано много исследований, и нам нет необходимости подробно на ней останавливаться. Тем не менее, следовало бы хотя бы в общих чертах обозначить те рамки, в которых примат Римского епископа мог бы быть признан православными Церквами в том случае, если бы христиане Востока и Запада объединились в одну .

Прежде всего, признание примата Римского епископа должно быть обусловлено восстановлением единства веры, единства догматического предания Древней Неразделенной Церкви. «Не надо противоречить латиняням, – писал в XV веке св. Симеон Солунский , – когда они говорят, что Римский епископ – первый; это первенство не вредно для Церкви. Но пусть только они покажут, что он верен вере Петра и преемников Петра; тогда пусть он имеет все привилегии Петра, пусть он будет первым, главою всех и верховным архиереем... Пусть он только держится православия Сильвестра и Агафона, Льва, Ливерия, Мартина и Григория, тогда и мы назовем его апостольским мужем и первым из архиереев; тогда мы будем подвластны ему не только как Петру, а как Самому Спасителю» . Путь к восстановлению единства веры лежит, таким образом, через двусторонний диалог между богословами Католической и Православной Церквей: в ходе этого диалога католики, по мнению православных, должны доказать, что их вера тождественна вере Древней Неразделенной Церкви.

Вопрос о юрисдикции Римского епископа над епископами Православных Церквей в случае восстановления единства должен тоже решаться в рамках православно-католического диалога. Было бы безответственным сейчас пытаться предвосхитить результаты этого диалога. Приведенные слова Симеона Солунского как будто бы даже свидетельствуют о готовности православных, в случае восстановления единства веры, быть «подвластными» Римскому епископу, однако более вероятным представляется, что православные Патриархи будут согласны принять лишь «первенство чести», а не примат юрисдикции Римского епископа. По всей видимости, православные не возражали бы против того, чтобы епископ Рима, как и в древние времена, пользовался привилегиями «первого среди равных», и, может быть, даже обладал некими координирующими функциями в рамках Вселенской Церкви. Однако вряд ли они пошли бы на признание папы единым главой вселенского христианства, что противоречило бы всей многовековой богословской традиции Восточной Церкви.

Категорически неприемлемым для православного сознания является догмат о «непогрешимости» (или «безошибочности», infallibilitas) Римского папы в вопросах вероучения, когда он говорит ex cathedra. Этот догмат I Ватиканского собора, по мнению православных, ставит папу над , ибо определяет, что постановления папы не подлежат изменениям «по собственной присущей им силе и независимо от одобрения Церкви». В Православной Церкви ни один епископ, включая Предстоятелей Поместных Церквей, не обладает безошибочностью «независимо от одобрения Церкви»: именно одобрение Церкви является гарантом истины и главным инструментом соборности.

Наконец, следовало бы сказать о том, что вопрос о примате в рамках Вселенской Церкви не решен и внутри мирового Православия, что значительно осложнит прогресс в обсуждении данной темы между православными и католиками. Все православные согласны с тем, что у Православной Церкви во вселенском масштабе нет единого Предстоятеля, единого верховного первосвященника. Однако православные расходятся в понимании примата и роли Константинопольского Патриарха. Очевидно, серьезное и ответственное обсуждение темы примата на межправославном уровне должно предшествовать богословскому диалогу на данную тему между православными и католиками. В противном случае православные не смогут в этом диалоге выражать единую точку зрения, что неизбежно заведет диалог в тупик.

Суммируя сказанное о соотношении принципов примата и соборности в Православной Церкви, можно, кажется, утверждать, что принцип примата в православной традиции наиболее полно выражен на уровне отдельной епархии, где верховная власть принадлежит епископу, управляющему епархией в согласии с клиром и мирянами. Принцип соборности, напротив, наиболее полно выражен на уровне Поместной Церкви, управляемой собором архиереев во главе с соборно избранным Предстоятелем. На всеправославном уровне принцип примата вообще до конца не уяснен, а принцип соборности существует без каких-либо стабильных механизмов его воплощения в жизнь. При такой децентрализованной структуре управления кому-либо из католиков может вообще показаться чудом, что Православная до сих пор сохраняет «единство духа в союзе мира» () и не распалась на множество самостоятельных, не находящихся в общении друг с другом, церковных образований.

В Римско-Католической Церкви, напротив, насколько можно судить, принцип примата находит наиболее полное выражение в служении Римского епископа, чья юрисдикция распространяется на все без исключения подразделения этой Церкви: каноническая власть прочих епископов вытекает из власти Римского первосвященника как преемника Петра. Если в православной традиции Собор является высшим органом власти, которому подчинены все без исключения епископы, и непогрешимость усвояется всей Полноте Церковной, то в католической традиции папа стоит выше Собора, и именно ему – вне зависимости от соборов и даже как будто бы от самой Церкви – усвояется непогрешимость. Многим православным кажется парадоксальным и необъяснимым тот факт, что, несмотря на полную централизацию власти в Католической Церкви и ее концентрацию в руках одного лица, в ней по-прежнему созываются соборы епископов.

Насколько две представленные выше экклезиологические модели совместимы, может показать только полноценный диалог по вопросу о примате между Католической и Православной Церквами. Однако такой диалог требует тщательной подготовки, которая предполагает серьезные богословские усилия как со стороны католиков, так и со стороны православных. Хотелось бы выразить надежду на то, что такие усилия будут предприняты и диалог состоится.

На десятом заседании в Равенне (октябрь 2007 года) Международная смешанная комиссия по богословскому диалогу между Православной Церковью и Римско-Католической Церковью утверждает, что дала «твердую основу для будущей дискуссии по вопросу о первенстве в Церкви на вселенском уровне» (пар. 46). «Твердая основа», как это следует их 46 параграфа вышеприведенного текста, является признанием того, что в первом тысячелетии, до окончательного разделения 1054 года, Римский епископ признавался первым среди пяти патриархов в рамках нормально функционировавшей тогда соборной системы. На заседании была также намечена тема для дальнейшей дискуссии по вопросу о примате: «Остается более глубоко изучить вопрос о роли епископа Римского в общении всех Церквей. Какова особая функция епископа «первого престола» в экклесиологии кинонии и в свете сказанного нами о соборности и власти в данном тексте? Как понимать и воплощать учение первого и второго Ватиканских соборов о вселенском первенстве в свете церковной практики первого тысячелетия? Вот критические вопросы для нашего диалога и наших надежд на восстановление полного общения между нами» (пар. 45).

Ясно, что тема серьезная, чем же, однако закончится диалог? По оценкам международной прессы Le Figaro 15/11/2007, Τ he Times 16/11/2007, а в основном итальянской, все идет к объединению церквей на основе признания первенства Папы за счет принесения в жертву, возможно, каких то папских привилегий. Запад ожидает объединения римо-католиков с православными на основе начатого соглашения со сдержанным оптимизмом. На православном Востоке занимают весьма осторожную позицию и исполнены тревожных ожиданий. А в это время верующий народ задается вопросом: не будет ли искажена при этом православная вера?

В нашей недавней статье мы отмечали, что диалог православных с католиками в том виде, как он развивался до сего дня, показывает, что все идет к объединению униатского типа по плану, разработанному в Ватикане. Мы выразили надежду на то, что «православные не уступят в ответ на извечные папские притязания и не амнистируют унию, не признают за Папой какого-либо примата власти и вселенской юрисдикции, не согласятся принимать участие в ватиканских планах по объединению, что прямо или косвенно приведет к пренебрежению неискаженной православной веры» (Статья, озаглавленная «Беспокойство по поводу готовящегося Ватиканом объединения православных и римо-католиков», в журнале Παρακαταθήκη № 54 2007).

К чему же ведет «Равенский документ»?

Существуют серьезные причины полагать, что «Равенский документ» подтверждает опасения в том, что православные уступят папским притязаниям и вот почему.

1) В тексте идет речь о «Римско-католической Церкви». Это не технический термин, он имеет здесь вполне конкретное богословское содержание. Диалог ведется с тем условием, что эта Церковь - истинная. В этом пункте православная делегация отступила непозволительно далеко. Баламандское соглашение (1993) признает Римско-католическую Церковь Церковью в полном смысле этого слова, а это уже существенное отступление от самых основных и отправных моментов диалога. В то время, как римо-католики, признавая за Православной Церковью действительность таинств и апостольское преемство, остаются верными экклесиологии Второго Ватиканского собора, православные отказались от веры авторитетных святых отцов и соборов в то, что Римско-католическая Церковь отсекла себя от Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви и является церковью еретической в силу принятия еретических догматов.

2) Незадолго до Равеннской встречи в июле 2007 года Ватикан выпустил руководство «Ответы на вопросы, касающиеся определенных взглядов на учение о Церкви», в котором поместные Церкви признаются «ущербными», поскольку не имеют общения с преемником апостола Петра. Данный документ есть ничто иное, как линия, согласно с которой должен развиваться диалог. А линия эта - римоцентричный экуменизм в том виде, как он определен на Втором Ватиканском соборе. В примечаниях к пар. 1 православные представители, несмотря на их заверение, что использование термина «Церковь» не противоречит осознанию Православной Церковью себя как Единой, Святой, Соборной и Апостольской, не приводят, тем не менее, также основной принцип православной экклесиологии, отрицающей за Римско-Католической Церковью указанные признаки. В то же время католики заявили, что вне католической Церкви в других Церквах они признают только отдельные элементы истинной Церкви.

3) Упоминание в «Равенском документе» апостольской веры, таинств, апостольского преемства в отношении католической Церкви делается с такой естественностью, что можно подумать, что эта Церковь во всех указанных пунктах является православной. Однако еще святитель Марк Евгеник подвергал сомнению действительность таинств католической Церкви на том основании, что она откололась от истинной Церкви, с чем невозможно не согласиться. Католическая Церковь содержит еретические заблуждения такие как, Филиокве, непорочное зачатие, папская непогрешимость и т.д. В силу ее схизматического характера не может быть в Католической Церкви и апостольского преемства, ибо еще свят. Григорий Богослов отмечал, что апостольское преемство подтверждается православным образом мыслей, а инославным упраздняется.

4) В «Равенском документе» рассматриваются две стороны института Церкви: соборность и власть (пар. 40-41). Стороны пришли к соглашению, что в первом тысячелетии жизни Церкви экклесиологическое содержание соборности и власти воплощались как на востоке, так и на западе православным образом. Безусловно, в первом тысячелетии соборность функционировала, и поэтому не могла развиться никакая власть в виде вселенского первенства или первенства юрисдикции. Но на протяжении веков в Римской Церкви постепенно принижалось значение соборности, которая, в конце концов, уступила место первенству Папы. Отсюда разногласие между католическими и православными участниками диалога об интерпретации прерогатив Римского епископа в рассматриваемую эпоху. Поскольку римо-католики не отказываются от папоцентричной интерпретации институтов соборности и власти в первом тысячелетии жизни Церкви, согласие «Равенского документа» склоняется к признанию за Папой вселенского первенства. Только в том случае, если католики согласятся интерпретировать церковную историю первого тысячелетия таким же образом, как и православные, будет возможен их отказ от папских нововведений второго тысячелетия. Только при этом условии дискуссия на последующих заседаниях Комиссии по вопросу об интерпретации термина «соборность» и «власть» приведет к выводам в православном ключе, т.е. склонится к упразднению первенства Папы. Однако, зная стратегию Ватикана, мы не рассчитываем на то, что католики откажутся от своего папоцентризма, как древнего, так и современного, потому что «запечатали» его решениями своих тринадцати «вселенских» соборов.

Тактика Ватикана на всех диалогах - стараться отменять все богословские соглашения, которые идут вразрез с линией папской курии. Как православные отступили в вопросе с униатами, так отступят и на следующих диалогах и признают за Папой некий вид вселенского первенства.

5) Мы желали бы, чтобы католики отказались от папоцентричной интерпретации церковной истории первого тысячелетия, ибо с вопросом о первенстве Папы преподобный Иустин (Попович) связывал возникновение всех прочих отклонений в католическом вероучении.

Когда богословский диалог ведется на основании православных предпосылок, то это неплохо. Только мы должны твердо держаться соборно утвержденной позиции Православной Церкви по вопросу о папизме. В «Равенском документе» не видно безусловной отеческой и соборной православной позиции. Отсутствует в нем и дух, которым руководствовался святой Марк Евгеник на переговорах об объединении на Ферраро-Флорентийском соборе, когда сразу же в начале предложил в качестве основы для дискуссии неискаженный Символ веры и его православное толкование. Отсутствует прямота, с которой святитель Нектарий Эгинский рассуждал в своей работе «О причинах раскола». И наоборот, господствует двусмысленная «экклесиология общения», в которой мыслится не общение между православными по вере Поместными Церквами, но между Православной Церковью и инославной Римской Церковью.

В «Равенском документе» ясно вырисовывается тенденция представить вопрос о первенстве Папы, как «регулирование» папских привилегий, а не как глубокую богословскую проблему, касающуюся самого Таинства Христова. Согласиться с первенством юрисдикции над всей Церковью, то есть, принять, что один епископ есть глава и начальствующий над всей Церковью, пусть на которого возложена и роль служителя, является богохульством против Личности Христа, как единственного Главы тела Церкви. Единственная привилегия Римского епископа, с которой согласны православные - первенство чести среди пяти православных патриархов, и, следовательно, поминовение в диптихах первым Римского епископа. Прочие прерогативы Римского епископа православными не признаются. В документе присутствуют двусмысленные фразы, типа «protoi должны признавать первого среди них» (пар. 10). Церковь всегда признавала первенство за римской кафедрой до тех пор, пока римский епископ был православным, но никогда до сих пор не признавала за ним какого-то первенства или власти над всей Церковью, тем более что римская Церковь упорствует в своих еретических догматах.

На следующих заседаниях Комиссии ожидается дискуссия о роли Римского епископа и о его первенстве в «общении церквей». Мы, как православные, не можем принять папоцентричную интерпретацию первенства Римского епископа. В силу такой интерпретации первенства, Папа облекается совершенно неприемлемыми привилегиями, без согласия прочих Церквей древней пентархии и, более того, в ниспровержение канонического порядка древней Церкви.

Из всего вышесказанного становится понятным, что Равенское соглашение о соборности и власти не отвечает критериям православной экклесиологии, чтобы могло представлять собой ясное основание дальнейшей дискуссии о первенстве Папы. Когда речь зайдет о толковании первенства Папы во втором тысячелетии, а также Первым и Вторым Ватиканским соборами, православные представители должны ориентироваться на православное учение святых отцов, а не на конформистский образ мыслей, в зависимости от требования времени или на властное настроение Ватикана. Признание за Папой какой-либо прерогативы, противной православной экклесиологии, несомненно, будет означать униатское единство, с которым мы не согласимся.

Приводится в сокращении.

Перевод статьи архимандрита Георгия, настоятеля монастыря Григориат Св. Горы Афон, в которой проводится анализ решений десятого заседания Международной смешанной комиссии в Равенне.

На десятом заседании в Равенне (октябрь 2007 года) Международная смешанная комиссия по богословскому диалогу между Православной и Римско-Католической Церковью утверждает, что дала «твердую основу для будущей дискуссии по вопросу о первенстве в Церкви на вселенском уровне» (пар. 46).

«Твердая основа», как это следует из 46 параграфа вышеприведенного текста, является признанием того, что в первом тысячелетии, до окончательного разделения 1054 года, Римский епископ признавался первым среди пяти патриархов в рамках нормально функционировавшей тогда соборной системы.

На заседании была также намечена тема для дальнейшей дискуссии по вопросу о примате: «Остается более глубоко изучить вопрос о роли епископа Римского в общении всех Церквей. Какова особая функция епископа «первого престола» в экклесиологии кинонии и в свете сказанного нами о соборности и власти в данном тексте? Как понимать и воплощать учение первого и второго Ватиканских соборов о вселенском первенстве в свете церковной практики первого тысячелетия? Вот критические вопросы для нашего диалога и наших надежд на восстановление полного общения между нами» (пар. 45).

Ясно, что тема серьезная, чем же, однако закончится диалог? По оценкам международной прессы Le Figaro 15/11/2007, Τhe Times 16/11/2007, а в основном итальянской, все идет к объединению церквей на основе признания первенства Папы за счет принесения в жертву, возможно, каких-то папских привилегий. Запад ожидает объединения римо-католиков с православными на основе начатого соглашения со сдержанным оптимизмом. На православном Востоке занимают весьма осторожную позицию и исполнены тревожных ожиданий. А в это время верующий народ задается вопросом: не будет ли искажена при этом православная вера?

В нашей недавней статье мы отмечали, что диалог православных с католиками в том виде, как он развивался до сего дня, показывает, что все идет к объединению униатского типа по плану, разработанному в Ватикане. Мы выразили надежду на то, что «православные не уступят в ответ на извечные папские притязания и не амнистируют унию, не признают за Папой какого-либо примата власти и вселенской юрисдикции, не согласятся принимать участие в ватиканских планах по объединению, что прямо или косвенно приведет к пренебрежению неискаженной православной верой» (Статья, озаглавленная «Беспокойство по поводу готовящегося Ватиканом объединения православных и римо-католиков», в журнале Παρακαταθήκη № 54, 2007).

К чему же ведет «Равеннский документ»?

Существуют серьезные причины полагать, что «Равеннский документ» подтверждает опасения в том, что православные уступят папским притязаниям, и вот почему.

1) В тексте идет речь о «Римско-католической Церкви». Это не технический термин, он имеет здесь вполне конкретное богословское содержание. Диалог ведется с тем условием, что эта – истинная. В этом пункте православная делегация отступила непозволительно далеко. Баламандское соглашение (1993) признает Римско-католическую Церковь в полном смысле этого слова, а это уже существенное отступление от самых основных и отправных моментов диалога. В то время как римо-католики, признавая за Православной Церковью действительность таинств и апостольское преемство, остаются верными экклесиологии Второго Ватиканского собора, православные отказались от веры авторитетных святых отцов и соборов в то, что Римско-католическая отсекла себя от Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви и является церковью еретической в силу принятия еретических догматов.

2) Незадолго до Равеннской встречи, в июле 2007 года Ватикан выпустил руководство «Ответы на вопросы, касающиеся определенных взглядов на учение о Церкви», в котором поместные Церкви признаются «ущербными», поскольку не имеют общения с преемником апостола Петра. Данный документ есть ни что иное, как линия, согласно с которой должен развиваться диалог. А линия эта – римоцентричный экуменизм в том виде, как он определен на Втором Ватиканском соборе. В примечаниях к пар. 1 православные представители, несмотря на их заверение, что использование термина «Церковь» не противоречит осознанию Православной себя как Единой, Святой, Соборной и Апостольской, не приводят, тем не менее, также основной принцип православной экклесиологии, отрицающей за Римско-Католической Церковью указанные признаки. В то же время католики заявили, что вне католической Церкви в других Церквах они признают только отдельные элементы истинной Церкви.

3) Упоминание в «Равеннском документе» апостольской веры, таинств, апостольского преемства в отношении католической Церкви делается с такой естественностью, что можно подумать, что эта Церковь во всех указанных пунктах является православной. Однако еще святитель Марк Евгеник подвергал сомнению действительность таинств католической Церкви на том основании, что она откололась от истинной Церкви, с чем невозможно не согласиться. Католическая Церковь содержит еретические заблуждения, такие как Филиокве, непорочное зачатие, папская непогрешимость и т.д. В силу ее схизматического характера не может быть в Католической Церкви и апостольского преемства, ибо еще свт. Григорий Богослов отмечал, что апостольское преемство подтверждается православным образом мыслей, а инославным упраздняется.

4) В «Равеннском документе» рассматриваются две стороны института Церкви: соборность и власть (пар. 40–41). Стороны пришли к соглашению, что в первом тысячелетии жизни Церкви экклесиологическое содержание соборности и власти воплощались как на востоке, так и на западе православным образом. Безусловно, в первом тысячелетии соборность функционировала, и поэтому не могла развиться никакая власть в виде вселенского первенства или первенства юрисдикции. Но на протяжении веков в Римской Церкви постепенно принижалось значение соборности, которая, в конце концов, уступила место первенству Папы. Отсюда разногласие между католическими и православными участниками диалога об интерпретации прерогатив Римского епископа в рассматриваемую эпоху. Поскольку римо-католики не отказываются от папоцентричной интерпретации институтов соборности и власти в первом тысячелетии жизни Церкви, согласие «Равеннского документа» склоняется к признанию за Папой вселенского первенства. Только в том случае, если католики согласятся интерпретировать церковную историю первого тысячелетия таким же образом, как и православные, будет возможен их отказ от папских нововведений второго тысячелетия. Только при этом условии дискуссия на последующих заседаниях Комиссии по вопросу об интерпретации термина «соборность» и «власть» приведет к выводам в православном ключе, т.е. склонится к упразднению первенства Папы. Однако, зная стратегию Ватикана, мы не рассчитываем на то, что католики откажутся от своего папоцентризма, как древнего, так и современного, потому что «запечатали» его решениями своих тринадцати «вселенских» соборов.

Тактика Ватикана на всех диалогах – стараться отменять все богословские соглашения, которые идут вразрез с линией папской курии. Как православные отступили в вопросе с униатами, так отступят и на следующих диалогах и признают за Папой некий вид вселенского первенства.

Когда богословский диалог ведется на основании православных предпосылок, то это неплохо. Только мы должны твердо держаться соборно утвержденной позиции Православной Церкви по вопросу о папизме. В «Равеннском документе» не видно безусловной отеческой и соборной православной позиции. Отсутствует в нем и дух, которым руководствовался святой Марк Евгеник на переговорах об объединении на Ферраро-Флорентийском соборе, когда сразу же в начале предложил в качестве основы для дискуссии неискаженный Символ веры и его православное толкование. Отсутствует прямота, с которой святитель Нектарий Эгинский рассуждал в своей работе «О причинах раскола». И наоборот, господствует двусмысленная «экклесиология общения», в которой мыслится не общение между православными по вере Поместными Церквами, но между Православной Церковью и инославной Римской Церковью.

В «Равеннском документе» ясно вырисовывается тенденция представить вопрос о первенстве Папы, как «регулирование» папских привилегий, а не как глубокую богословскую проблему, касающуюся самого Таинства Христова. Согласиться с первенством юрисдикции над всей , то есть, принять, что один епископ есть глава и начальствующий над всей Церковью, пусть на которого возложена и роль служителя, является богохульством против Личности Христа, как единственного Главы тела Церкви. Единственная привилегия Римского епископа, с которой согласны православные – первенство чести среди пяти православных патриархов, и, следовательно, поминовение в диптихах первым Римского епископа. Прочие прерогативы Римского епископа православными не признаются. В документе присутствуют двусмысленные фразы, типа «protoi должны признавать первого среди них» (пар. 10). Церковь всегда признавала первенство за римской кафедрой до тех пор, пока римский епископ был православным, но никогда до сих пор не признавала за ним какого-то первенства или власти над всей Церковью, тем более что римская Церковь упорствует в своих еретических догматах.

Из всего вышесказанного становится понятным, что Равеннское соглашение о соборности и власти не отвечает критериям православной экклесиологии, чтобы могло представлять собой ясное основание дальнейшей дискуссии о первенстве Папы. Когда речь зайдет о толковании первенства Папы во втором тысячелетии, а также Первым и Вторым Ватиканским соборами, православные представители должны ориентироваться на православное учение святых отцов, а не на конформистский образ мыслей, в зависимости от требования времени, или на властное настроение Ватикана. Признание за Папой какой-либо прерогативы, противной православной экклесиологии, несомненно, будет означать униатское единство, с которым мы не согласимся.

Главенство апостола Петра

Основная статья: Главенство апостола Петра

Споры о дате Пасхи

Основная статья: Споры о дате Пасхи

В конце II века епископ Римский Виктор попытался решить cпоры о дате Пасхи путём отлучения епископов и паствы Малой Азии . По мнению Афанасьева, во время так называемых Пасхальных споров конца II века энергичные действия папы Виктора (189-198) все еще не выходят за границы обычной церковной практики. Афанасьев указывает на то, что безапелляционное требование папы принять позицию Рима опиралось на традицию подавляющего большинства Церквей. Церкви Малой Азии остались в изоляции после того, как все другие Церкви последовали требованию Виктора, однако было бы ошибкой говорить об их «отлучении»: в конце II столетия никто не считал возможным, чтобы одна Церковь могла отлучить другую.

Спор между папой Стефаном и Киприаном Карфагенским

После преследований императора Деция в 250-251 годах возникли разногласия по вопросу о допустимости возвращения на свои посты испанских епископов, которые во время гонений приносили жертвы языческим божествам. Папа Стефан допускал возвращение отпавших через покаяние, а Киприан Карфагенский настаивал на принятие новациан через повторное крещение. Когда выяснилось различие, то папа Стефан стал требовать от Африканской церкви поступать по римской практике. В ответ на это Киприан, ранее подчёркивавший верховенство римского епископа среди прочих, созвал в Карфагене три собора, на которых принимается решение не признавать крещения еретиков и держаться существовавшей в Африке практики. Узнав об этом, папа пишет в Карфаген и еще раз требует принимать новациан только через покаяние, а также впервые ссылается на Мф. в обоснование своего первенства. С критикой папы Стефана выступили Дионисий Александрийский и Фирмилиан Кессарийский.

По мнению Афанасьева, и Стефан, и Киприан вместе отошли от церковной традиции, причем Киприан в большей степени, так как попытался установить лидерство над всей Церковью посредством своих Соборов, что явилось инновацией. Афанасьев считает, что поведение Стефана было естественным и полностью отвечало приоритетной роли Римской Церкви, тем более что Испания находилась в сфере ее прямого влияния.

Альтернативные точки зрения

Протестантский взгляд

Тема папства и его авторитета является одной из главных отличий Католической Церкви от многих других христианских конфессий. Библия является единственным авторитетом в протестантском вероучении и богословии, и её толкование не связывается только с одним человеком. Важным документом протестантского неприятия догмата о примате папы является трактат "О власти и первенстве Папы ", написанный 17 февраля 1537 года Филиппом Меланхтоном и подписанный всеми лютеранскими богословами.

Православный взгляд

Православная церковь никогда не имела и до настоящего времени не имеет единой административной структуры управления. До раскола 1054 года епископ Рима считался первым «по чести», но за ним не признавалось первенство власти. После 1054 года «первым среди равных» в ряду предстоятелей поместных православных церквей признается Патриарх Константинопольский , который с византийских времен носит титул «Вселенского», однако ни данный титул, ни первенство чести не дают Константинопольскому Патриарху никаких юрисдикционных прав вне пределов своего собственного Патриархата.

Альтернативные мнения церковных соборов

В течение первых трех столетий церковь разрешала возникающие вопросы посредством местных соборов, не запрашивая директив из Рима. Ни один из епископов Рима не председательствовал ни на одном Вселенском Соборе лично. Вместо него присутствовали его представители (легаты), которые занимали первое место «по чести», поскольку Рим был столицей империи.

6 правило I Вселенского Собора постановило: «Да хранятся древние обычаи, принятые в Египте, и в Ливии, и в Пентаполе, дабы Александрийский епископ имел власть над всеми сими. Понеже и Римскому епископу сие обычно, подобно и в Антиохии, и в иных областях да сохраняются преимущества Церквей». Тем самым епископы Рима, Александрии и Антиохии были признаны равными в осуществлении своих полномочий в пределах своей территории.

II Вселенский собор : «Епископ Константинопольский ди имеет преимущество чести по Римском епископе, потому что град сей есть Новый Рим» (3 правило).