Желание петь — блажь или призвание? О церковности богослужебного пения

Церковное пение - если оно хорошее и красивое - редко кого оставляет равнодушным. Иногда люди приходят в храм, чтобы просто послушать …и остаются. Так начинается их путь воцерковления.

О церковном пении - наш разговор с Мариной Павловной Рахмановой, гостем и участником Пименовских чтений, доктором искусствоведения, ведущим научным сотрудником Государственного института искусствознания, ученым секретарем Государственного центрального музея музыкальной культуры имени М.И. Глинки.

Нужно ли православному человеку, если он не певчий и не регент, разбираться в духовной музыке, знать стили, авторов - или достаточно просто стоять в храме и слушать?

Если человек долго ходит в храм, любит его, любит службу, то у него возникает интерес к тому, кто автор росписей, какого времени иконы, что поют на службе. В Москве (и в Саратове, наверное, тоже) прихожане старшего поколения, ходившие в церковь еще в советское время, знали все имена композиторов и регентов; знали, когда поется то или иное песнопение.

Сегодня этого нет.

Думаю, еще и потому, что раньше был более унифицированный стиль пения. Сейчас в московских, например, храмах поют везде по-разному, единого стиля нет. И знать все невозможно.

- Что дает понимание богослужебного пения?

Главное - не пение, а слово. Если речь идет о стилях одноголосных, таких как знаменный, греческий и прочие распевы, то там это очевидно: звук является оболочкой слова. Если же музыка многоголосная, авторская, то все значительно сложнее. Чтобы понять, что хотел сказать композитор, как он озвучивает богослужебное слово, надо понимать язык данного стиля, привыкнуть к нему.

Вот сегодня хор Свято-Троицкого собора исполнял за всенощным Великое славословие Велеумова. Это автор самого начала XIX века, о нем нет сведений. По фамилии ясно, что он был из духовного звания или из семьи священника. В Москве его любят, и в Саратове его поют.

Но чтобы спеть Велеумова как следует, по-церковному, регенту нужно понимать язык той эпохи, и соборный регент Светлана Хахалина проявила тут редкую чуткость. Велеумов прозвучал за всенощным прекрасно!

Думаю, все согласятся с тем, что пение в храме должно быть профессиональным. Однако, наблюдая за певчими на клиросе, которые имеют консерваторское образование и поют очень красиво, можно увидеть, к примеру, что они жуют жвачку во время богослужения, приходят на клирос в брюках, повязывая поверх них платки, разговаривают во время службы… Что лучше: профессионалы, поющие, чтобы просто заработать денег, или хор искренних бабушек?

Такое поведение недопустимо. Чем безразличные певчие - лучше уж хор бабушек! У митрополита Филарета (Дроздова), который любил и ценил хорошее, художественное пение, есть замечательное высказывание на этот счет. В письме к своему близкому другу и духовнику, наместнику Троице-Сергиевой Лавры архимандриту Антонию (Медведеву), который как-то посетовал, что пение в лаврском ските «не очень хорошее» и надо бы принять еще монахов в скит, чтобы пение укрепить, святой Филарет отвечает:

«Нет. В скит надо брать людей по духовному их устройству, а не по голосам». И рассказывает далее, как однажды он сам служил литургию с дьячком, который пел один - и «разноголосил сам с собой»,- но служба была хороша.

Получается, что самый главный критерий в оценке церковного пения для обычного прихожанина храма - это критерий «нравится - не нравится». Создает ли он молитвенный настрой или мешает ему?

Ощущение молитвенности бывает от разного: и от «стихийного» пения деревенских прихожан, и от утонченного пения, которое мы слышали сегодня. Тут много градаций. В маленьких храмах, в деревнях - откуда там взяться хору? - есть один батюшка, который сам пропевает всю службу, или его матушка ему помогает. И это может быть совершенно прекрасно.

Сегодня духовную музыку можно услышать не только в стенах храмов. Многие церковные коллективы ведут активную концертную деятельность, записывают диски. Как Вы к этому относитесь?

Отлично отношусь, только если это очень хорошие коллективы. Выходить в концертную жизнь со средним пением не имеет смысла - на профессиональном поле надо показывать высокий класс. И оценивать концертирующие хоры надо с профессиональной точки зрения.

Еще в начале ХХ века умные критики, в том числе из духовного сословия, говорили две вещи: во-первых, что хорошее концертное духовное пение (они называли его «демественным») есть путь к храму, а во-вторых - что для духовных концертов следует, может быть, составлять особые программы, которые могут в чем-то совпадать, а могут и не совпадать с тем, что поет хор на клиросе.

Накануне Первой мировой войны Святейший Синод даже пытался запретить петь песнопения Евхаристического канона в концертах. Но запрет практически ни к чему не привел, потому что каждый хор хотел петь именно «Херувимскую», «Достойно есть», «Милость мира» - центральные песнопения литургии, которые существуют во множестве певческих вариантов.

Представляется, что исполнители, руководствуясь здравым смыслом, могут все же так организовать свою программу, чтобы это никого не обижало.

- Аплодисменты после «Херувимской» не режут слух?

В Москве вроде бы научили публику не аплодировать на духовных концертах (только в конце программы). Но это не всегда получается. Если концерт проходит в Большом зале консерватории, где собирается много интеллигентной публики, там аплодировать, скорее всего, не будут. В свое время, на первых фестивалях православного пения, зал дружно вставал при исполнении некоторых песнопений - например, во время исполнения «Верую», «Отче наш». Сейчас, к сожалению, уже не встают…

Нужно ли исполнять только духовные произведения или можно включать в свой репертуар светскую музыку? К примеру, существует практика исполнения русских народных песен. Некоторых людей, которые приходят на концерт послушать церковный хор, это возмущает…

- Нехорошо, если люди были обмануты. Нужно, чтобы они знали, на какую программу идут. Но в принципе церковный хор может петь народную музыку - это глубокий и очень ценный слой традиционной культуры. В разных отделениях или совмещая с духовными песнопениями - каждый хор решает это по-своему. Такая традиция была, к примеру, в Синодальном хоре. Очень редко, но им исполнялись в концертах народные песни, гимн «Боже, царя храни».

Был еще такой замечательный Хор донских казаков под управлением Сергея Жарова. Сейчас вышли диски с записями этого хора, где весомую долю, наряду с церковными песнопениями, составляют народные песни в поразительно виртуозных хоровых обработках, и многие мужские хоры стали на этот стиль ориентироваться.

В отношении совершенства хорового звучания у Жарова очень многому можно научиться. Но его хор был прежде всего концертным коллективом, а когда пел в храме (а пел в любом городе, куда приезжал на гастроли и где был православный храм), то, думаю, пел несколько иначе. Да и вообще, Жарову подражать бесполезно - все равно так не получится.

Недавно мне довелось присутствовать в Москве на замечательном концерте, где русские народные песни в жаровских обработках пела мужская группа Петербургской капеллы под управлением В.А. Чернушенко, и пела не «по Жарову», а по-своему: сдержанно, классично, исключительной красоты звуком. И публика едва ли не целый час после окончания концерта не хотела расходиться.

Возвращаясь к богослужебному пению: в раннехристианской Церкви не существовало хора, песнопения за богослужением исполнял молящийся в храме народ. Вот и сегодня многие люди, стоящие в храме, подпевали хору. Возможно ли такое всенародное пение во время службы?

Если так, как сегодня пели - возможно. Люди пели с энтузиазмом, пели правильно, вступали там, где надо. Я и сама подпевала. Другое дело общенародное пение как принцип: если храм небольшой, а приход очень сплоченный, то это может получиться. Но в большом храме, где проходят архиерейские службы, вряд ли такое возможно. Это тоже очень старая дискуссия.

Архимандрит Антонин (Капустин) - великий человек, замечательный деятель Русской Церкви - опираясь на опыт восточных стран, где он жил, писал, еще в середине XIX столетия, что пение в храме должно быть общенародным, что нужно вовлекать всех людей в службу, а платить деньги певчим вроде бы безнравственно.

На что митрополит Филарет ему отвечал, что по такой логике не надо платить священникам, дьяконам, всем, кто что-то делает в храме и для храма. Суть же вопроса в том, что плохое, нестройное пение нарушает ход и смысл службы, и этого не должно быть.

Желание петь на клиросе испытывают многие. Стоит ли воспринимать тягу к церковному пению как призвание? Нужно ли реализовывать свое желание? Возможно ли это? Принесет ли это пользу Церкви? Об одном таком опыте — рассказ от первого лица в нашей сегодняшней рубрике.

Изначально я очень сильно сомневалась в том, что мне стоит воплощать в жизнь свое желание петь в церковном хоре. Однако обстоятельства складывались таким образом, что не встать на клирос означало бы непослушание настоятелю храма, который я посещала. А на это я решиться не могла.

Окраинный храм, небольшой женский коллектив. Почти у всех была основная работа, и на клирос многие приходили при наличии свободного от нее времени. Священники и тому были рады — с певчими было не густо. Многие из нас послушно пели стихиры, тропари и нотные песнопения, на которые указывал регент, но самостоятельно в уставе не разбирались и без регента службу спеть не могли. Однажды пришла я пораньше, время начала Литургии неумолимо приближалось, а регент и другие певчие опаздывали. Священник выглянул из алтаря и, увидев одного певчего, удовлетворенно кивнул: ему и невдомек, что этот певчий — дуб-дерево и в одиночку даже «Господи, помилуй» в нужном месте не споет. Когда я поняла, что батюшка может начать службу, не дожидаясь прихода опаздывающего регента, — сбежала с клироса сломя голову. Стыдно, конечно, но это лучше, нежели претерпеть позор потом, во время службы. После второго такого происшествия я начала задумываться о том, что со своим образованием в этой области надо что-то делать.

Оказалось, что учиться церковному пению в Саратове человеку, занятому на основной работе с 8 до 17 часов, особо и негде. Но мне несказанно повезло…

Спасите наши уши!

Однажды мне поступило предложение петь в храме во имя святого праведного Лазаря Четверодневного, что на Ново-Елшанском кладбище. Желающих быть там певчими не было: и добраться сложно, и прихожан особо нет в связи с удаленностью от города. И как-то все сходилось на мне: живу недалеко, в Жасминном, есть свой автомобиль, желание подтянуть свой уровень в области церковного пения и возможность сделать это, не травмируя слух прихожан.

Несколько вечеров перед первой Литургией, которую мне предстояло спеть самостоятельно, со мной позанималась регент Никольского храма. Она упорядочила в моей голове знания и навыки, и я стала понимать ход службы, а также вполне сносно пропевала основные песнопения. Больше времени на занятия не было — приближались выходные и мое первое «одиночное плавание».

Как только началась служба, меня парализовал страх. Отчего?! Ход Литургии я выучила, священника знала давно, свечница — добрая знакомая, а алтарник — тот вообще живет со мной по соседству. Больше в храме никого не было, кроме Сил бесплотных. «Вот в них все и дело!» — это я потом прочувствовала душой. Впоследствии трепет перед службой возникал всегда, даже когда я уже была уверена в своих силах. Я поняла, что богослужение — самое важное, что происходит на земле. А человек, участвующий в нем, несет колоссальную ответственность за качество и каждую секунду этого таинственного действа.

На той, первой, Литургии я читала и пела как в тумане, от страха совершенно ничего не соображая. Подошел черед чтения Апостола. На ватных ногах я вышла к центральному аналою и на возглас священника из алтаря: «Премудрость!» зачем-то вместо фразы «К Галатам послания святаго апостола Павла чтение» торжественно изрекла: «Вонмем!». Единственное, на что в тот момент хватило моего парализованного страхом ума, — понять, что сморозила я что-то не то… Повисла звенящая тишина. Мне эта минута тишины показалась вечностью, я покачивалась на ватных ногах, борясь с желанием упасть в спасительный обморок. Священник меня из ступора вывел, ситуацию исправил, я прочла послание к Галатам и с горем пополам допела-таки Литургию.

На всенощном бдении, которое сложнее Литургии, я первое время тоже выкидывала фортели. Бедные батюшки, которые служили в Лазаревском храме посменно! Все они понимали, что деваться от меня некуда. Певчих, умеющих самостоятельно, в одиночку пропеть всю службу, в городе тогда можно было пересчитать по пальцам…

И вот буквально за несколько последних лет ситуация в нашем городе переменилась. Я даже немного завидую тем, кто учится петь сейчас, потому что перед этими людьми открыты большие возможности получить глубокие знания, и ничьи уши от их ученических ошибок не пострадают!

Любители-отличники

Любительские хоровые коллективы сейчас есть практически во всех саратовских храмах, а в некоторых помимо любительских взрослых хоров существуют и детские.

Я пообщалась с регентами любительских церковных хоров, интересуясь у них, можно ли научиться церковному пению, не имея музыкального образования. Есть ли шансы научиться красиво петь, если ваш голос не услаждает слух собеседника? Возможно ли это, если вы немилосердно фальшивите, а петь очень хочется?

— Было бы желание, — говорит Ирина Катарьян, регент Ильинского храма поселка ВСО города Саратова. — Я никого не отсеиваю. Слух можно выработать, голос поставить. Все зависит от трудолюбия человека, и нередко приходится замечать, как люди с меньшими вокальными данными оставляют позади тех, кому дарован хороший слух и голос. Наши любители сейчас уже поют Литургию по субботам. Я считаю, что практика очень важна и именно применение знаний на богослужениях ускоряет обучение.

— С любительским хором очень приятно работать, — рассказывает Мария Никитина, преподаватель церковного пения в певческой школе Петропавловского храма Саратова. — Они как дети-отличники: их важное качество — усердие.

— В певческой школе Петропавловского храма преподается чинопоследование богослужения (устав), церковнославянский язык, вокал и непосредственно пение, — рассказывает регент любительского хора Виктория Усова. — Любители поют на вечернем богослужении по пятницам и на Литургии по субботам. В праздники выезжают на богослужения в села, где нет певчих. Сейчас у нас обучается 30 человек.

Наталья Федотова занимается с любительским хором храма во имя святителя Митрофана Воронежского.

— Хор существует с июля 2015 года, — рассказывает Наталья. — Учим пока Литургию (обиход) и тропарные гласы. Результаты уже есть. Конечно, приходится много времени тратить на обучение новичков нотной грамоте, потому что основная масса учеников музыкального образования не имеет, но это преодолимое препятствие.

В бывшем здании семинарии по адресу Радищева, 24 работают курсы церковного пения, организованные миссионерским отделом Саратовской епархии. Обучение проходит также по нескольким направлениям — от постановки дыхания и голоса до изучения чинопоследования Божественной литургии, всенощного бдения, молебна и панихиды.

Зачем это нужно?

Много в России вымерших сел-призраков. А где-то в глубинке жизнь еще теплится. Например, в старинном русском селе Синодское Воскресенского района Саратовской области численность населения когда-то достигала 2500 человек. В центре села стоял каменный, с колокольней и престолом во имя Святой Живоначальной Троицы красавец храм. В советские годы он был разрушен, а Синодское, как и многие другие российские села, пришло в упадок. И вот в 2015 году общине было передано здание бывшей сельской конторы для совершения богослужений.

Воскресное утро, к храму тянутся немногочисленные прихожане, и каждый несет с собой или везет на санках по небольшому полену — в храме установлена дровяная печка. По большим праздникам в Синодское приезжает служить командированный из Саратова священник, а по выходным из Саратова прибывают миссионеры — Надежда Анатольевна Попова и Олег Федорович Злобнов. Приезжают, потому что это нужно верующим жителям Синодского. Олег посещает курсы миссионерского отдела епархии, Надежда ходит на курсы церковного пения. В Синодском они служат обедницу мирским чином и читают часы. Надежда поет, Олег Федорович после службы объясняет прихожанам суть главы Евангелия и Апостола, которые читались в этот день.

Прихожан мало, всё больше старушки.

— Конечно, печально видеть, что в храме только немощные бабушки, — говорит Надежда. — Но согревает мысль, что первыми всегда приходят старушки, а за ними начинает подтягиваться и молодежь. И верится, что если возрождается церковь, возродится и село.

— Священников не хватает, организовать регулярные богослужения в отдаленных селах не представляется пока возможным, поэтому цель наших курсов — подготовить людей, которые могли бы послужить Церкви на клиросе, — говорит руководитель миссионерского отдела Саратовской епархии священник Дионисий Каменщиков. — Тогда жители глубинки смогут молиться в церкви не только в большие праздники, но и каждые выходные. Мы понимаем, что таких людей вряд ли будет много, потому что это настоящее подвижничество — каждые выходные отправляться в дальнее село, несмотря на погоду, самочувствие, настроение. Это настоящее жертвенное служение, и людей, на него способных, единицы. Но мы таких людей ищем.

Наверно, когда есть желание послужить Церкви, Богу и людям, и для этого предоставляются все возможности, нужно хвататься за них, чтобы спустя годы не пришлось испытывать горечь за потраченное зря данное Богом время и закопанные таланты.

Газета «Православная вера» № 02 (550)

Николай Константинович Зацепин – Монастырки на клиросе, 1852

Кто поет в храме? Для России – довольно странный вопрос. Всем понятно, что в храмах за богослужением у нас поют специальные хоры. Иногда эти хоры состоят исключительно из мужчин, иногда – из женщин. Но самая распространенная ситуация у нас – смешанные хоры, включающие в себя одновременно и мужчин, и женщин.

Когда-то, до революции, в российских храмах имели право петь только мужчины. Женщины до участия в хорах принципиально не допускались. Женские церковные хоры имелись в те времена только в женских монастырях. Все изменилось после революции. Немногочисленными прихожанами православных храмов в России остались тогда только женщины или бабушки. Они, в итоге, и стали петь во время службы.

В Греции разрыва поколений, подобного нашему, не было. То есть там не возникло ситуации, когда до определенного момента храмы были полны людьми, а после – почти полностью опустели. Традиция принадлежать к Православной Церкви передавалась в Греции из поколения в поколение. Кроме того, дети перенимали от родителей и формы участия в церковной жизни. Речь идет не только о том, что сыновья греческих священников часто сами принимали сан. Но и о других, необычных для России, формах служения в Церкви.

В Греции имеются особые церковные певцы и чтецы, которые именуют себя псалтисами. Псалтисами могут быть только мужчины. Обычно это очень солидные, немолодые уже греки, обладающие незаурядными голосовыми качествами. Для особой торжественности псалтисы надевают на службу рясы – широкие облачения, которые священники носят в повседневной жизни. Этим они показывают, что являются частью клира, то есть принадлежат к разряду особых церковных служителей.

В Церквах греческой традиции женщины к пению во время службы в общем-то отношения не имеют. Встречаются иногда на греческих приходах женские или смешанные хоры, но это расценивается прихожанами как нововведение и не особо поддерживается.

В Греции у меня есть один знакомый псалтис. Это старый уже мужчина. Когда-то он был женат (теперь он вдовец), имел светскую работу, но при этом с самых ранних лет он каждое воскресенье и праздники поет в Церкви на богослужении. Служба стала неотъемлемой частью его жизни настолько, что многие тексты он знает наизусть. Помню, как поразился, когда увидел, что этот псалтис, ни на миг не глядя в книгу, произносил подряд несколько псалмов, а затем исполнял несколько песнопений.

Псалтисы – это настоящая каста. Нельзя просто так стать псалтисом. Даже если обладаешь красивым и сильным голосом. Псалтисы отлично знают службу, прекрасно ориентируются в богослужебных книгах. А еще они обладают потрясающим слухом и потому – в совершенстве владеют искусством византийского пения, которое значительно сложнее славянского. Поэтому каждый псалтис на греческом приходе уважаем и ценим, почти как священник.

С вами был священник Антоний Борисов. Мы говорили сегодня о псалтисах – особых певцах и чтецах в Греческой Церкви.

Православное богослужение немыслимо без церковного пения, без хора. Правда, в наших условиях это далеко не всегда настоящий, профессионально организованный хор. В ином маленьком храме поют два-три человека. Но зависит от этих двух-трех человек невероятно много.
Человек на клиросе вольно или невольно постигает богослужение изнутри. Его восприятие — это восприятие особое. Он изначально призван не только получать, но и сразу — отдавать другим, помогать другим в духовном труде, в раскрытии глубинного смысла всего, происходящего в храме. Чем же оно для него становится — это место на клиросе?

«Я пою в церковном хоре» — как часто приходилось мне произносить эти слова. Но значение их для меня самой с годами качественно менялось, наполняясь новыми впечатлениями и оттенками смысла, обрастая конкретными деталями. Для верующего человека всё, что он делает в Церкви,— служение. Приносит ли мое служение достойные плоды? Научаюсь ли я правильно пользоваться его духовными дарами? Ведь не случайно же Господь поставил меня на это место… А умею ли я по-настоящему ценить этот Божий подарок?

Предложение петь в храме, полученное почти семь лет назад, действительно стало для меня подарком. Я тогда только начала воцерковляться, и мне хотелось постоянно что-то узнавать о Православии, углубляться в него, хотелось поскорее стать частью всей этой величественной красоты, открывавшейся мне. Мечтала ли я петь в церкви? Конечно, мечтала, но как-то шепотом, как о несбыточном: «Может быть, когда-нибудь?.. Как это было бы хорошо!». И вдруг, всего через четыре или пять месяцев с момента моего сознательного вступления в Церковь меня зовут: приходи, научим.

Храм, куда меня пригласили, маленький, мало известен саратовцам, располагается на территории областной больницы в Смирновском ущелье. Освящен в честь иконы Божией Матери «В скорбех и печалех Утешение». Службы здесь проходят по воскресным дням и по особым праздникам. Идеальные условия, чтобы попробовать себя на новом поприще. Одновременно с этим, однако, я испросила благословения петь иногда на клиросе храма в честь Покрова Божией Матери, прихожанкой которого в то время была. Именно для того, чтобы научиться — ведь там настоящий, профессиональный хор.

Певчие, пришедшие на клирос, как и я, «из народа», сталкиваются с несколько большим количеством трудностей, чем их профессиональные коллеги. Основная проблема — отсутствие навыка «чтения» музыки, когда ты не просто воспроизводишь заученную мелодию, а именно читаешь незнакомый или малознакомый музыкальный текст. Поешь ноты, попадая с одной на другую в любых комбинациях, как будто складываешь буквы в слова. Оказалось, что знать музыкальную грамоту для этого ничтожно мало.

Но трудности меня совершенно не пугали. Ничем не обоснованная уверенность в своих силах и огромное желание петь в храме помогли мне. «Дорогу осилит идущий!» — таков был мой настрой.

Мне, конечно, несказанно повезло с тем коллективом, в который я попала. Подавляющее большинство певчих Покровского храма были профессиональными музыкантами и просто хорошими людьми. Старшие коллеги с огромным терпением относились к моим профессиональным недостаткам и помогали их искоренять. Мне посчастливилось работать с несколькими регентами, и каждый из них дал мне что-то свое для понимания церковного хорового пения. Основные профессиональные навыки я получила под руководством Натальи Серовой. Благодаря ей я усвоила главное — нужно быть предельно внимательной к так называемым мелочам. Точнее, понимать, что мелочей в нашем деле просто нет. Дисциплинированное пение исключительно по руке регента, четкая артикуляция, чувство ансамбля, умение слушать партнеров, умение держать партию — вот важнейшие уроки первых лет. В это же время я пыталась освоить и правильное формирование и подачу звука. Но основные сдвиги в этом направлении произошли благодаря уже другому регенту — Татьяне Михайловне Нечкиной. Она смогла найти самые точные и понятные для меня слова, чтобы мое пение приблизилось к требуемым нормам. Последний регент, с которым я работала,— Михаил Толчин. С ним у меня была возможность хорошо попрактиковаться в чтении незнакомого музыкального текста и почти избавиться от страха перед этим.

Сейчас я уже не пою в Покровском храме, но остаюсь певчей больничного храма в честь иконы Божией Матери «В скорбех и печалех Утешение». С регентом и моей духовной сестрой Ольгой Еремчук мы поем чаще всего вдвоем, что, конечно, существенно отражается на подборе репертуара. Дуэт не в силах полноценно передать красоту православных песнопений. Но мы делаем все для того, чтобы реализовать опыт, полученный в Покровском храме. Ведь в церкви петь плохо недопустимо. Мы не имеем права своими запинками, ошибками или небрежностью помешать тончайшему и важнейшему процессу — беседе души с Богом, стоянию человека пред Лицом Божиим.

С самого начала, как только я встала на клирос, у меня возникло ощущение, будто я на службе впервые. Надо было заново учиться сосредоточенности на молитве, запоминать последовательность богослужения, заучивать уже, казалось, давно знакомые слова песнопений. Но как по-новому при этом открывалось для меня и богослужение, и само Православие! Только на клиросе я узнала, что существует суточный богослужебный круг, а также недельный и годовой, узнала принципы их построения и взаимодействия, узнала, какие существуют типы служб, их особенности. А богослужебные тексты — это безграничный источник познания веры. Это неизмеримые по своей красоте и глубине слова, в которые вложено столько святости и любви к Богу, что иногда страшно их произносить: душа замирает! И замечательнее всего то, что изучение богослужебного устава, наблюдение за тем, как строится служба именно в этот день недели, в это число месяца, в этот год, никогда не может наскучить. Это связано с самим принципом действия устава, с его подвижностью.

Мы стоим близко к алтарю и иногда слышим слова молитв, которые произносит там священник. Тогда происходящее в храме и уже, казалось, давно познанное обретает для нас еще большую глубину. Помню, однажды услышала, как после причащения прихожан батюшка произнес, погружая в Чашу вынутые из просфор частички: «Омый, Господи, грехи всех поминавшихся здесь Кровию Твоею честною…». Это меня так поразило! То есть о тех людях, имена которых мы пишем в обеденных записках о здравии и упокоении, священник сначала молится на проскомидии, а потом просит смыть их грехи Кровью Христовой. Сердце содрогнулось — так живо откликнулась в нем Крестная смерть Спасителя. Смерть Бога за каждого человека, который был и только еще будет на земле…

Теперь я понимаю, почему церковную службу называют живым богословием. В центре всего — жертва Христова, совершаемая здесь и сейчас. А вокруг этого центра действуют, сплетаясь между собой, прошлое (в виде библейских образов и воспоминаний подвигов святых угодников), настоящее (сам факт совершения богослужения) и будущее (заключенное в значении Таинства Евхаристии для человека). Соприкосновение с этой тайной делает, кажется, невозможным равнодушное пребывание на службе.

Но, к сожалению, у людей, работающих в храме, бывает страшное искушение — привыкание к святыне. И непонятно, как можно избежать этого и как с этим бороться. В какой-то момент я стала замечать, что, ежедневно бывая на службе, я всё меньше времени и возможности нахожу во время нее для молитвы, а всё больше занята посторонними мыслями. Сердце становилось всё безучастней. Появилась угроза того, что пение в церкви станет просто работой, пусть и любимой. Заметить в себе подобное настроение для христианина — катастрофа. И что можно в этом случае предпринять? Я попыталась взять себя в руки и старалась сохранять внимание максимально к каждому слову на службе. Господь сразу приходит на помощь даже самому скудному нашему труду. И на самом деле, после некоторых усилий через навалившуюся эмоциональную глухоту вдруг пробивается ясность. Обычно таким отрезвляющим действием обладает подготовка к Причастию. Каноны и молитвы, входящие в подготовительное молитвенное правило, прогоняют туман из мыслей и сердца, пробуждают душу: «Да буду дом Твой, причащением священных Таин, живущаго Тя имея в себе со Отцем и Духом…». Только вдуматься! Буквально каждое слово Последования ко Святому Причащению способно оживить закоснелые чувства.

Другое дело, что опасность привыкания к святыне никуда не исчезает и вряд ли исчезнет. Научиться бы только угадывать в себе это состояние души, чтобы побеждать его еще в зародыше…

Только оказавшись на клиросе, я почувствовала, что нахожусь практически в алтаре. К нотам и богослужебным книгам прикасалась почти как к святыням. Сейчас, конечно, отношение к многократно перелистанным, прочитанным и спетым октоиху, минеям, нотным сборникам иное. Это, скорее, хорошо знакомое и любимое орудие, которое берешь уверенной, но трепетной рукой. Зато я все чаще начинаю задумываться о том счастье, которое мне выпало. В своей жизни каждый может послужить Господу своей молитвой, вниманием и помощью ближнему, и это уже очень ответственно. А труждающимся в храме предоставлен как бы дополнительный шанс. И когда осознаешь, что ты являешься частью того инструмента, или, лучше сказать, организма, с помощью которого Церковь служит Богу, то радость и ликование приходят на сердце, а вместе с ними и покаяние.

Инна Стромилова
Журнал «Православие и современность» № 12 (28) за 2009 г.