Понятие теология. Теология - что такое в философии? Наука теология во имя веры

— Александр, могли бы вы кратко объяснить, почему не считаете теологию наукой?

— Введение теологии как научной специальности в России произошло без какого-либо обсуждения с научным сообществом после выступления патриарха Кирилла в Государственной Думе. Вот, например, когда возникла специальность «Математическая биология, биоинформатика», в совет входили люди с публикациями международного уровня по этому направлению. То есть была заслуженная область научной деятельности, и ее просто признали.

В случае с теологией не так, и это признают даже сторонники дисциплины. Цитирую статью с РИА Новости: «Требования, предъявляемые Высшей аттестационной комиссией при Министерстве образования и науки Российской Федерации (ВАК) к докторским и кандидатским научным работам, пока еще трудно выполнить для диссертаций по теологии, заявили представители традиционных конфессий России на общественном обсуждении вопроса введения научной отрасли "Теология" в рамках круглого стола "Теология как направление подготовки и отрасль научной специальности"».

Председатель крупнейшего совета по теологии митрополит Иларион имеет одно цитирование и одно самоцитирование в Web of Science — это уровень хорошего студента.

То есть, во-первых, нет здесь никакой науки. Нет открытий и стоящих исследований, которые можно было бы обсуждать. Во-вторых, давайте уточним, что же такое теология по мнению ее сторонников. После защиты единственный официальный российский теолог протоиерей Павел Хондзинский сказал, что теология — это «саморефлексия Церкви». «Что касается богословия — оно исходит из безусловного факта существования Божественного Откровения, заключенного в Священном Писании. Богословие включает в себя общее учение Церкви, сформулированное Церковью на основе Писания», — продолжает Хондзинский. Про его «личностный опыт веры» уже кто только не шутил в научных кругах — это указано как один из методов в его диссертационной работе.

Патриарх Кирилл заявил, что теология «является систематическим выражением религиозной веры».

В заключении Первой Всероссийской научной конференции «Теология в гуманитарном образовательном пространстве» сказано: «Полагать необходимым при формировании экспертного совета по теологии Высшей аттестационной комиссии при Минобрнауки Российской Федерации и диссертационных советов по теологическим специальностям нормативно закрепить согласование их составов с соответствующими централизованными религиозными организациями (по аналогии с действующей нормой Федерального закона "Об образовании в Российской Федерации", фиксирующей согласование преподавателей теологических дисциплин с соответствующей централизованной религиозной организацией)».

Таким образом, теология — это не наука, а просто религия. Продвигаемая под видом науки.

Есть светские науки — религиоведение, история, антропология и культурология. Туда попадает любое научное исследование религии. Ведь в рамках этих дисциплин возможно изучение религии объективными методами со стороны. При этом религиовед может быть верующим, может быть неверующим — это совершенно не важно. В теологии не так. На вопрос о том, может ли атеист стать теологом, Хондзинский ответил: «Думаю, что нет».

— Вы имеете в виду тезис отца Павла Хондзинского о том, что «научно-теологический метод определяется… личностным опытом веры и жизни теолога»? Но в таком случае, может ли защитить диссертацию по биологии человек, полагающий, что развитие этой науки несёт человечеству зло и вред?

— Когда биолог занимается исследованием какого-то биологического объекта, неважно какого, он исходит не из веры вто, что имеющаяся у него гипотеза о природе и свойствах этого объекта верна. Его задача — разобраться в том, как устроен мир. Поэтому в науке есть принцип фальсифицируемости. Во-первых, ученые готовы отвергнуть свою теорию, если она будет противоречить некоторым данным. Во-вторых, ученые активно стараются найти эти самые опровержения, проверить гипотезу на прочность. В-третьих, гипотеза в принципе должна быть проверяемой, в том числе и опровержимой. Если она не верна, должен быть способ это показать. Иначе все это не наука, а догма. Идея существования Бога — она в принципе ненаучна. Едва ли можно предложить такой эксперимент, в случае успеха которого верующие бы признали, что Бога нет.

При этом мне несложно предложить эксперименты, которые (если бы они дали положительный результат) убедили бы меня в том, что Бог есть. Но пока такие эксперименты положительных результатов не дают. Например, исследования, с помощью которых пытались показать, что молитвы определенному богу помогают людям, пережившим пересадку сердца, иметь меньше осложнений, не показали эффекта.

— Всё-таки вы не ответили на вопрос: может ли защитить диссертацию по биологии человек, полагающий, что развитие этой науки несёт человечеству зло и вред? Понятно, что конкретные достижения биологии легко продемонстрировать, но ведь «благо», «зло», «польза», «вред» — это всё категории оценочные, основанные на вере того или иного человека. Может ли защитить диссертацию о Холокосте неонацист, я спрашивать не буду.

— В том и дело, что задача учёного так спланировать и провести исследование, чтобы его личное мнение не повлияло на результат. Поэтому неважно, что он считает «хорошим»,«плохим» или «вредным», «благом», «злом» или «пользой». Неважно, каких он политических или иных взглядов. Если же субъективные взгляды могут повлиять на результат исследования, то и научная ценность его невелика.

— Религиоведы и историки, защищавшие приведённый тезис отца Павла, ссылались на идеи Бернарда Лонергана, Майкла Полани, Александра Красникова и Петра Михайлова. Вы знакомы с работами этих исследователей?

— В процессе подготовки этого интервью я тезисно ознакомился с основными идеями этих авторов, связанными с обсуждаемой темой. Могу сказать, что у Полани были довольно странные, если не сказать ошибочные, представления о сознании и ДНК,которыми он оперировал в своей «критике редукционизма». Но это простительно, ибо было во времена, когда ещё не было синтетических геномов Крейга Вентера и работ по изучению «свободы воли» Бенджамина Либета и Даниэля Вегнера. Не было тогда работ Даниэля Канемана, показавшего, насколько ненадежна наша интуиция и как легко мы сами себя обманываем. Впрочем, термин «апофения» (поиск глубокого смысла и закономерностей в случайных или бессмысленных данных) уже был введен Клаусом Конрадом.

Так что в ответ рекомендую хотя бы поверхностно ознакомиться с этими ключевыми трудами по биологии и когнитивной психологии. В принципе, Канемана уже достаточно, чтобы перестать серьезно относиться к «личностному опыту» как к некоторому способу добычи объективных знаний. Также рекомендую почитать работы Джона Иоаннидиса, чтобы быть в курсе реальных проблем в современной научной методологии.

— Если человек ссылается на мистический опыт, понятно, что речь не идёт о науке. Но если автор занимается историей теологии, следуя методологии гуманитарных наук и оставляя за скобками вопрос о существовании Бога (например, изучает, как идеи Евангелия развивались теми или иными церковными писателями), почему он не учёный?

— Опять же, есть светские науки, изучающие книги с самых разных сторон, есть история, которая изучает историю религии, есть религиоведение. Есть на эту тему и научные, и научно-популярные труды — например, я рекомендую всем книгу антрополога Паскаля Буайе «Объясняя религию», где очень много разных исследований религии приводится. И, конечно же, учёный, изучая религию, должен всеми силами стремиться использовать объективные методы исследования, пытаться исключить влияние собственных желаний и предпочтений на ход исследования. Настолько, насколько это возможно. Этот подход противоположен идее объявления личностного опыта веры еще одним научным методом.

— А вы читали публикации на эту тему, которые претендуют на научный статус?

— Помимо работ Хондзинского, вы имеете в виду? На западе часто теологией называют некоторые области исследований, которые уместней отнести к истории и религиоведению. Некоторые такие работы читал, и они не ужасны. Но однажды я решил посмотреть, какие же все-таки самые цитируемые работы по теологии. Например, в моей области это исследования вроде открытия молекулы ДНК и методов чтения её последовательностей. Сама цитируемая работа про ДНК имеет более 65000 цитирований. Если ли сравнимые открытия в области теологии?
Тут я обратился к базе данных научных публикаций Web of Knowledge, включающей публикации авторов из многих стран мира. Из 25894 статей, которые хоть как-нибудь относятся к тематике теологии, на самую цитируемую статью ссылаются 141 раз. Эта статья затрагивает проблемы философского релятивизма и реализма и не имеет прямого отношения к богословию.

Вторая по цитируемости статья относится к тематике медицинской этики и тоже не имеет прямого отношения к богословию. Более 100 цитирований имеют ещё две публикации. В одной из них описывается, что дети способны схожим образом усваивать информацию о научных и религиозных концепциях из авторитетных (на их взгляд) источников, но некоторые все-таки способны различать научные и религиозные концепции, видимо, в силу существования принципиальных различий в их изложении. Последняя статья посвящена феномену прощения и милосердия. Существенная часть наиболее цитируемых статей, упоминающих теологию, посвящена вопросам этики, например, статусу человеческих эмбрионов. Некоторые из таких статей даже внешне не похожи на научные публикации, а скорее на субъективное изложение мнения автора. То есть это возвращает нас к первому вопросу: особо и науки-то нет. Это либо не теология, либо изложение чьих-то мнений.

— Почему, на ваш взгляд, положительные отзывы на первую в Россию диссертацию по теологии прислали только гуманитарии, а отрицательные — только биологи? Нет ли здесь типичного конфликта «физиков» и «лириков»?

— В шутку отмечу, что это очень гуманитарный аргумент. Нельзя на выборке в шесть человек, которые писали отрицательные отзывы, и на выборке в несколько человек, которые дали положительный отзыв, говорить, что в целом думают биологи или гуманитарии. Никто не проводил сравнительного социологического исследования зависимости поддержки теологии от специальности.

Да, те люди, которые написали отрицательные отзывы, были биологами. Но я знаю философов, историков и религиоведов, придерживающихся того же мнения. Что теология — не наука. Причем среди этих людей есть и верующие. Да что там, я даже знаю священников, которые отрицательно отзывались как о конкретной диссертации, так и о введении теологии в список научных специальностей.

Поэтому я не думаю, что речь о конфликте «физиков» и «лириков». И на самом деле мне кажется, что сравнение теологии с гуманитарными науками должно быть в первую очередь обидно тем людям, которые занимаются нормальными гуманитарными исследованиями.

— Кстати, о других гуманитарных науках. Считаете ли вы науками философию, юриспруденцию и военное дело? Если да, чем они отличаются от теологии? Если нет, почему не призываете исключить из списка ВАК философские, юридические и военные науки?

— Я ничего не знаю про военные науки, но сомневаюсь, что там или в других дисциплинах личностный опыт считается научным методом. Про философию — вопрос дискуссионный. Я бы сказал, что в рецензируемых журналах в этой сфере, увы, довольно много откровенно графоманских текстов, не имеющих отношения к науке. Но есть и вполне разумные философы, которые обычно по совместительству специалисты в других областях и рассуждают про передовой край науки в своей сфере компетенции.

Когда из-за дискуссии по теологии вопрос о научности юриспруденции подняли у меня в социальных сетях, пришли специалисты и обосновывали с примерами, что и вполне научные работы в этой области существуют. Я сейчас не смогу воспроизвести их аргументы без ошибок.

— Недавно доктор геолого-минералогических наук, член-корреспондент РАН Сергей Кривовичев, являющийся диаконом Русской Православной Церкви, был избран председателем Кольского научного центра РАН. Считаете ли вы, что священнослужителям нужно запретить возглавлять научные организации и избираться в академию наук?

— Он же занимается нормальной наукой. То, что у него есть при этом какие-то религиозные взгляды и должности, мне кажется, совершенно неважно. Что, в общем-то, такого?

Я знаю верующих учёных. Я сам неверующий, но у меня нет сомнений, что верующие люди могут быть хорошими учёными. Впрочем, мне кажется, что при этом неизбежно возникают двойные стандарты мышления — в вопросах веры приходится сильно занижать планку аргументированности. Но это уже на их совести.

В общем, я проблемы не вижу. Вот если бы на должность назначили человека, к науке отношения не имеющего, например, теолога — было бы чему возмущаться.

— Но за границей такие примеры есть: немецкий теолог Альберт Швейцер был членом нескольких академий наук, его французский коллега Этьен Жильсон — членом Французской академии. Вы высказывали сомнения, что президентом академии наук мог бы стать теолог. Как думаете, эти люди могли бы стать президентами названных ученых собраний?

— Признание государством или каким-то конкретным университетом чего бы то ни было наукой мало о чём говорит. Например, в Индии есть институт, который изучает астрологию — и это не делает астрологию наукой. Там есть даже медицинская астрология, которую используют для того, чтобы рекомендовать диагноз онкологическим больным.
На Западе теология исторически присутствует в некоторых конкретных университетах, это исторический пережиток, который постепенно затухает. То есть движение направлено в сторону секуляризации науки. И кроме того, эти решения принимаются на уровне отдельных университетов.

В России уже очень давно существует специальность «Теология» в некоторых религиозных учебных заведениях. И никто против этого не выступает. Если какой-то конкретный университет решил рискнуть своей репутацией и ввести у себя теологию или астрологию, это проблема конкретного учреждения. Но в России есть и Высшая аттестационная комиссия. Поэтому когда ВАК утверждает, что теология будет рассматриваться как наука, это странно, мягко говоря.

— Могут ли, на ваш взгляд, учёные и представители Церкви сотрудничать по конкретным вопросам — например, в области популяризации научного знания, критики лженауки и оккультизма?

— Критика экстрасенсов и различных астрологов со стороны религиозных людей и организаций, в частности, Русской Православной Церкви, как правило, очень сильно отличается от критики со стороны научного сообщества. Учёные вам скажут, что никаких доказательств существования паранормального не обнаружено и что астрология не работает, люди религиозные скажут, что это грех. Сотрудничество здесь мне кажется крайне маловероятным именно потому, что наука — это попытка разобраться в том, как мир устроен, а не попытка подменить одни мифы другими мифами. Ничем религия не лучше, чем астрология, а представители духовенства не лучше гомеопатов или экстрасенсов.
Мне кажется, что сотрудничество учёных и священнослужителей непродуктивно, ни к чему хорошему не приведёт, более того — может даже привести к чему-то очень нехорошему. Верования вроде астрологии, магии, эзотерики маргинальны, не в мейнстриме, не пользуются особой поддержкой государства. Их много, и они разные. А Русская Православная Церковь — это очень влиятельная организация, которая, если ей дать волю, подчинит себе всё. Она уже сделала многое на этом пути.

Беседовала Дарья Ганиева

Ивар, прежде, чем что-то писать, надо разобраться.
Начну с конца.
4. Представленные здесь программы не относятся к направлениям подготовки или же специальностям высшего профессионального образования. Это профессиональная переподготовка, осуществляемая по программам общей длительностью 7-9 месяцев, таких программ высшего образования не существует. Это, таким образом, т.н. дополнительное образование, которое не лицензируется и не аккредитуется, т.к. Министерство Образования и Науки этого не требует. Пример: образовательная программа по арт-бизнесу на нашем факультете. Такой программы в реестре стандартов не существует, т.к. она к ним не относится. Дополнительное образование может быть по любой открываемой вузом программе: уфология, валеология, краткая история почитания Ктулху и проч. Вывод: ссылка не относится к теме.
3. В ссылке на кафедре теологии Тульского ГУ написано:

Современное теологическое образование предполагает дифференциацию по ряду конфессиональных профилей:
* христианская теология
* исламская теология
* иудейская теология
Кафедра теологии Тульского государственного университета имеет предусмотренный образовательным стандартом профиль ХРИСТИАНСКАЯ (ПРАВОСЛАВНАЯ) ТЕОЛОГИЯ.

Что неудивительно, поскольку профилей "исламская теология" и "иудейская теология" в природе не существует. Действительно, в п. 1.6. стандарта бакалавра по теологии такие профили предусмотрены. Однако, кроме профиля "христианская (православная) теология" никем и никогда не были разработаны утвержденные УМО по теологии профили других конфессий. Вывод: ссылка не доказывает существования других профилей.
2. ПСТГУ пишет: Для облегчения этой работы подготовлен инвариантный макет. Таким образом, образовательный стандарт по теологии имеет три варианта - православный, мусульманский, иудейский. Возможен и буддийский стандарт - здесь налицо очень тонкое лукавство. Разумеется, указанные варианты стандартов возможны , однако из того, что стандарт якобы "инвариантен", совсем не следует, что указанные профили действительно разработаны . Реально их нет.
Теперь по поводу инвариантности : извини, но это тоже неправда; так, в обязательных компонентах стандарта есть курс, к примеру, "История Древней Христианской Церкви". На кой чорт этот курс буддисту? Далее, в курсе "Религиозная философия" исламская философия занимает две строчки, неисламская - 19 строчек. Т.е., это не для мусульман стандарт, к примеру. А только для одной, скажем так, религиозной организации. Примеры можно множить, это несложно.
Так что вранье, вранье и ещё раз вранье.
1. В ссылке написано: В завершении участники заседания утвердили проект будущего стандарта, который окончательно будет утверждаться на следующем заседании УМО в начале июня 2008 г. в Москве. Осенью проект должен быть представлен на обсуждение правительственной комиссии - вот осенью и посмотрим, что там они понаписали, для мусульман, буддистов и проч. На данный момент никаких официально принятых УМО по теологии профилей, отличных от православной теологии, не существует.

Ивар, рекомендую тебе лучше разобраться в это теме. Не вполне, правда, понятно, каким образом ты пишешь статьи по теологии в современной России, если допускаешь такие сильные фактические ошибки. Но это, впрочем, твое дело.

Возобновилась дискуссия на тему богословия, и количество текстов в защиту этой дисциплины выросло. Однако доводы сторонников теологии не изменились. Перечислю их главные аргументы:

Теология – гуманитарная наука. Физикам лириков не понять;
Никто не доказал, что Бога нет;
Теологию столетиями преподают в некоторых зарубежных университетах;
Нужен плюрализм мнений;
Теология – прививка от религиозного фундаментализма и мракобесия.

А теперь давайте разбираться.

1. Теология – гуманитарная наука. Физикам лириков не понять

Цель науки – выработать и систематизировать объективные знания об окружающем мире. Эти знания не только описывают наблюдаемые природные или общественные явления, но и позволяют понять причинно-следственные связи и делать прогнозы. Получается, в самых разных дисциплинах возможны как наука, так и ее имитация. Поэтому спор «физиков и лириков» – ложная дихотомия, с помощью которой недобросовестные представители гуманитарных дисциплин прикрываются заслугами добросовестных.

Я легко приведу примеры исследований, выполненных на высоком научном уровне в рамках социологии, психологии, лингвистики, филологии, религиоведения и истории. В том числе опубликованные в PNAS, Nature и Science, с сотнями цитирований, экспериментами и наблюдениями, проверяемыми гипотезами и критическим рассмотрением фактов. Эти работы помогают понять, как устроены наши мышление и общество, как меняется культура.

Никто в здравом уме не назовет лженаукой какую-либо из перечисленных областей целиком. Богословие – другое дело.

Да, отдельные работы или школы мысли в рамках признанных гуманитарных дисциплин подвергаются критике, иногда справедливой. Однако это верно и для естественных наук. Печально, но в МГУ есть группа биологов, которая разрабатывает передачу «лекарственного излучения» на компакт-диски. А в академию наук проникли гомеопаты.

Мы видим, что знание естественных наук не дает полной защиты от поехавшей крыши. Значит, дело не в физиках и лириках, а в том, что есть люди интеллектуально честные и не очень.

По-хорошему, термин «лженаука» вообще надо применять к отдельным работам, а не дисциплинам. Но что делать, когда некоторая область целиком и полностью бесплодна, как гомеопатия или теология? Не стоит ли называть вещи своими именами? Теология – такая же гуманитарная наука, как гомеопатия – естественная.

2. Никто не доказал, что Бога нет

Комиссия по борьбе с лженаукой объявила гомеопатию лженаукой. Существуют ли стопроцентные доказательства того, что гомеопатия никогда и ни при каких условиях не работает? Увы, у нас не было божественного откровения, чтобы такое утверждать.

Речь идет о простом факте: заявления гомеопатов о том, что их сахарные шарики лечат, не имеют под собой оснований. Если кто-то утверждает обратное, то он врет или заблуждается. Научное исследование не может начинаться с тезиса, что гомеопатия работает.

Если кто-то хочет провести исследование в поисках недостающих доказательств эффективности гомеопатии – флаг ему в руки. Только просьба быть честным и готовым признать отрицательные результаты испытаний.

Положение Бога еще хуже, чем у гомеопатии. В пользу его существования нет даже плохих работ. Не говоря о том, что никто толком не может сформулировать, чем мир, в котором есть Бог, отличается от мира, где его нет. Научное исследование не может начинаться с тезиса, что Творец существует.

Пока не появится научных доказательств существования Бога, заявления о его деяниях должны помещаться в одну кучу с неподтвержденными заявлениями экстрасенсов, астрологов, гадалок и гомеопатов.

Если кто-то хочет изучать не Бога, а религию, то существуют области, не требующие от человека веры – светское религиоведение, история, антропология. Феномен слепой веры изучают психологи и нейробиологи.

3. Теологию столетиями преподают в некоторых зарубежных университетах

Как говорится, «британские ученые доказали». Апелляция к традиции и «авторитету» некорректна в рамках научной дискуссии. Но и здесь теология проигрывает гомеопатии. Последнюю изучают в гораздо большем количестве мест. Может быть, не так давно, но дольше, чем многие признанные науки вроде генетики.

Но вы можете себе представить, чтобы историк, лингвист, генетик, ботаник или религиовед, обосновывая право своей дисциплины на существование, вместо приведения примеров исследований коллег, говорил: «Ну, у нас же есть кафедра в Кембридже…»?

Я неоднократно просил теологов показать мне научные открытия в области богословия, но безрезультатно. О науке судят не по медалям и орденам, не по формальным признакам и указам чиновников, а по тому, насколько те или иные идеи обоснованы.

4. Нужен плюрализм мнений

Разнообразие взглядов – это прекрасно. Кто-то хочет верить в Бога, кто-то – в летающего макаронного монстра, а кто-то – в гомеопатию и астрологию. Так и верьте на здоровье. Только в науку не лезьте. И не пытайтесь прикрываться ее честно заслуженным авторитетом для того, чтобы вешать людям лапшу на уши. Наука строится не на вере и мнениях, а на знании и фактах. Как говорил Иисус, «Кесарево кесарю, а Божие Богу». Науке – объективное, проверенное.

5. Теология – прививка от религиозного фундаментализма и мракобесия

Такая же как гомеопатия – прививка от уринотерапии. Ни разу не видел ссылки на какое-либо исследование, подтверждающее этот тезис. Неужели и здесь защитники теологии выдают желаемое за действительное?

Имеющиеся скудные данные социологических исследований, проведенных в России, свидетельствуют скорее в противоположную сторону: среди православных намного чаще встречаются люди, верящие в астрологию, летательные аппараты внеземного происхождения и экстрасенсов, чем среди неверующих (Воронцова, Филатов, Фурман 1995 г.). Причем наиболее выражены подобные убеждения среди воцерковленных православных (Синелина, 2005 г.).

Религия – учение о Боге, существование которого не доказано. Астрология – учение о влиянии планет на судьбы людей, существование которого не доказано. С точки зрения аргументации разницы нет. Вот они и дружат в умах людей.

Теология не тождественна религии, но в их основе – одно и то же необоснованное предположение.

Интересно задать риторический вопрос тем, кто приводит подобный аргумент. Если появится надежное исследование о том, что изучение теологии способствует и религиозному фундаментализму, и другим формам мракобесия – они выступят за закрытие кафедр богословия? Хотел бы я на это посмотреть.

Зачем доктору становиться кандидатом

Протоиерей Павел Хондзинский планирует стать первым обладателем кандидатской степени по богословию, одобренной государством (он уже доктор теологии, но эту степень ВАК не признает). Зачем ему эта степень, если в узком церковном кругу он и без того признан?

В России по закону религия отделена от государства. Но если ты богослов, а теология – признанная государством наука, то ты можешь получать государственные гранты, открывать теологические институты. Иными словами, вести проповедь за счет налогоплательщиков – и атеистов, и верующих. И будет у нас святая вода и правильная молитва вместо инноваций и фундаментальных исследований. Так что не удивляйтесь увеличению «бюджета на науку» в будущем – будем знать, куда пойдут деньги.

Что же такое теология?

Профессор кафедры религиоведения Российской академии государственной службы при Президенте РФ (РАГС) Фридрих Овсиенко пояснил разницу между теологией и религиоведением.

«Теология – учение о Боге, о его атрибутах, и о мире, сотворенном Господом Богом, а религиоведение – это знание о религии. Задача теологии – утвердить человека в вере, задача религиоведения – дать знания о религии. Религиовед может быть человеком и светским, и духовным. Но религиовед не доказывает существование Бога, он анализирует религию. Научное знание о религии не является «ни религиозным, ни антирелигиозным». Оно объективно. Мировоззренческие выводы могут быть разными».

В своей диссертации Павел Хондзинский пишет, что «научно-теологический метод определяется: 1) специфическими (уникальными) предметом и источником теологического знания; 2) подразумеваемым ими же личностным опытом веры и жизни теолога; 3) свойственным всем гуманитарным наукам набором рациональных операций».

Написать, что ли, рецензию?

А вот примеры теологических идей, на которые ссылается автор (и с которыми, судя по контексту, соглашается):

«Главный аргумент, из которого вытекают все остальные, следующий: никто сам собой не может познать вещи Божественные, если их ему не откроет сам Бог, следовательно, только слово Божие может быть началом теологии».

«По установлении «объективной» божественности Писания (что есть главная предпосылка для существования «научного богословия») устанавливаются и научные методы работы с ним, т. е. правила его толкования. Последнее должно основываться на четырех предварительных условиях, из которых «два - как бы земных» - естественность и научность, и «два - небом данных… катехизические основы христианской веры, и основанное на страхе Божием глубокое представление о Божественности Священного Писания»».

«… существуют два богословия: Божественное - данное в Писании, - и человеческое - изучающее Писание. Между ними пролегает резкая грань. Первое есть слово Божие, «преподанное иногда сверхъестественным, иногда естественным образом». Под сверхъестественным образом в данном случае понимаются различные чрезвычайные откровения (например, сновидения и голоса); естественным же образом Бог говорит в Писании».

А теперь представьте, если физики начнут проектировать ядерные реакторы, основываясь на голосах в голове, снах и книге, которую неизвестно кто написал.

Что такое "Теология"? Как правильно пишется данное слово. Понятие и трактовка.

Теология Теология (греч. theos – бог + logos – учение, слово), или богословие – систематизация вероучения данной религии. ? учение о Боге, построенное в логических формах идеалистической спекуляции на основе текстов, принимаемых как свидетельство Бога о Самом Себе, или Откровение. Т. предполагает концепцию личного абсолютного Бога, сообщающего человеку знание о Себе через Собственное «слово», а потому возможна только в рамках теизма. В наиболее строгом смысле слова о Т. можно говорить применительно к вероучениям трех чисто теистических религий - иудаизма, христианства и ислама; что касается таких религий, как индуизм и буддизм, то Т. как форма мышления возможна внутри них лишь поскольку они содержат элементы теизма. Мистические учения нетеистических религиозных систем (конфуцианство, даосизм, дзэн-буддизм и т. п.) не могут быть причислены к феномену Т. История термина. Термин «Т.» впервые вошел в оборот в античной Греции, где он прилагался к систематизированному изложению мифов и особенно генеалогий языческих богов (по типу «Теогонии» Гесиода). Подобное изложение чаще всего осуществлялось в поэтической форме; так, Платон говорит о людях, разрабатывающих Т. «в эпосе или в трагедии» (Rep. II, 379 А). Такая «Т.» не только не имела характера обязательного вероучения, но могла быть и вообще иррелигиозной: Цицерон называет «теологами» вольнодумных последователей Эвге-мера, учивших, что боги суть всего лишь обожествленные люди (Cic. nat. deor. Ill, 55). Более определенная связь с религиозной верой имеет место там, где слово «Т.» прилагается к мистическому преданию тайных религиозных кружков-«тиасов» (напр., на языке позднеантичных религиозных философов слово «Теолог», употребляемое как имя собственное, есть обозначение легендарного поэта древности Орфея, основавшего сообщество орфиков и передавшего им свои мистические гимны). Нередко «теологами» называли жрецов, в обязанность которых входило рассказывать посетителям храма местные мифы. Однако во всех случаях термин «Т.» относился к сфере мифологии, а не философской спекуляции. Аристотель, опираясь на ту критику, которой Платон подверг «Т.» народных и поэтических мифов, впервые перенес обозначение «Т.» на спекулятивную «первую философию», «высшую созерцательную науку» (ср. Arist. Met., 1026 А., 15-20; там же, 1064в 1 и др.). Для Аристотеля Т. есть прежде всего учение о неподвижном перводвнгателе, источнике и цели мирового бытия, и как раз аристотелевское словоупотребление оказало решающее воздействие на дальнейшую историю слова. Однако еще патристика понимала Т. в неспекулятивном смысле. Для Тертуллиана (Adv. nat. И, 1, 2) и Августина (De civ. Dei, VI, 5-10; VIII, 15) «Т.» - языческие лжеучения о богах, для Ареопагитик и порожденной ими традиции - это не рационалистический анализ откровения, но само откровение, т. е. вероучение Библии (так употребляет слово «theologia» еще Бонавентура). Отсутствие термина «Т.» в его позднейшем смысле носило для ранних эпох христианского мировоззрения принципиальный характер: в глазах Августина или Ансельма религиозное и философское созерцание Божества совпадают в едином акте интуиции, а потому всякое спекулятивное учение о вере есть именно «философия», а не какая-либо особая форма знания. Положение меняется в зрелой схоластике, осмысляющей Т. как дисциплину, внеположную философии. Характерно употребление термина «Т.» у Жильбера из Порре (ум. 1159) см., например, Migne, PL, v. 64. col. 1264 ft.]. Фома Аквииский еще предпочитает пользоваться синонимическим словосочетанием «священное учение» (sacra doctrina), но как раз в XIII в. слоьо «Т.» входит в быт («теологический факультет» в Парижском университете с 1-й иол. XIV в.). Наконец, у Генриха Гентского (ум. 1293) этот термин окончательно закрепляется в привычном для нас смысле. Структура Т. Идея Т. в принципе двуполярна, ибо предполагает как сверхрациональное откровение, так и рационалистический анализ этого откровения. Это выражено уже в термине «Т.», первый элемент которого, по словам современного теолога Тиллиха, «есть theos, Бог, нечто о Себе сообщающий, стихия откровения; второй элемент есть logos, разумное слово о том, что сообщает Бог в Своем сообщении» (см. Eranos-Jahrbuch, 1954, Bd. 23, Z., 1955, S. 251). При этом для всех трех упомянутых религий как строго теистических «Бог» есть специально Бог Библии, а «логос» - система мыслительных приемов греческой философии (и в еврейской, и в арабской, и в византийской, и в латинской Т. в эпохи ее расцвета имела место конкуренция платонизма и аристо-телизма, пропущенных через неоплатоническое переосмысление). Поэтому полярное соотношение внелогического «Бога» и логического «слова» о нем в структуре «богословия» воспроизводит двуполярность иудео-эллинской культурной традиции Средиземноморья. Несмотря на полемический вопрос, заданный Тертуллианом (De praescr. haeret., 7) и постоянно повторявшийся его единомышленниками (типа Петра Дамиани и Бернарда Клервоского в христианстве, Газали в исламе, Арона бен Элийа в иудаизме): «что общего между Афинами и Иерусалимом?», Т. снова и снова пыталась примирить библейский «Иерусалим» и платоновско-аристотелевские «Афины». Поэтому она чаще всего имеет как бы двухъярусную конструкцию: нижний ярус - философская спекуляция об Абсолюте как сущности, первопричине и цели всех вещей (т. е. именно то, что назвал «Т.» Аристотель), верхний ярус - не могущие быть усмотренными разумом «истины откровения», непосредственно сообщенные в «слове Божьем». Гуго Сен-Викторский различал «мирскую Т.» (theologia mundana), т. е. высшую из умозрительных философских дисциплин, и «божественную Т.» (theologia divina), преподанную Богом в воплощении Логоса и в церковных таинствах. Позднее эти два вида Т. получили устойчивое обозначение «естественной Т.» (theologia naturalis) и «Богооткровенной Т.» (theologia revelata); в христианстве отношение между этими двумя видами Т. было осмыслено в контексте антиномии «природы» и «благодати». Но грань между «естественной» Т. и Т. откровения - не единственное следствие изначальной двуполярности идеи Т. В качестве спекулятивной философской дисциплины Т. функционирует в принципе так, как функционировало античное языческое умозрение, направленное на платоновскую «идею блага», аристотелевский «перводвигатель», неоплатоническое «единое» и прочие аналогичные объекты (срв. замечание Фомы Аквинского, согласно которому предметом Т. служит «Deus sub ratione deitatis», т. e. Бог, взятый в аспекте Своей абстрактной «божественности», Своей сущности, а не существования). Однако Бог, Которого предполагает теистическая религия, а значит и Т., есть не столько «сущность», сколько личностное Я, «живой Бог» Библии: поэтому занятие Т. мыслится одновременно и как интеллектуальное теоретизирование и как «искание Лика Божьего» (Пс. 23:6) - личностный контакт с Богом. Безличную духовную сущность можно безбоязненно созерцать, но личный Бог и Сам «смотрит» на созерцателя, и теологический разум неизменно ощущает на себе этот «взыскующий» взгляд. В этом несвобода теолога. Непринужденное, почти играющее настроение языческой спекуляции становится для Т. немыслимым: любой просчет в отношениях с личным, волящим, любящим и гневающимся Абсолютом представляет абсолютную опасность; отсюда неизбежное для Т. понятие ереси и «неверия». Впавший в ересь совершает не отвлеченную мыслительную ошибку, но бесконечный по своим последствиям личный проступок в своих взаимоотношениях с Богом, как бы космическую «бестактность», обрывающую связь между «горним» и «дольним». Ибо вера в Бога мыслится одновременно как вера Богу - не просто убежденность в Его бытии и в истинности Его «слова», но акт доверия к Самому «говорящему», составляющий необходимую предпосылку персоналистической коммуникации; отсутствие такой веры есть личное оскорбление Бог). Рука об руку с доверием Богу идет столь же персоналистически понятое доверие к людям - носителям «предания», к «богоносным» авторитетам, к «старцам», в своей совокупности составляющим «Церковь святых» (наивно и наглядно это проявляется в оценке русскими старообрядцами Собора 1666-67 гг. как разрыва со святыми Руси, - см. А. Н. Робинсон. Жизнеописания Аввакума и Епифания, 1963, с. 42). Именно отсюда вытекает неизбежный догматизм Т.: воля к личностной связи носителей и прини-мателей предания между собой и с Богом связывает исследующий интеллект. По этой же причине Т. в своем качестве рационалистической дисциплины должна вновь и вновь ставить себя самое под подозрение, и притом с ортодоксально-теистической точки зрения: требуемый самой природой рассудка «холодный», безлично-отчужденный подход к «тайне», специфическая атмосфера логического «рассмотрения» и диспута, т. е. все то, что включается в понятие схоластики, необходимо для внеличного функционирования теистической религии, но оскорбляет личностные чувства верующего. «Нелепо спорить о Троице на перекрестках и превращать предвечное рождение Сына в предмет соблазна и в поприще публичного состязания!» - эти слова Петра из Блуа (ум. в 1200, см. Migne, PL, v. 207, col. 825) выражают не столько тревогу церковников за ортодоксальное «единомыслие», сколько тревогу мистика за интимное переживание «тайны», отчуждаемое и профанируемое даже в самом ортодоксальном логизировании веры. Внутренняя двойственность идеи Т. чувствуется и в представлении о том, что подлинным авторитетом здесь вправе обладать не просто профессионально эрудированный и интеллектуально сильный, но притом еще и «совершенный», «богомудрый» человек, чья личная «святость» позволяет умозаключить о личном же проникновении в «тайну» Бога. Так идеал теолога колеблется между двумя совершенно разнородными идеалами: идеалом ученого, который работает с логически принудительными силлогизмами, и идеалом «друга Божьего», которому Бог раскрывается в личностном и потому «неизреченном» опыте общения. Соотношения между этими двумя полюсами дают большое количество типологических вариантов, поочередно господствующих в различные эпохи развития Т. Основные линии развития и современный кризис Т. Ко II в. христианская Церковь в борьбе с моитанизмом приходит к осознанному взгляду на эпоху «апостольских мужей» как завершенную; одновременно иудаизм, переживший крушение иерусалимской теократии в 70, усматривает свой единственный шанс в «воздвижении ограды вокруг Закона», т. е. в канонизации и комментировании текста Торы. Так создается предпосылка для экзегетической работы над замкнувшимся «Писанием», т. е. для Т. В исламе аналогичная ситуация складывается к VIII в. (деятельность мутазилитов). Притом необходимая свобода для спекуляции над «Писанием» создается за счет аллегорического истолкования последнего (талмудические мидраши, христианская экзегеза александрийской школы, истолкование Корана и хадисов у батинитов и мутазилитов). Через Т. христианства и ислама проходят типологически сходные споры о предопределении (Августин против Пелагия на Западе, Езник Кохбаци и его неизвестные оппоненты в Армении, «джабариты» против «кадаритов» в исламе). Однако христианская Т., изначально развиваясь в греко-римской этнической и языковой среде, несравнимо раньше и полнее усваивает античные модели философских умозрений, что позволяет ей выработать в тринитарных и христо-логических спорах IV-VII вв. такую развитую систему умозрительной догматики, которой не знали ни иудаизм, ни ислам (в последних Т. не отчленяется до конца от сакрального права и потому сосредоточена не на истолковании универсума, а иа поведении человека). Эта работа Церкви над догматами, в центре которой стоит проблема соотношения между теистически понятым Абсолютом и эмпирическим миром, в основном завершается к VIII в. (787, Седьмой Вселенский Собор). Широкая систематизация наличного «предания» на основе аристотелевских логических схем впервые осуществляется христианским мыслителем, но в географических пределах исламского региона («Изложение православной веры» Иоанна Дамаскииа). Между тем античные философские тексты через посредство сирийских переводчиков попадают в кругозор арабского мира, и с X в. начинается расцвет Т. ислама (калам), достигающий высшей точки к XI-XII вв. (Газали и др.). В арабской Испании (Андалусии) оживляется иудейская Т., представители которой пользуются арабским языком и неоплатонической системой понятий (характерен пример ибн Гебироля, сочетавшего творчество в области богослужебной поэзии на иврите с религиозным философствованием на арабском языке). В XI в. на Западе начинается новый подъем христианской Т., отныне занятой не творчеством догм, а их объяснением (Ансельм Кентерберийский). В XII в. в кругозор западной христианской Т. (схоластики) благодаря многочисленным переводам входят тексты еврейских и исламских теологов, а также Иоанна Дамаскина. Мистическое направление Т., исходящее из данностей «внутреннего опыта» и недоверчиво относящееся к логическим выкладкам, пытается дать бой схоластике (Бернард Клервоский против Абеляра), но вынуждено на Западе склониться перед последней и лишь на православном Востоке со времен Симеона Нового Богослова оказывается господином положения (концепция Т. как «умного делания»). Внутри интеллектуального мира схоластики создается международная и даже (в известных пределах) межвероисповедная иудео-христианско-исламская общность: в те самые века, когда в Испании распря христианства и ислама решалась мечом, мусульманин аль-Газали («Альга-цель») и иудей ибн Гебироль («Авицеброн») служили для католической Т. школьными авторитетами (в свою очередь тексты последней часто переводились на иврит и использовались в полемике раввинских школ). Эта эпоха Т. получила в XIII в. свое завершение в католической системе Фомы Аквинского. В последующие века Т. ислама и иудаизма не создает ничего нового, в то время как христианская Т. работает над последовательной деструкцией схоластического здания (Иоанн Дуне Скот, Оккам): синтез Нового Завета и Аристотеля, достигнутый предыдущими поколениями, не удовлетворял ни тех, кто стоял на стороне мирских тенденций гуманизма, ни тех, кто пытался в новых условиях возродить серьезное отношение к принципу веры. Аверроистская теория двойственной истины, пришедшая из философии ислама и отвергиутая Фомой Аквинским во имя безусловной гармонии между логикой и верой, приобретала все больше явных и скрытых сторонников. Лютер решительно отверг саму идею Т. как умозрительной дисциплины, исследующей «Бога в аспекте божественности»; для Лютера предметом Т. является исключительно личностные взаимоотношения нуждающегося в Боге человека и окликающего человека Бога; Бог неуловим для абстрактных построений и раскрыт лишь в конкретном, внелогическом «событии» крестной смерти Христа (т. н. Т. креста). Т., которая для Фомы Аквннского была «наукой скорее спекулятивной, нежели практической» (S. Theol. I, a. 4), для Лютера есть всецело практическая дисциплина, обязанная заниматься не Богом-в-Себе, но Богом-для-иас (срв./ Hessen, Platonismus und Prophetismus..., Munch., 1939, S. 182). Точку зрения Лютера Мсланхтон выражает в таких словах: «Познавать Христа означает познавать Его благодеяния, а не исследовать Его естества и модусы воплощения» (введение к 1 изд. «Loci communes», 1521). Однако в дальнейшем тот же Меланхтон возвращается к аристо-телианско-схоластическому наследию, формальные мыслительные схемы которого приемлются в равной степени догматической Т. контрреформации (Суарес, Беллармип) и протестантизма (Герард), пока в своем самоисчерпании не становятся к XVIII в. расхожей монетой католических, протестантских и православных школьных догматик. Просвещение вытесняет деградированную Т. за границы философской жизни. Шлейермахер пытается приспособить Т. к нуждам буржуазной культуры, усвоив для нее стиль просветительского мировосприятия. Напротив, Кьеркегор, осмыслив кризис самой буржуазной культуры, ищет выхода в запоздалой реализации завета Лютера: библейская вера, порвавшая противоестественный союз с греческим рационализмом и осознавшая себя как чистое возвещение, без резонов и доводов апеллирующее к личностному выбору. Линия Кьеркегора была продолжена в XX в. «диалектической теологией»; к ней примыкает движение за демифологизацию веры, родившееся из теорий Бультмана и исходящее из осознания противоречия между современным сциентистским мышлением и знаковой системой новозаветного мифа. Это движение, до последнего времени развивавшееся в рамках протестантской Т. (срв. нашумевшую книгу епископа Робинсона «Честно перед Богом»), перешло и в католическую Т. и притом в связи с попытками общественной переориентации католицизма; срв. характерное заявление иезуитского теолога Г. Руиса: «Чтобы быть честными... мы обязаны признать, что мифы... удобны и служат консервации тех великих политико-социальных строений, внутри которых средиземноморский мир компрометировал себя во время Римской империи, во времена средневекового христианства и во времена грандиозных колониальных предприятий современной эпохи» (цит. по книге: Garaudy R., MetzJ. В., RahnerK., Dcr Dialog.... Reinbeck, 1966, S. 44-45). Сергей Аверинцев. София-Логос. Словарь

ТЕОЛОГИЯ (греч. Θεολογία, от Θεός – бог и λόγος – слово, учение) – богословие, совокупность религиозных доктрин о сущности и действии Бога, построенная в формах идеалистического умозрения на основе текстов, принимаемых как божественное откровение. Одна из предпосылок теологии – концепция личного Бога, сообщающего непреложное знание о себе через свое «слово», почему теология в строгом смысле возможна только в рамках теизма или хотя бы в русле теистической тенденции. Вторая предпосылка теологии – наличие достаточно развитых форм философии. Хотя теология не может обойтись без философского понятийного аппарата (ср. неоплатонический термин «единосущный» в христианском символе веры), она по сути своей отлична от философии, в т.ч. и от религиозной философии. В пределах теологии как таковой философское мышление подчинено гетерономным основаниям; разуму отводится служебная герменевтическая (истолковательная) роль, он только принимает и разъясняет «слово Божие». Теология авторитарна; в этом смысле она отлична от всякой автономной мысли, в т.ч. философии. В патристике складываются как бы два уровня: нижний – философская спекуляция об абсолюте как о сущности, первопричине и цели всех вещей (то, что называл «теологией» еще Аристотель – синоним «первой философии», или метафизики ); верхний уровень – не постигаемые разумом «истины откровения». В эпоху схоластики эти два вида теологии получили обозначение «естественной теологии» и «богооткровенной теологии». Такая структура теологии наиболее характерна для традиционных доктрин. Перенос акцента на мистико-аскетический «опыт», запечатленный в предании, определяет облик православной теологии: единое предание не позволяет ни «естественной теологии», ни библеистике вычленяться из своего состава. Протестантская теология иногда тяготела к отказу от понятия «естественной теологии»; в 20 в. такие тенденции стимулировались влиянием экзистенциализма , а также стремлением вывести теологию из плоскости, в которой возможно столкновение с результатами естественно-научных исследований и с философскими обобщениями этих результатов. Именно по вопросу о понятии «естественной теологии» резко разошлись ведущие представители диалектической теологии – К.Барт и Э.Бруннер .

Догматическое содержание теологии понимается как вечное, абсолютное, не подлежащее какому бы то ни было историческому изменению. В наиболее консервативных вариантах теологии, особенно в католической схоластике и неосхоластике , ранг вневременной истины дан не только «слову Божию», но и основным тезисам «естественной теологии»: рядом с «вечным откровением» встает «вечная философия» (philosophia perennis). На переходе от Средневековья к Новому времени оппозиционные мыслители подвергались преследованиям не только и не столько за несогласие с Библией, сколько за несогласие со схоластически истолкованным Аристотелем. Однако перед лицом смены социальных формаций и культурных эпох теология вновь и вновь сталкивается с проблемой: как ей обращаться к меняющемуся миру, чтобы на языке неизменных догматических формул выразить новое содержание. Консерватизм грозит полной изоляцией от развития общества на современном этапе, модернизм, связанный с «обмирщением» религии, – разрушением ее основных устоев. Подобные тенденции есть также в истории теологии всех вероисповеданий. Современная теология испытывает кризис. Теология невозможна вне социальной организации типа христианской церкви и иудаистской или мусульманской общины, понятие «слово Божие» теряет смысл вне понятия «народ Божий» как адресата «слова». Это выражено Августином: «Я не поверил бы и Евангелию, если бы меня не побуждал к тому авторитет вселенской церкви». Попытка протестантизма отделить авторитет Библии от авторитета церкви не смогла до конца лишить теологию ее институционального характера как вероучения, обращенного от тех, кто «поставлен» в церкви учить членов церкви, к этим поучаемым. Сущность теологии как мышления внутри церковной организации и в подчинении ее авторитетам делает теологию несовместимой с принципами автономности философской и научной мысли. Поэтому начиная с эпохи Возрождения не только материалистическая, но и некоторые направления идеалистической философии формировались в более или менее антагонистическом отталкивании от теологии и создали богатую традицию ее критики. Эразм Роттердамский критиковал теологию как сухую и скучную игру ума, становящуюся между человеческой личностью и евангельской «философией Христа». Мотив практической бесполезности теологического умозрения ярко представлен у Ф.Бэкона и энциклопедистов. Критика теологии обосновывалась также критикой Библии как основы теологии; классиком такой критики был уже Б.Спиноза. Новый уровень антитеологической мысли был достигнут Л.Фейербахом, поставившим вопрос о теологии как отчужденной (см. Отчуждение ) форме человеческого сознания и систематически истолковавшим теологический образ Бога как негативный и превращенный образ человека. Марксистский атеизм толкует теологические построения как отражения антагонистических социальных отношений, подчиняющих человека нечеловеческому началу. См. также ст. Религия и лит. к ней.

С.С.Аверинцев

ГЕНЕЗИС ТЕОЛОГИИ. Генезис теологии как спекулятивного учения о Боге, создаваемого на основании текстов Откровения, связан с теистическими религиями, к которым относятся иудаизм, христианство и ислам. Божественное слово представлено в иудаизме Ветхим Заветом, в христианстве – Ветхим и Новым Заветами, в исламе – Кораном. Это учение может быть выражено в рационально-логической форме или в форме мистико-интуитивного созерцания, озарения, просветления Слова и соответственно восходит к индоевропейским представлениям о верховном божестве, которое означало не только «бога-отца», но и «бога Солнца», будучи этимологически увязанным с индоевропейским корнем глагола «сиять», «светить» (Гамкрелидзе Т.В. , Иванов Вяч.Вс. Индоевропейский язык и индоевропейцы. Тбилиси, 1984, т. II, с. 791). Это объясняет огромное значение, которое уделяется в теологии идее света.

Термин «теология» употреблялся в античной Греции – в божественных генеалогиях, религиозных и нерелигиозных сказаниях и пророчествах, в эпосе и трагедии. Как пишет Августин, «в тот же период времени существовали поэты, которых называют теологами за то, что они писали стихи о богах, но о богах таких, которые были... людьми, или были стихиями... мира, или же по воле Творца и за свои заслуги облечены были начальствованием и властью». Среди них «были Орфей, Мусей и Лин» (Августин. О граде божием. М., 1994, т. IV, с. 20–21).

Аристотель, разделив умозрительную философию на математику, физику и теологию, рассматривал ее как «учение о божественном». Эта трактовка сохранялась и в Средневековье до 12 в. Теология, по Аристотелю, была «первой философией», «исследующей самостоятельно существующее и неподвижное», являющиеся источником и целью бытия. Это «достойнейшее знание должно иметь своим предметом достойнейший род сущего» (Метафизика, 1026 а 15–20, 1061 b 1). Стоики под философской теологией понимали мысль, рассмотренную с позиций откровения; мифология при этом представлялась как своеобразная философская аллегория. Варрон различает три вида теологии: мифическую, физическую, гражданскую. Первая находится в ведении поэтов, вторая – философов, третья – народов. Трактовка теологии Варроном подверглась критике Августином (см. «О граде божием», кн. 18), который отличает «истинную теологию», под которой понимается «теория, дающая объяснение о богах», «учение или речь о божестве» («О граде божием«, кн. VI, гл. 5–8; кн. VIII, гл. 1) от языческого («баснословного») учения о богах.

СРЕДНЕВЕКОВАЯ ТЕОЛОГИЯ. В Средневековье исследователи теологических проблем чаще всего именовались философами, Петр Абеляр в «Теологии» называет их также divini, т.е. магистрами, обсуждающими божественные предметы. Псевдо-Дионисий Ареопагит понимает под теологией Откровение в его мистико-символическом значении.

Термин «теология» прочно входит в употребление как спекулятивное учение о Боге с 1-й пол. 13 в., когда в Парижском университете был открыт теологический факультет, хотя уже у Фомы Аквинского «священное учение» (doctrina sacra) представляет собой синоним теологии. Можно выделить три этапа становления теологии: первый начался еще в эпоху ранней патристики и продолжался вплоть до 10 в.; второй охватывает 11–12 вв.; третий – 13– 14 вв.

Главное содержание раннехристианской теологии состояло в тринитарных и христологических спорах. Эпоху апостольских мужей и апологетов характеризуют два главных направления: защита Божественного достоинства Христа перед иудаизмом и защита единства Бога перед политеистическими религиями. К моменту завершения этой эпохи сложились предпосылки для канонизации текстов Библии и создания к ним исторического (буквального), аллегорического и мистического комментариев. В это время теология отождествлялась со спекулятивной философией прежде всего потому, что исходным и конечным пунктом созерцания той и другой был Бог. Разум был мистически ориентирован, поскольку был направлен на постижение Слова, сотворившего мир и потому чудодейственного, а мистика рационального организована в силу уже того, что само Слово по своей сути логично. Когда Тертуллиан хотел выразить новое мировоззрение, т.е. философствующее богословие, он называл его «христианством» или «христианским основанием» («О воскресении плоти»), объясняя смысл такого именования тем, что «философы только стремятся к истине... христиане же владеют ею» («К язычникам»). Такие представления обусловили двуосмысленную природу теологии: она, с одной стороны, опирается на сверхразумное Откровение Бога (им-то и владеет христианин), причем для трех теистических религий (иудаизма, христианства, ислама) это исключительно Бог Библии, а с другой – на рациональный анализ Откровения с помощью выработанных собственно христианством мыслительных приемов, преобразовавших систему античных категорий и создавших механизмы переносов (трансляций) понятий из одного вида знания в другой (напр., из теологического в естественное или этическое и наоборот). Разум находился в прочном родстве с верой (см. Разум и вера ). Можно даже сказать, что христианское Средневековье открыло способность разума быть верующим. Как полагал Тертуллиан, интуитивное, дологическое знание Бога дано душе. Пытаясь отрефлектировать это дологическое, разум расчищает к нему путь до тех пор, пока не натыкается на нечто предельное, о чем уже ничего нельзя сказать, на что можно только указать: вот оно, и оно есть. Поскольку Бог как первая реальность обнаруживает себя именно т.о., в Него можно лишь уверовать, уверовав одновременно и в то, что этот предел положен Богом, «не желавшим, чтобы ты верил во что-то иное, кроме установленного Им, а потому не желающим, чтобы ты еще что-то искал» (Тертуллиан. Избр. соч. М., 1994, с. 111). На вопрос, что вначале – Афины или Иерусалим, поставленный Тертуллианом и повторявшийся впоследствии в христианстве Петром Дамиани, Бернардом Клервоским, в иудаизме Аароном Бен Элья, в исламе ал-Газали, Тертуллиан дает ответ в пользу второго по следующим основаниям. В правильность поисков Бога необходимо верить: если нет веры, нет и правильности, т.е. правила. «Нашел ты тогда, когда поверил; ведь ты не поверил бы, если бы не нашел, равно как ты не стал бы искать, если бы не надеялся найти. Значит, для того ты ищешь, чтобы найти, и для того находишь, чтобы поверить». Вера есть предел или свертывание разума в душе. «Этот предел положен тебе самим итогом разыскания» (там же). Познание, начавшись в душе, в пределе вновь возвращается в эту же душу, или в «простоту сердца», укрепив его, – мысль, совершенно чуждая античной философии, а, по Тертуллиану, доказывающая, почему рациональные Афины всегда «после» духовного Иерусалима. В Средневековье считалось, что Бог – обладатель полноты истины, знания, блага; любое самое правильное человеческое умозаключение относительно Него – правдоподобно. Потому верифицирующая процедура теологии 1) всегда обращена в прошлое, поскольку оно свершено, неизменно и подтверждено свидетельствами, 2) оформлена как ссылка на текст Откровения.

Опора на «истинное» неперерешаемое прошлое и на авторитет Откровения означает, что назвавший себя христианином человек бескомпромиссен в выборе веры, для него нет иной истины, иного Бога. Христианский Бог – Бог живой, лично пекущийся о мире и лично собеседующий с миром. Как писал отец Церкви Татиан в «Речи против эллинов», Слово родилось «через сообщение, а не через отсечение» (Ранние отцы церкви. Брюссель, 1988, с. 373). Предельное, обретенное при анализе собственной души знание оказывается перед лицом Бога, потому оно всегда «исповедальное» знание. Теоретизирование в христианстве всегда идет рядом с эмоционально-чувственным ожиданием личной встречи с Богом, поисками «Лица Божьего» (Пс 23:6), поскольку взыскующий этой встречи сам есть личность. Тертуллиан, перенесший термин «личность» из юридической сферы в теологическую, идеей первой Встречи объясняет смысл личности и человеческого бытия. Личная встреча с Богом – удел человеческой души, которая строга к себе и непримирима к ересям. Впадение в ересь трактуется им как личный проступок, небрежение или презрение к Богу. Теология связана с верой в Бога Творца и доверием Богу. Суеверие – это не рефлектированная вера в любое сверхъестественное. Душа человека доверяет Богооткровенным сочинениям, поскольку Писание возникло раньше языческих сочинений, затем – сочинениям апостолов, апологетов, отцов Церкви.

Платонизм, аристотелизм, неоплатонизм, стоицизм были включены в христианское теологическое мышление не на основании конвергенции, а на правах, с одной стороны, свидетельства древней естественной веры людей в христианского Бога, а с другой – как моменты оспаривания поставленных этими философскими учениями онтотеологических проблем, игнорировать которые не вправе серьезный ум.

Доникейский и посленикейский периоды в теологии проходят в тринитарных и христологических спорах, в которых определяются ортодоксальные (Афанасий Великий, каппадокийцы) и еретические позиции (арианская, савеллианская, монтанистская), в спорах о предопределении (Аврелий Августин, Северин Боэций). На их основании в 4–7 вв. сложилась развитая система догматики. Работа над догматами, связанная с задачей встраивания земного мира в горний, с попытками определить соотношение между миром умозрительных сущностей и эмпирическим миром в основном была завершена на VII Вселенском соборе (787). В 8 в. Иоанн Дамаскин выразил в «Изложении православной веры» сложившееся к тому времени предание на языке логически выраженных догматов. И для восточной (православной), и для западной (католической) мысли весьма существенна теологическая позиция Псевдо-Дионисия Ареопагита (6 в., перевод его трактатов на латынь осуществлен в 9 в. Иоанном Скотом Эриугеной). Основная мысль его «Мистического богословия» – «странность» Бога миру, предполагающая парадоксальные высказывания о Нем. Он – Мышление и Жизнь, безымянен и достоин любого имени, даже такого, которое передает представление о Боге через телесность. Последнее, по Псевдо-Дионисию, есть одна из важнейших возможностей богопознания, в котором участвуют все человеческие способности – чувственно-эмоциональные, рациональные, духовно-мистические, сливающиеся в единый онтогносеологический акт. Важнейшими ступенями к богопознанию являются покаяние, сопровождающееся молитвой, исповедь, приятие искупления. Молитва – свидетельство «напряженного стремления к таинственным созерцаниям» при отрешенности от всего видимого. Такое погружение в Бога, осуществляемое с помощью специальной подготовки души, Псевдо-Дионисий называет «очищением». После него «при полном бездействии познавательных энергий» возможно соединение человека с Богом, который т.о. «собирает» человека. Первоначальные функции собирания осуществляет солнечный свет как видимый образ Божественного блага, окончательное же схватывается умопостигаемым светом, или – что то же – Божественным пресветлым мраком. При переходе на высшие ступени катафатическое (положительное) познание Бога сменяется апофатическим (отрицательным).

Такая теология знаменательна полным отсутствием любой мифологии и любых признаков профанной жизни. Это связано с иным, чем в мифе, пониманием опыта не как общего, а как личного мистического переживания священного события – рождества, распятия, воскресения, – переданного через литургию, церковные таинства (см. Таинства церковные ), проповедь. Ни о какой «жизни» Бога здесь не может идти речь, в то время как в мифе между жизнью богов и жизнью людей нет непроходимой границы.

В развитое Средневековье на православном Востоке мистическая теология по-прежнему оказывается ведущей (концепция «умного делания» Симеона Нового Богослова). На католическом Западе мистическое и рациональное направления в теологии, хотя и были тесно связаны, все же различались, опираясь на создаваемый в это время схоластический метод.

В 11 в. теология была занята не сотворением догм, но их объяснением. Самым выдающимся теологом этого времени считается Ансельм Кентерберийский. С его именем связано появление аргумента, который И.Кант назвал онтологическим доказательством бытия Бога, а Фома Аквинский, опровергавший это доказательство, – размышлением, согласно которому нельзя доказать, что Бог есть, поскольку это известно само по себе. Девизом Ансельма была «вера, ищущая разумения». Аргументы в пользу бытия Бога выдвигаются им в «Монологионе» и «Прослогионе». Это были первые трактаты, где вероисповедные истины доказывались без опоры на авторитет Священного Писания и были ориентированы на постижение «только рассудком» человека, «даже если он ум имеет средний». В «Монологионе» применяются доказательства, исходящие из ступеней совершенства («есть нечто наилучшее, и наибольшее, и высшее относительно всего существующего»). Суть доказательства в следующем: если есть некоторые существа, которые можно назвать благими, то источником их благости является бытие, которое есть наивысшее благо, мыслимое как «одно и то же в различных благах» и являющееся благом «само через себя», в то время как другие благие сущности являются благими через него. Из такого рассуждения, по мысли Ансельма, очевидно, что «существует нечто одно» – наиблагое и наивысшее по отношению к всему существующему. Проблема, которую пытается решить Ансельм в этом трактате, – как возможно возникновение чего-то существующего из нечто, обладающего наивысшим бытием, тогда как известно, что мир создан «из ничего». Если не обратить внимания на эту проблему, то легко представить Ансельма платоником (Коплстон). «В связи с «ничто», – как пишет Ансельм, – существует некоторая заминка», ибо «каким образом то, что не имело никакого бытия, способствовало тому, чтобы нечто пришло к бытию?» По мысли Ансельма, идея «ничто» теснейшим образом связана с идеей слова и мысли, одновременно обладающих способностью быть и не быть. То, относительно чего Аристотель сомневался: субстанция это или количество, для христианского ума есть очевидная творящая субстанция, т.е. действительная вещь, представленная как звучание букв или слогов, с которой одной только и связано «ничто», осуществляющее перевод от небытия к бытию. В разуме Творца должен быть «как бы образец» вещи, которую предстоит сделать, или ее формы, или подобия, или правила. Сам разум при этом тождествен «изречению вещей», которое есть внутренний монолог Мастера, осуществляемый с помощью воображения и представляющий разные смыслы сотворяемого предмета (один смысл – обозначение конкретного человека именем «человек», другой – представление только имени «человек», третий – созерцание телесного образа человека, четвертый – мысленное созерцание его всеобщей сущности). Ум «схватывает» (или конципирует) внутренней речью всю полноту предмета. Там, где нет творящего ума, действительно нет ничего.

В «Прослогионе» доказательство бытия Бога проводится с помощью аргумента, который представляет Бога как «нечто, больше чего нельзя ничего себе представить». Ансельм использовал пример из Псалтири, где некий безумец отрицал Бога. Если, по предположению этого безумца, объекта мысли нет, то это означает, что Бога нет вне его интеллекта, а значит, Он и не существует. Но если тот безумец говорит и думает о Боге, следовательно, Бог есть в его интеллекте, как произведение в уме художника, «даже если он не имеет в виду, что такая вещь существует». Если принять Бога за превосходящее все мыслимое и отрицать его бытие вне разума, то это означает признание существования в реальности нечто большего, чем Бог. Потому либо Бог есть то, выше чего нельзя помыслить, что означает его существование и в уме, и в действительности, либо мыслится нечто большее, чем Бог, но тогда отрицающий Бога отрицает сам предмет мысли. Исходя из Августинова отождествления бытия, благости и познания, в которое входит и чувственное познание, Ансельм ведет к необходимости, а не к возможности существования Бога, к его вечности и всемогуществу. Он утверждает немыслимость представлений о Боге, «не могущем многого», а именно: не могущего «повреждаться, лгать, делать истинное ложным, как бывшее небывшим». Он предполагает, что упомянутые «способности мочь» являются немощью, о чем, как о мощи, говорится «в иносказательном смысле, как многое говорится в несобственном значении».

Осуществлению комментария богословских текстов способствовали многочисленные переводы еврейских и исламских теологов, Псевдо-Дионисия Ареопагита, Максима Исповедника, Иоанна Дамаскина. Во время крестовых походов и испанской реконкисты иудей ибн Гебироль (Авицеброн) и мусульманин ал-Газали (Альгецель) служили школьными авторитетами. Создавались многочисленные «диалоги между философами, иудеями и христианами» (Петр Абеляр, Гильом из Шампо). Тексты европейских теологов в свою очередь переводились на иврит. Ко времени возникновения схоластики относится начало дисциплинарного разделения теологии и философии. С этого момента богословские трактаты стали называться «теологиями» (Петр Абеляр, Гильберт Порретансий). Если они еще, как правило, имели трехчастную структуру (первая часть посвящена определению веры, вторая – милосердию, или любви, третья – таинствам (Манегольд Лаутенбахский, 11 в.), то с Абеляра такая структура начинает разрушаться, полностью подчиняясь авторским задачам богопознания. Абеляр впервые выделяет теологию как цельную теоретическую дисциплину, обладающую процедурами верификации, которые не предполагают экстрадисциплинарной деятельности, способной подтвердить или опровергнуть ее результаты. Этика, или моральная философия, также вправе стать дисциплиной со своим особым предметом, предполагающим в отличие от теологии деятельность не человечества в целом, а лишь живущего поколения, которую верифицирует «эта» жизнь. Дисциплинарный смысл и дисциплинарная истинность в теологии слиты в нерасчлененное целое, операции верификации знания и его объяснения наложены друг на друга, и предмет теологии определен способностью теолога вносить в массив знания то, что ему удастся объяснить ссылками на текст Писания. Поскольку из трех Лиц Троицы «ответственным» за произведения человеческой деятельности объявляется Бог Дух Святой, то третью Ипостась Троицы Абеляр начинает связывать с функцией покровителя знания. Не исключено, что именно по этой причине он, рационалист в средневековом смысле, поставивший понимание веры основной школьной (схоластической) задачей, назвал построенную им молельню Параклетом в честь Св. Духа. На основании существовавшего с апостольских времен предположения об имеющем место быть некоем «новом» знании, хотя оно и не вмещается в человека (Ин 16:12–13), Абеляр в трех редакциях «Теологии» («Теология Высшего блага», «Теология для школяров», «Христианская теология») теоретически формулирует мысль 1) об исторической ограниченности человеческого знания и 2) о необходимости постоянного ввода в него знания «нового», которое расценивалось бы не только как факт интуиции: оно должно быть выявлено в предмете, поставлено как проблема и переведено в ранг признанного знания с помощью верификации Священным Писанием и диалектических процедур. Спустя полтора столетия Фоме Аквинскому создание нового знания уже вменяется в заслугу. С Абеляра теология, во-первых, обнаруживает себя как диалектическая теология, во-вторых, несет в себе зародыш будущей научной дисциплинарности, ибо способствует разработке стандартов когнитивной точности и строгости. Теологией у Абеляра называется и ars (искусство), и disciplina (дисциплина), и scientia (наука).

Диалектическая теология подверглась критике со стороны мистической теологии (Бернард Клервоский), которая первично основывалась на данностях «внутреннего опыта», а не на логических аргументах. Реакция на создание диалектической (рациональной) теологии спровоцировала процессы над Абеляром и его осуждение как еретика на Суассонском (1121) и Сансском (1140) поместных соборах.

Тем не менее результаты обсуждения предмета теологии не замедлили сказаться при создании новых познавательных схем. Гуго Сен-Викторский четко выявляет двухуровневую структуру теологии, разделив ее на «мирскую теологию» (theologia mundana) и «божественную теологию» (theologia divina). Первая исследовала сущность Бога, впоследствии она была названа «естественной теологией» (theologia naturalis); вторая, считавшаяся высшей, исследовала Бога, воплощенного в Логосе и церковных таинствах, – в будущем она стала именоваться «теологией откровения» (theologia revelata). Членение единой теологии надвое становится устойчивым. Это означает, что самому понятию естества, или природы, придается устойчивый характер, чего не было в Античности, воспринимавшей «природу» как мир рождающихся и преходящих вещей или указание на генезис вещи. В развитом Средневековье природа сакрализуется как время и пространство. Именно в 12 в. образ Книги природы, появившийся значительно ранее, с одной стороны, становится поэтическим штампом, с другой – употребляется как отличие от Книги-Библии (Алан Лилльский, Раймунд Себундский). Подобного рода разделение вело к далеко идущим последствиям: поскольку у обеих Книг был один и тот же автор – Бог, «природа» начинает осознаваться как священный текст равного достоинства с библейским.

Третий этап развития теологии по времени совпал с основанием Аристотелевых трактатов «Физика» и «Метафизика», в которых рассматриваются проблемы перводвигателя и сущности, и арабской философии. Анализ Аристотеля, Авиценны и Аверроэса привел к появлению доктрины двух истин (Сигер Брабантский, Боэций Дакийский), согласно которой истины разума не соответствуют истинам веры. Это окончательно разделило теологию и философию, ибо, по представлениям парижских «аверроистов», 1) вера не требует доказательств, 2) суждения философа основываются только на разуме, доводы которого суть не вера, а наука. Опираясь на упомянутые трактаты Аристотеля, «аверроисты» доказывали совечность мира и Бога, невозможность божественного вмешательства в дела мира. Эти идеи в значительной степени способствовали развитию научного познания (Роберт Гроссетест, Роджер Бэкон), основанного на аргументации и эксперименте, т.е. стала вырабатываться верифицирующая процедура, которая в отличие от теологии была направлена не в прошлое, а в будущее, но, подобно теологии, это познание также формировалось как цельная теоретическая дисциплина, не предполагающая экстрадисциплинарной деятельности. Все эти изменения, хотя и имели в качестве конечной цели бого-познание, способствовали появлению наряду с онтологическими выделенных из них гносеологических проблем.

Особенно наглядно это показывает пример теологических идей Фомы Аквинского, который, утверждая автономию философии, пытался все же соотнести разум с верой. Догматы веры Фома разделил на рационально постижимые (Бог существует, Бог един) и непостижимые (творение мира, троичность Бога). Первые являются предметом и философии, и теологии, вторые – только теологии, которая, с одной стороны, есть высшая форма философской рефлексии, а с другой – направлена на богопознание, к чему, в отличие от философии, как он полагал, призваны все люди.

Все конечные вещи в мире – это примеры основного различия между сущностью и существованием. Реальное сущее являет сущность вещи, которая в свою очередь присуща (как общее) всем однородным вещам, выражая их «чтойность», или природу. В полной мере такое наименование сущего относится к субстанциям, которые принимают акциденции, и потому «некоторым образом и в определенном смысле» имя сущего относится и к акциденциям. Но «более истинным и благородным образом» сущее есть в простых субстанциях, состоящих из материи и формы. Только в их единстве сущность есть сущность. Иначе не различались бы физические и математические определения. Когда вещь получает бытие, то оно есть и в том, что относится к сущности, и в том, что относится к существованию. Здесь нет временного предшествования или последовательности: акт существования обеспечивает бытие сущности, но не наоборот. Сущность не обеспечивает вещи необходимости ее существования. Прежде всего это относится к акту высказывания. Если субъектом высказывания (подлежащим) является конечная вещь, такое высказывание случайно. Но оно может быть необходимым, если его субъектом будет сущность бесконечная. Тождество сущности и существования осуществляется в Боге, потому только о Нем и можно сказать, что Он может существовать.

Фома отвергает Ансельмов аргумент о существовании Бога, считая его не доказательством, а самоочевидностью, поскольку он основывается: 1) на привычке («то, что впиталось душой с детства, так крепко удерживается, как если бы оно было естественно и известно само по себе»); 2) на отсутствии различия между тем, что просто известно само по себе, и тем, что известно само по себе «для нас». Из ясного и понятного имени «Бог» еще не следует, что «Бог есть». И не для всех, кто соглашается с тем, что Бог есть, очевидно, что Он есть то, больше чего нельзя ничего помыслить, «поскольку многие древние говорили, что этот мир есть Бог». Фома отвергает и мнение, согласно которому существование Бога определяется только верой. Он предлагает доказательства, исходя не из представления о Божественной сущности, относительно которой человеческому разуму ничего не известно, а исходя из идеи Божественных действий, которые чувственно воспринимаемы, хотя Бог выше всего чувственно воспринимаемого. Эти действия дают основания для доказательства того, что Бог есть. Потому начало познания о Том, что превосходит чувство, обретается в самом чувстве. Фома ведет свои доказательства с признания эмпирических фактов, которые намечают пять путей к Богу.

1. Движение есть существенная неустранимая деталь универсума. Космическая функция движения не деструктивный элемент, вносящий распад в стройный космический замысел, а необходимый инструмент для достижения соответствия между изменчивостью и вечностью, правдоподобием и истиной, разумом и верой. Движение есть перевод чего-то одного во что-то другое, напр. перевод потенции в акт. Однако осуществить такой перевод может тот, кто уже активен. Но одна и та же вещь не может одновременно быть движимым и двигателем. Значит, то, что движется, чем-то движимо. Все изменчивое и движимое неизбежно приводится к началу неизменному и неподвижному, т.е. к Богу. 2. Тварный мир подчинен порядку действующих причин. Однако ряд причин не может уводить в бесконечность, но прекратить причинение означает прекратить действие. Поэтому необходимо признать «действующую причину», имя которой – Бог. Четыре Аристотелевы причины преобразовались в одну. Притом причина здесь – наибольшее бытие, а следствие – сопричастность ему. 3. В мире есть вещи, бытие которых «возможно». Это вещи конечные – возникающие и исчезающие, т.е. они обладают возможностью как небытия, так и бытия. Они не могли бы быть, если бы не было нечто, существующее необходимо, в противном случае было бы невозможно никакое начало. Все сотворенное сущее имеет необходимость в чем-то другом, кто имеет необходимость не в другом, а в себе самом, а это есть Бог. 4. Все сущее в мире обладает разными степенями совершенства. Однако отношение «более-менее» подразумевает некое абсолютное совершенство, выше, истиннее и добрее чего уже нет, т.е. Бога. 5. Все тварные, в т.ч. неразумные, сущности имеют свое целеполагание (этот путь доказательства называется путем «финализма», или «распорядка природы») для полного выявления своей сущности. Очевидно, что цель, или финал, достигается определенным намерением. Ясно, что неразумное не может двигаться к цели без руководства чем-то разумным. Эта сила есть Бог.

С Фомы Аквинского начинает четко ощущаться двойственность теологии: попытка понять Божественную тайну парадоксально сталкивает требования холодного, «считающего» рассудка с личностными непосредственными чувствами верующего.

Попытку снизить высоту этой «перегородки» предпринял Иоанн Дунс Скот, предложив подвергнуть критике теологические и философские аргументы. Идею эквивокации, двуосмысленности предметов, имеющих разное определение, но одинаковое имя, он предложил заместить идеей единогласия, или однозначности, фиксирующего «простые сущности», никоим образом не совпадающие с другими. Бог является таким простым понятием сущего, которое однозначно приписывается всему, что есть. Простое конечное сущее не требует доказательства в силу своей очевидности. Но его требует простое бесконечное сущее. Это сущее есть в силу того, что оно есть основание, или причина, существующая или действующая сама по себе. Этим и определяются границы философии, поскольку понятие бесконечного сущего не может выразить полноты и таинственности Бога.

Но уже Уильям Оккам «перегородку» между Божественной и человеческой творческой деятельностью, если и не устраняет, то делает проницаемой. Эта проницаемость дает человеку возможность действовать и в земном мире, уже наполненном вещами («после вещей»), и в божественном творческом мире «до вещей», создавая возможности для будущей науки и всего того, что числит земную эмпирию человеческой познавательной деятельностью, способной накапливать и передавать всеобще значимое знание, среди условий собственного существования. В эпоху Реформации идея теологии как умозрительной дисциплины была отвергнута. Ее предметом стали исключительно личностные отношения Бога и человека.

Литература:

1. Бриллиантов А. Влияние восточного богословия на западное в произведениях Иоанна Скота Эриугены. СПб., 1898;

2. Болотов В.В. Лекции по истории древней Церкви, т. 1–4. М., 1994;

3. Трубецкой Е.С. Учение о Логосе в его истории. – Собр. соч., т. 4. М., 1906;

4. Гарнак А. Сущность христианства. – В кн.: Общая история европейской культуры, т. 5. СПб., 1911;

5. Он же. История догматов. – Там же, т. 6;

6. Попов И.В. Личность и учение блаженного Августина. Сергиев Посад, 1911, ч. 1–2;

7. Флоренский П.А. Столп и утверждение истины. М., 1914;

9. Петров М.К. Язык, знак, культура. М., 1990;

10. Богословие в культуре Средневековья. К., 1993;

11. Карташев А.В. Вселенские соборы. М., 1994;

12. Маритен Ж. Философ в мире. СПб., 1994;

13. Неретина С.С. Слово и текст в средневековой культуре. Концептуализм Абеляра. М., 1994;

14. Жильсон Э. Философ и теология. М., 1995;

15. Glawe W. Die Hellenisierung des Christentums in der Geschichte der Theologie von Luther bis auf die Gegenwart. В., 1912;

16. Harnack F. von. Die Entstehung der christlichen Theologie und des kirchlichen Dogmas. Gotha, 1927;

17. Koepgen G. Die Gnosis des Christentums. Salzburg, 1940;

18. Hessen J. Griechische oder biblische Theologie? Das Problem der Helleniesierung des Christentums in neuer Beleuchtung. Lpz., 1956.