13 танковый полк 2 дивизия. Лейтенант загрузился, сел грустный, задумался

Главная сложность в написании гайда по крейсерам заключается в том, что у нас фактически в игре есть три разных ветки: Легкие крейсера, тяжелые крейсера, сверхтяжелые крейсера (Аляска, Сталинград и т.п.)

И, по-хорошему, для каждого из классов следует писать отдельный гайд.

Я же попробую все объединить в один, прошу простить, если получится несколько сумбурно.

Большинство посетителей СНТ и так все это знает, или даже знает побольше (кстати, пишите в комментах о своем опыте), но, надеюсь, кому то будет полезно;)

Роль крейсера в игре – это саппорт уроном.

Да, бывают исключения в виде сверхтяжелых кров, типа Сталинграда, Аляски и т.п. у которых геймплей ближе к линкорному, но в целом, крейсер помогает Линкорам и эсминцам уроном. Пока фокус идет по союзному линкору, или эсминцу – крейсер стреляет по той цели, которая ближе и больше всего угрожает «прикрываемому».

Идеальное позиционирование крейсера, быть чуть позади линкоров (если позволяет ситуация), и, как бы, сбоку.

Представим ситуацию, у нас есть точка – линкор должен быть в 14 км от дальнего края точки, перед линкором должен быть эсминец союзный, и где-то в 15+ км от линкоров врага должен быть крейсер.

Если вражеские линкоры слишком далеко от точки, к точке можно подходить ближе, вплоть до границы засвета от эсминцев врага, т.е. где то 10-11 км. Первоначальная ваша задача, прикрывать ваших эсминцев на точке. Если эсминцев нет (по какой-то причине), то уходить на дистанцию и фокусить линкоров фугасами и подлавливать крейсеров на отвороте бронебойными снарядами.

Вообще, важно понимать, что у легких и тяжелых кров игра напрямую крутится вокруг их границы засвета и возможности отвернуть от залпа противника. Поэтому качать в инвиз нужно все крейсера без исключения.

Крейсер «танкует» урон маневром и отсветом. Между вами и противником должна быть такая дистанция, чтобы если он выстрелит, вы всегда могли успеть или отвернуть и спрятать мягкий борт, или затормозить, или после выстрела отсветиться и, например, отвернуть.

У вас на подкорке должна быть записана эта дистанция, для каждого крейсера она своя и, в основном, равна полной маскировке +2 / 3км. Это минимальная дистанция. Лучше – больше.

Отсюда вытекает основное правило, не подставляйтесь под фокус противников.

Если в вас одновременно стреляет 2 или более линкора, то вы не сможете нормально маневрировать от залпов и рано или поздно вас накроет залпом. Лучше отсветитесь и займите безопасную дистанцию или позицию (например – за островом). Не следует героически перестреливаться с превосходящими силами противников, вы не линкор, у которого часто нет выбора, вы можете уйти.

Как правильно выживать на крейсере?

Маневрируйте .

Да, звучит просто и логично, но сколько я вижу игроков на крейсерах, которые ходят по рельсам. Правда не долго. Старайтесь следить за миникартой и вообще выходить из прицела, после каждого выстрела осматривайтесь (актуально, конечно, для кров с кд > 6 секунд, на более скорострельных – каждые 2-3 залпа), и смотрите, не выстрелил ли кто по вам в ответ с других направлений.

Важно : позиционируйте себя к врагу таким образом, чтобы быть к нему легким ромбом (напомню, речь про безопасную дистанцию, т.е. максимальный инвиз + 2/3 км). Не прямым бортом, не идеально носом или острым ромбом, а именно чуть большим углом, при котором вы можете стрелять всеми стволами (в видео, которое в начале темы, есть примеры такого маневрирования).

Почему нельзя двигаться идеально прямым бортом – потому что так сложнее отворачивать/подворачивать в залп.

Почему нельзя двигаться острым ромбом и пытаться отвернуть на полной скорости от залпа?

Потому что отворачивать и подворачивать просто некуда. Вы уже идете так сильно «ромбом», что противник берет правильно упреждение и куда бы вы не отворачивали, по вам попадут снаряды. У вас всегда должен быть «угол», который можно сильно изменить и «скорость», которую можно погасить для маневра.

Какие виды уклонения бывают?

Простой отворот/подворот на полной скорости

Вы делаете выстрел и тут же ставите острый ромб противнику под его выстрел.

Если вы идете по направлению к противнику, то подворачиваете в него (и в выстрел), если от (что чаще всего), то, соответственно, отворачиваете так, чтобы показать ему практически корму.

Игра скоростью

Это самое важное колдунство, которое многие крейсера не знают или применяют неправильно.

Если дистанция большая > 16км и по вам пошел выстрел, вы, теоретически, можете вообще остановиться практически прямым бортом и все снаряды упадут у вас перед носом. А потом у вас будет выбор, или отсветиться, или уже спокойно отворачивать.

В чем может быть проблема? Если по вам стреляет несколько противников, вы оттормозитесь от одного, но второй увидит, что вы снижаете скорость и выстрелит идеально на вашу остановку.

Поэтому остановку лучше комбинировать с отворотом, особенно это актуально, если дистанция опасная, т.е. ближе 13 км. Риск есть в любом случае, но если все сделать правильно, то или снаряды перелетят, или попадут под острым углом где то в районе носа и не нанесут много урона.

Игра скоростью очень важна, без нее играть эффективно на крейсере практически невозможно. Игроки уже давно пристрелялись на отвороты, и многие уже и на отвороты с остановкой, поэтому без применения этой техники убивать вас будут очень быстро.

Как и у любой тактики, у игры скоростью есть свои нюансы.

Не рекомендуется снижать скорость, если вы слишком поздно увидели залп. В таком случае попытка остановиться сделает только хуже, противник часто берет не идеальное упреждение, а снижением скорости не вовремя вы получите идеальный залп в ваш прямой борт. Если поздно увидели залп, пытайтесь просто отвернуть/подвернуть, подставив бронепояс. А если совсем поздно увидели, лучше вообще не маневрируйте и молитесь, ибо маневр только поднимет ваш борт над водой и снаряды взведутся с большей вероятность.

Как я уже говорил, если вы снизили скорость, и отвернули от одного противника – а по вам кто-то стреляет как раз с того направления, к кому вы остановились и подставили борт, то все плохо.

Избежать такой ситуации можно, но сложно – это надо следить за обстановкой в бою и прогнозировать ситуацию. Как правило, лучше вообще не вступать в бой с линкором, если есть риск получить разнесенный залп с разных направлений. Ну или молиться на то, что вашу остановку не заметят с другого фланга, а если и заметят, то не попадут.

90% смертей опытных крейсероводов происходит именно по этой причине, от одной цели увернулся, под другую подставился. Или еще проще, от одной цели крейсер идет ромбом и маневрирует от залпов, а для другой он как раз подворачивает бортом периодически и рано или поздно ловит в цитадель, если не успевает уйти в инвиз.

Если дистанция слишком близкая, чтобы нормально увернуться от залпа, и нет возможности уйти в инвиз, а вы движетесь на сближение с противником, то есть вариант продлить свою жизнь вплоть до 5км дистанции – выставляя противнику ромбом бронепояс на грани его пробития, а потом подворачивать прямо в залп. В итоге снаряды попадут в бронепояс и, скорее всего, срикошетируют. Противник изначально целится вам, например, в нос – понимая, что он его пробивает, но увидя, что вы выставляете борт – переносит залп ближе к центру корабля, и когда вы подворачиваете, все по сути уходит в молоко. Данный маневр опасен, ибо есть шанс не успеть довернуть и поймать весь залп в цитадели. Дистанция, на которой можно применять данную тактику определяется революционным чутьем, но обычно это где то от 8 до 12 км, ближе – не успеете отвернуть, дальше – проще выйти из засвета. Иногда противника можно обмануть так даже почти в упоре, но это должен быть слабый противник.

Во всем этом очень сильно помогает перк «арттревога». Он оповещает о выстреле по вам с большой дистанции, и вы таким образом можете разгрузить немного внимание и сфокусироваться на стрельбе по линкору. Пока лампа не загорелась, можно никуда не маневрировать и не рисковать попасть под залп на «противоходе». Представьте, вы начали маневр, а по вам никто так и не выстрелил, вы решили обратно вернуться на позицию ромбом, а вам как раз туда и выстрелили.

Пользуйтесь складами местности.

Плох тот крейсер, который не уходит в опасной ситуации за остров.

Часто стоит планировать бой таким образом, чтобы, если и когда на вас обратят внимание большое количество противников, у вас было куда уйти из-под фокуса.

Можно попытаться уйти и в инвиз, но это долго, часто вовремя завернуть за остров и уклониться от залпов – быстрее и выгоднее, а уже за островом спокойно развернуться и идти в сторону нового укрытия.

Понятно, что в такой ситуации о большом уроне не может идти и речи, но это именно тот случай, когда выбора просто нет. Т.е. или вы вообще не стреляете, потому что противников НУ ОЧЕНЬ много, или стреляете несколько залпов и уходите за остров. Особенно это актуально, когда не ясно – а сколько противников вообще на фланге. Вы можете начать бой с 1-2 кораблями, а потом засветится еще 3, вот тут-то спасительный остров может и помочь сохранить запас ХП.

Как максимально наносить полезный урон

Совет простой и очевидный, быть близко к врагу, но не настолько близко, чтобы не было шансов маневром уворачиваться от залпов. Идеальный крейсер для такого – ЗАО.

Но не все корабли могут играть от маневра, многие или слишком неповоротливы, или у них слишком плохая баллистика и бронирование, чтобы играть в такой геймплей.

В таком случае, повторюсь, ваше спасение – острова.

Вы должны занимать такую позицию, чтобы под прикрытием острова вести огонь по противникам, перекидывая через него снаряды. Это касается практически всех легких крейсеров, включая минотавра и вустера. Сюда же попадает и демоин из-за своей баллистики.

Так же стоит помнить, что стрелять только фугасами не эффективно, даже на ЗАО.

Опытный крейсеровод переключается между Ббшками и фугасами по ситуации, для этого на многие крейсера имеет смысл изучать перк на быстрое переключение между типом снаряда. Особенно это актуально для Анри, т.к. его с его баллистикой и пробитием можно ловить врага на отвороте на большой дистанции.

Универсальные перки капитанов для тяжелых крейсеров. Пеленг можно заменять на инерционник (Анри и легкие кры со 155мм), или на противопожарку (Сталинград, аляска и т.п.)

Видео-вариант гайда с примерами по маневрированию

Материал из Википедии - свободной энциклопедии

Молотов


Служба:	СССР СССР
Класс и тип судна	лёгкий крейсер
Порт приписки	Севастополь
Организация	Черноморский флот СССР
Изготовитель	Gio. Ansaldo & C. (проектная документация), ЦКБС-1 (доработка проекта), Николаевский завод № 198 (постройка)
Заказан к постройке	июль 1934 года
Строительство начато	14 января
Спущен на воду	4 декабря 1939 года
Введён в эксплуатацию	14 июня 1941 года
Выведен из состава флота	4 апреля 1972 года
Статус	разобран на металл в Инкермане
Основные характеристики
Водоизмещение	8882 т
Длина	191,4 м
Ширина	17,7 м
Осадка	7,2 м
Бронирование	Бортовой пояс: 70 мм Палуба, боковые стенки и крыши башен: 50 мм Стенки боевой рубки: 150 мм Крыша боевой рубки: 100 мм
Двигатели	2 турбозубчатых агрегата
Мощность	133 000 л. с. (97,8 МВт)
Скорость хода	36 узлов (66,67 км/ч)
Дальность плавания	3680 морских миль на скорости 15 узлов
Экипаж	863 человека
Вооружение
Навигационное вооружение	2 гирокомпаса «Курс-2» 4 5” магнитных компаса
Радиолокационное вооружение	станция «Редут-К »
Артиллерия	3 × 3 180-мм орудия МК-3-180 (900 снарядов) 6 × 100-мм орудия Б-34 (1800 снарядов)
Зенитная артиллерия	9 × 45-мм орудия 21-К (по 600 снарядов на ствол) 4 × 12,7-мм пулемёты ДШК (по 12 500 патронов каждый)
Противолодочное вооружение	50 глубинных бомб
Минно-торпедное вооружение	2 трёхтрубных торпедных аппарата 1-Н, 164 мины
Авиационная группа	КОР-2 , катапульта ЗК-1а

Создание проекта

Рейды в Туапсе

Авария у нефтепирса № 4 и ремонт

В конце 1940-х на «Молотове» провели испытания опытных образцов радиоэлектронного вооружения, предназначенного для строящихся крейсеров проектов 68-К и 68-бис : в 1948 была испытана РЛС обнаружения надводных целей «Риф» и РЛС противовоздушной обороны «Гюйс-2», а в 1949 - аппаратуры боевого информационного поста «Звено» (прототип современных автоматизированных систем управления). С по 28 января 1955 года крейсер на заводе № 497 («Севморзавод») прошел капитальный ремонт и модернизацию с обновлением зенитного и радиолокационного вооружения. В 1955 году «Молотов» стал флагманским кораблём 50-й дивизии крейсеров ЧФ, и на нем держал свой флаг командир дивизии контр-адмирал С. М. Лобов .

Командиры корабля

капитан 1 ранга Зиновьев Ю. К. (хх.08.1938 - (хх.08.1939);
капитан 1 ранга Зиновьев Ю. К. (хх.10.1939 - 06.03.1942;
капитан 1 ранга Романов М. Ф. (07.03.1942 - 28.04.1943);
капитан 3 ранга Жиров Ф. В. (28.04.1943 - 01.04.1944);
капитан 2 ранга Пархоменко В. А. (01.04.1944 - хх.хх.19хх)

Напишите отзыв о статье "Молотов (крейсер)"

Примечания

Ссылки



Тип «Светлана»

Крейсера проекта 26

Крейсера проекта 26-бис

Отрывок, характеризующий Молотов (крейсер)

– Ее племянницу, княжну Болконскую. Она здесь, в Воронеже, с теткой. Ого! как покраснел! Что, или?..
– И не думал, полноте, ma tante.
– Ну хорошо, хорошо. О! какой ты!
Губернаторша подводила его к высокой и очень толстой старухе в голубом токе, только что кончившей свою карточную партию с самыми важными лицами в городе. Это была Мальвинцева, тетка княжны Марьи по матери, богатая бездетная вдова, жившая всегда в Воронеже. Она стояла, рассчитываясь за карты, когда Ростов подошел к ней. Она строго и важно прищурилась, взглянула на него и продолжала бранить генерала, выигравшего у нее.
– Очень рада, мой милый, – сказала она, протянув ему руку. – Милости прошу ко мне.
Поговорив о княжне Марье и покойнике ее отце, которого, видимо, не любила Мальвинцева, и расспросив о том, что Николай знал о князе Андрее, который тоже, видимо, не пользовался ее милостями, важная старуха отпустила его, повторив приглашение быть у нее.
Николай обещал и опять покраснел, когда откланивался Мальвинцевой. При упоминании о княжне Марье Ростов испытывал непонятное для него самого чувство застенчивости, даже страха.
Отходя от Мальвинцевой, Ростов хотел вернуться к танцам, но маленькая губернаторша положила свою пухленькую ручку на рукав Николая и, сказав, что ей нужно поговорить с ним, повела его в диванную, из которой бывшие в ней вышли тотчас же, чтобы не мешать губернаторше.
– Знаешь, mon cher, – сказала губернаторша с серьезным выражением маленького доброго лица, – вот это тебе точно партия; хочешь, я тебя сосватаю?
– Кого, ma tante? – спросил Николай.
– Княжну сосватаю. Катерина Петровна говорит, что Лили, а по моему, нет, – княжна. Хочешь? Я уверена, твоя maman благодарить будет. Право, какая девушка, прелесть! И она совсем не так дурна.
– Совсем нет, – как бы обидевшись, сказал Николай. – Я, ma tante, как следует солдату, никуда не напрашиваюсь и ни от чего не отказываюсь, – сказал Ростов прежде, чем он успел подумать о том, что он говорит.
– Так помни же: это не шутка.
– Какая шутка!
– Да, да, – как бы сама с собою говоря, сказала губернаторша. – А вот что еще, mon cher, entre autres. Vous etes trop assidu aupres de l"autre, la blonde. [мой друг. Ты слишком ухаживаешь за той, за белокурой.] Муж уж жалок, право…
– Ах нет, мы с ним друзья, – в простоте душевной сказал Николай: ему и в голову не приходило, чтобы такое веселое для него препровождение времени могло бы быть для кого нибудь не весело.
«Что я за глупость сказал, однако, губернаторше! – вдруг за ужином вспомнилось Николаю. – Она точно сватать начнет, а Соня?..» И, прощаясь с губернаторшей, когда она, улыбаясь, еще раз сказала ему: «Ну, так помни же», – он отвел ее в сторону:
– Но вот что, по правде вам сказать, ma tante…
– Что, что, мой друг; пойдем вот тут сядем.
Николай вдруг почувствовал желание и необходимость рассказать все свои задушевные мысли (такие, которые и не рассказал бы матери, сестре, другу) этой почти чужой женщине. Николаю потом, когда он вспоминал об этом порыве ничем не вызванной, необъяснимой откровенности, которая имела, однако, для него очень важные последствия, казалось (как это и кажется всегда людям), что так, глупый стих нашел; а между тем этот порыв откровенности, вместе с другими мелкими событиями, имел для него и для всей семьи огромные последствия.
– Вот что, ma tante. Maman меня давно женить хочет на богатой, но мне мысль одна эта противна, жениться из за денег.
– О да, понимаю, – сказала губернаторша.
– Но княжна Болконская, это другое дело; во первых, я вам правду скажу, она мне очень нравится, она по сердцу мне, и потом, после того как я ее встретил в таком положении, так странно, мне часто в голову приходило что это судьба. Особенно подумайте: maman давно об этом думала, но прежде мне ее не случалось встречать, как то все так случалось: не встречались. И во время, когда Наташа была невестой ее брата, ведь тогда мне бы нельзя было думать жениться на ней. Надо же, чтобы я ее встретил именно тогда, когда Наташина свадьба расстроилась, ну и потом всё… Да, вот что. Я никому не говорил этого и не скажу. А вам только.
Губернаторша пожала его благодарно за локоть.
– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.

Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.
Но когда, в воскресенье после обедни, лакей доложил в гостиной, что приехал граф Ростов, княжна не выказала смущения; только легкий румянец выступил ей на щеки, и глаза осветились новым, лучистым светом.
– Вы его видели, тетушка? – сказала княжна Марья спокойным голосом, сама не зная, как это она могла быть так наружно спокойна и естественна.
Когда Ростов вошел в комнату, княжна опустила на мгновенье голову, как бы предоставляя время гостю поздороваться с теткой, и потом, в самое то время, как Николай обратился к ней, она подняла голову и блестящими глазами встретила его взгляд. Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудные звуки. M lle Bourienne, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Самая искусная кокетка, она сама не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться.
«Или ей черное так к лицу, или действительно она так похорошела, и я не заметила. И главное – этот такт и грация!» – думала m lle Bourienne.
Ежели бы княжна Марья в состоянии была думать в эту минуту, она еще более, чем m lle Bourienne, удивилась бы перемене, происшедшей в ней. С той минуты как она увидала это милое, любимое лицо, какая то новая сила жизни овладела ею и заставляла ее, помимо ее воли, говорить и действовать. Лицо ее, с того времени как вошел Ростов, вдруг преобразилось. Как вдруг с неожиданной поражающей красотой выступает на стенках расписного и резного фонаря та сложная искусная художественная работа, казавшаяся прежде грубою, темною и бессмысленною, когда зажигается свет внутри: так вдруг преобразилось лицо княжны Марьи. В первый раз вся та чистая духовная внутренняя работа, которою она жила до сих пор, выступила наружу. Вся ее внутренняя, недовольная собой работа, ее страдания, стремление к добру, покорность, любовь, самопожертвование – все это светилось теперь в этих лучистых глазах, в тонкой улыбке, в каждой черте ее нежного лица.
Ростов увидал все это так же ясно, как будто он знал всю ее жизнь. Он чувствовал, что существо, бывшее перед ним, было совсем другое, лучшее, чем все те, которые он встречал до сих пор, и лучшее, главное, чем он сам.
Разговор был самый простой и незначительный. Они говорили о войне, невольно, как и все, преувеличивая свою печаль об этом событии, говорили о последней встрече, причем Николай старался отклонять разговор на другой предмет, говорили о доброй губернаторше, о родных Николая и княжны Марьи.
Княжна Марья не говорила о брате, отвлекая разговор на другой предмет, как только тетка ее заговаривала об Андрее. Видно было, что о несчастиях России она могла говорить притворно, но брат ее был предмет, слишком близкий ее сердцу, и она не хотела и не могла слегка говорить о нем. Николай заметил это, как он вообще с несвойственной ему проницательной наблюдательностью замечал все оттенки характера княжны Марьи, которые все только подтверждали его убеждение, что она была совсем особенное и необыкновенное существо. Николай, точно так же, как и княжна Марья, краснел и смущался, когда ему говорили про княжну и даже когда он думал о ней, но в ее присутствии чувствовал себя совершенно свободным и говорил совсем не то, что он приготавливал, а то, что мгновенно и всегда кстати приходило ему в голову.
Во время короткого визита Николая, как и всегда, где есть дети, в минуту молчания Николай прибег к маленькому сыну князя Андрея, лаская его и спрашивая, хочет ли он быть гусаром? Он взял на руки мальчика, весело стал вертеть его и оглянулся на княжну Марью. Умиленный, счастливый и робкий взгляд следил за любимым ею мальчиком на руках любимого человека. Николай заметил и этот взгляд и, как бы поняв его значение, покраснел от удовольствия и добродушно весело стал целовать мальчика.
Княжна Марья не выезжала по случаю траура, а Николай не считал приличным бывать у них; но губернаторша все таки продолжала свое дело сватовства и, передав Николаю то лестное, что сказала про него княжна Марья, и обратно, настаивала на том, чтобы Ростов объяснился с княжной Марьей. Для этого объяснения она устроила свиданье между молодыми людьми у архиерея перед обедней.
Хотя Ростов и сказал губернаторше, что он не будет иметь никакого объяснения с княжной Марьей, но он обещался приехать.
Как в Тильзите Ростов не позволил себе усомниться в том, хорошо ли то, что признано всеми хорошим, точно так же и теперь, после короткой, но искренней борьбы между попыткой устроить свою жизнь по своему разуму и смиренным подчинением обстоятельствам, он выбрал последнее и предоставил себя той власти, которая его (он чувствовал) непреодолимо влекла куда то. Он знал, что, обещав Соне, высказать свои чувства княжне Марье было бы то, что он называл подлость. И он знал, что подлости никогда не сделает. Но он знал тоже (и не то, что знал, а в глубине души чувствовал), что, отдаваясь теперь во власть обстоятельств и людей, руководивших им, он не только не делает ничего дурного, но делает что то очень, очень важное, такое важное, чего он еще никогда не делал в жизни.
После его свиданья с княжной Марьей, хотя образ жизни его наружно оставался тот же, но все прежние удовольствия потеряли для него свою прелесть, и он часто думал о княжне Марье; но он никогда не думал о ней так, как он без исключения думал о всех барышнях, встречавшихся ему в свете, не так, как он долго и когда то с восторгом думал о Соне. О всех барышнях, как и почти всякий честный молодой человек, он думал как о будущей жене, примеривал в своем воображении к ним все условия супружеской жизни: белый капот, жена за самоваром, женина карета, ребятишки, maman и papa, их отношения с ней и т. д., и т. д., и эти представления будущего доставляли ему удовольствие; но когда он думал о княжне Марье, на которой его сватали, он никогда не мог ничего представить себе из будущей супружеской жизни. Ежели он и пытался, то все выходило нескладно и фальшиво. Ему только становилось жутко.

Страшное известие о Бородинском сражении, о наших потерях убитыми и ранеными, а еще более страшное известие о потере Москвы были получены в Воронеже в половине сентября. Княжна Марья, узнав только из газет о ране брата и не имея о нем никаких определенных сведений, собралась ехать отыскивать князя Андрея, как слышал Николай (сам же он не видал ее).
Получив известие о Бородинском сражении и об оставлении Москвы, Ростов не то чтобы испытывал отчаяние, злобу или месть и тому подобные чувства, но ему вдруг все стало скучно, досадно в Воронеже, все как то совестно и неловко. Ему казались притворными все разговоры, которые он слышал; он не знал, как судить про все это, и чувствовал, что только в полку все ему опять станет ясно. Он торопился окончанием покупки лошадей и часто несправедливо приходил в горячность с своим слугой и вахмистром.
Несколько дней перед отъездом Ростова в соборе было назначено молебствие по случаю победы, одержанной русскими войсками, и Николай поехал к обедне. Он стал несколько позади губернатора и с служебной степенностью, размышляя о самых разнообразных предметах, выстоял службу. Когда молебствие кончилось, губернаторша подозвала его к себе.
– Ты видел княжну? – сказала она, головой указывая на даму в черном, стоявшую за клиросом.
Николай тотчас же узнал княжну Марью не столько по профилю ее, который виднелся из под шляпы, сколько по тому чувству осторожности, страха и жалости, которое тотчас же охватило его. Княжна Марья, очевидно погруженная в свои мысли, делала последние кресты перед выходом из церкви.
Николай с удивлением смотрел на ее лицо. Это было то же лицо, которое он видел прежде, то же было в нем общее выражение тонкой, внутренней, духовной работы; но теперь оно было совершенно иначе освещено. Трогательное выражение печали, мольбы и надежды было на нем. Как и прежде бывало с Николаем в ее присутствии, он, не дожидаясь совета губернаторши подойти к ней, не спрашивая себя, хорошо ли, прилично ли или нет будет его обращение к ней здесь, в церкви, подошел к ней и сказал, что он слышал о ее горе и всей душой соболезнует ему. Едва только она услыхала его голос, как вдруг яркий свет загорелся в ее лице, освещая в одно и то же время и печаль ее, и радость.
– Я одно хотел вам сказать, княжна, – сказал Ростов, – это то, что ежели бы князь Андрей Николаевич не был бы жив, то, как полковой командир, в газетах это сейчас было бы объявлено.
Княжна смотрела на него, не понимая его слов, но радуясь выражению сочувствующего страдания, которое было в его лице.
– И я столько примеров знаю, что рана осколком (в газетах сказано гранатой) бывает или смертельна сейчас же, или, напротив, очень легкая, – говорил Николай. – Надо надеяться на лучшее, и я уверен…
Княжна Марья перебила его.
– О, это было бы так ужа… – начала она и, не договорив от волнения, грациозным движением (как и все, что она делала при нем) наклонив голову и благодарно взглянув на него, пошла за теткой.
Вечером этого дня Николай никуда не поехал в гости и остался дома, с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось.
Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание. В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное. Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже, чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал неотразимую привлекательность.
«Чудная должна быть девушка! Вот именно ангел! – говорил он сам с собою. – Отчего я не свободен, отчего я поторопился с Соней?» И невольно ему представилось сравнение между двумя: бедность в одной и богатство в другой тех духовных даров, которых не имел Николай и которые потому он так высоко ценил. Он попробовал себе представить, что бы было, если б он был свободен. Каким образом он сделал бы ей предложение и она стала бы его женою? Нет, он не мог себе представить этого. Ему делалось жутко, и никакие ясные образы не представлялись ему. С Соней он давно уже составил себе будущую картину, и все это было просто и ясно, именно потому, что все это было выдумано, и он знал все, что было в Соне; но с княжной Марьей нельзя было себе представить будущей жизни, потому что он не понимал ее, а только любил.
Мечтания о Соне имели в себе что то веселое, игрушечное. Но думать о княжне Марье всегда было трудно и немного страшно.
«Как она молилась! – вспомнил он. – Видно было, что вся душа ее была в молитве. Да, это та молитва, которая сдвигает горы, и я уверен, что молитва ее будет исполнена. Отчего я не молюсь о том, что мне нужно? – вспомнил он. – Что мне нужно? Свободы, развязки с Соней. Она правду говорила, – вспомнил он слова губернаторши, – кроме несчастья, ничего не будет из того, что я женюсь на ней. Путаница, горе maman… дела… путаница, страшная путаница! Да я и не люблю ее. Да, не так люблю, как надо. Боже мой! выведи меня из этого ужасного, безвыходного положения! – начал он вдруг молиться. – Да, молитва сдвинет гору, но надо верить и не так молиться, как мы детьми молились с Наташей о том, чтобы снег сделался сахаром, и выбегали на двор пробовать, делается ли из снегу сахар. Нет, но я не о пустяках молюсь теперь», – сказал он, ставя в угол трубку и, сложив руки, становясь перед образом. И, умиленный воспоминанием о княжне Марье, он начал молиться так, как он давно не молился. Слезы у него были на глазах и в горле, когда в дверь вошел Лаврушка с какими то бумагами.
– Дурак! что лезешь, когда тебя не спрашивают! – сказал Николай, быстро переменяя положение.
– От губернатора, – заспанным голосом сказал Лаврушка, – кульер приехал, письмо вам.
– Ну, хорошо, спасибо, ступай!
Николай взял два письма. Одно было от матери, другое от Сони. Он узнал их по почеркам и распечатал первое письмо Сони. Не успел он прочесть нескольких строк, как лицо его побледнело и глаза его испуганно и радостно раскрылись.
– Нет, это не может быть! – проговорил он вслух. Не в силах сидеть на месте, он с письмом в руках, читая его. стал ходить по комнате. Он пробежал письмо, потом прочел его раз, другой, и, подняв плечи и разведя руками, он остановился посреди комнаты с открытым ртом и остановившимися глазами. То, о чем он только что молился, с уверенностью, что бог исполнит его молитву, было исполнено; но Николай был удивлен этим так, как будто это было что то необыкновенное, и как будто он никогда не ожидал этого, и как будто именно то, что это так быстро совершилось, доказывало то, что это происходило не от бога, которого он просил, а от обыкновенной случайности.
Тот, казавшийся неразрешимым, узел, который связывал свободу Ростова, был разрешен этим неожиданным (как казалось Николаю), ничем не вызванным письмом Сони. Она писала, что последние несчастные обстоятельства, потеря почти всего имущества Ростовых в Москве, и не раз высказываемые желания графини о том, чтобы Николай женился на княжне Болконской, и его молчание и холодность за последнее время – все это вместе заставило ее решиться отречься от его обещаний и дать ему полную свободу.
«Мне слишком тяжело было думать, что я могу быть причиной горя или раздора в семействе, которое меня облагодетельствовало, – писала она, – и любовь моя имеет одною целью счастье тех, кого я люблю; и потому я умоляю вас, Nicolas, считать себя свободным и знать, что несмотря ни на что, никто сильнее не может вас любить, как ваша Соня».
Оба письма были из Троицы. Другое письмо было от графини. В письме этом описывались последние дни в Москве, выезд, пожар и погибель всего состояния. В письме этом, между прочим, графиня писала о том, что князь Андрей в числе раненых ехал вместе с ними. Положение его было очень опасно, но теперь доктор говорит, что есть больше надежды. Соня и Наташа, как сиделки, ухаживают за ним.
С этим письмом на другой день Николай поехал к княжне Марье. Ни Николай, ни княжна Марья ни слова не сказали о том, что могли означать слова: «Наташа ухаживает за ним»; но благодаря этому письму Николай вдруг сблизился с княжной в почти родственные отношения.
На другой день Ростов проводил княжну Марью в Ярославль и через несколько дней сам уехал в полк.

Письмо Сони к Николаю, бывшее осуществлением его молитвы, было написано из Троицы. Вот чем оно было вызвано. Мысль о женитьбе Николая на богатой невесте все больше и больше занимала старую графиню. Она знала, что Соня была главным препятствием для этого. И жизнь Сони последнее время, в особенности после письма Николая, описывавшего свою встречу в Богучарове с княжной Марьей, становилась тяжелее и тяжелее в доме графини. Графиня не пропускала ни одного случая для оскорбительного или жестокого намека Соне.
Но несколько дней перед выездом из Москвы, растроганная и взволнованная всем тем, что происходило, графиня, призвав к себе Соню, вместо упреков и требований, со слезами обратилась к ней с мольбой о том, чтобы она, пожертвовав собою, отплатила бы за все, что было для нее сделано, тем, чтобы разорвала свои связи с Николаем.
– Я не буду покойна до тех пор, пока ты мне не дашь этого обещания.
Соня разрыдалась истерически, отвечала сквозь рыдания, что она сделает все, что она на все готова, но не дала прямого обещания и в душе своей не могла решиться на то, чего от нее требовали. Надо было жертвовать собой для счастья семьи, которая вскормила и воспитала ее. Жертвовать собой для счастья других было привычкой Сони. Ее положение в доме было таково, что только на пути жертвованья она могла выказывать свои достоинства, и она привыкла и любила жертвовать собой. Но прежде во всех действиях самопожертвованья она с радостью сознавала, что она, жертвуя собой, этим самым возвышает себе цену в глазах себя и других и становится более достойною Nicolas, которого она любила больше всего в жизни; но теперь жертва ее должна была состоять в том, чтобы отказаться от того, что для нее составляло всю награду жертвы, весь смысл жизни. И в первый раз в жизни она почувствовала горечь к тем людям, которые облагодетельствовали ее для того, чтобы больнее замучить; почувствовала зависть к Наташе, никогда не испытывавшей ничего подобного, никогда не нуждавшейся в жертвах и заставлявшей других жертвовать себе и все таки всеми любимой. И в первый раз Соня почувствовала, как из ее тихой, чистой любви к Nicolas вдруг начинало вырастать страстное чувство, которое стояло выше и правил, и добродетели, и религии; и под влиянием этого чувства Соня невольно, выученная своею зависимою жизнью скрытности, в общих неопределенных словах ответив графине, избегала с ней разговоров и решилась ждать свидания с Николаем с тем, чтобы в этом свидании не освободить, но, напротив, навсегда связать себя с ним.
Хлопоты и ужас последних дней пребывания Ростовых в Москве заглушили в Соне тяготившие ее мрачные мысли. Она рада была находить спасение от них в практической деятельности. Но когда она узнала о присутствии в их доме князя Андрея, несмотря на всю искреннюю жалость, которую она испытала к нему и к Наташе, радостное и суеверное чувство того, что бог не хочет того, чтобы она была разлучена с Nicolas, охватило ее. Она знала, что Наташа любила одного князя Андрея и не переставала любить его. Она знала, что теперь, сведенные вместе в таких страшных условиях, они снова полюбят друг друга и что тогда Николаю вследствие родства, которое будет между ними, нельзя будет жениться на княжне Марье. Несмотря на весь ужас всего происходившего в последние дни и во время первых дней путешествия, это чувство, это сознание вмешательства провидения в ее личные дела радовало Соню.
В Троицкой лавре Ростовы сделали первую дневку в своем путешествии.
В гостинице лавры Ростовым были отведены три большие комнаты, из которых одну занимал князь Андрей. Раненому было в этот день гораздо лучше. Наташа сидела с ним. В соседней комнате сидели граф и графиня, почтительно беседуя с настоятелем, посетившим своих давнишних знакомых и вкладчиков. Соня сидела тут же, и ее мучило любопытство о том, о чем говорили князь Андрей с Наташей. Она из за двери слушала звуки их голосов. Дверь комнаты князя Андрея отворилась. Наташа с взволнованным лицом вышла оттуда и, не замечая приподнявшегося ей навстречу и взявшегося за широкий рукав правой руки монаха, подошла к Соне и взяла ее за руку.
– Наташа, что ты? Поди сюда, – сказала графиня.
Наташа подошла под благословенье, и настоятель посоветовал обратиться за помощью к богу и его угоднику.
Тотчас после ухода настоятеля Нашата взяла за руку свою подругу и пошла с ней в пустую комнату.
– Соня, да? он будет жив? – сказала она. – Соня, как я счастлива и как я несчастна! Соня, голубчик, – все по старому. Только бы он был жив. Он не может… потому что, потому… что… – И Наташа расплакалась.
– Так! Я знала это! Слава богу, – проговорила Соня. – Он будет жив!
Соня была взволнована не меньше своей подруги – и ее страхом и горем, и своими личными, никому не высказанными мыслями. Она, рыдая, целовала, утешала Наташу. «Только бы он был жив!» – думала она. Поплакав, поговорив и отерев слезы, обе подруги подошли к двери князя Андрея. Наташа, осторожно отворив двери, заглянула в комнату. Соня рядом с ней стояла у полуотворенной двери.
Князь Андрей лежал высоко на трех подушках. Бледное лицо его было покойно, глаза закрыты, и видно было, как он ровно дышал.
– Ах, Наташа! – вдруг почти вскрикнула Соня, хватаясь за руку своей кузины и отступая от двери.
– Что? что? – спросила Наташа.
– Это то, то, вот… – сказала Соня с бледным лицом и дрожащими губами.
Наташа тихо затворила дверь и отошла с Соней к окну, не понимая еще того, что ей говорили.
– Помнишь ты, – с испуганным и торжественным лицом говорила Соня, – помнишь, когда я за тебя в зеркало смотрела… В Отрадном, на святках… Помнишь, что я видела?..
– Да, да! – широко раскрывая глаза, сказала Наташа, смутно вспоминая, что тогда Соня сказала что то о князе Андрее, которого она видела лежащим.
– Помнишь? – продолжала Соня. – Я видела тогда и сказала всем, и тебе, и Дуняше. Я видела, что он лежит на постели, – говорила она, при каждой подробности делая жест рукою с поднятым пальцем, – и что он закрыл глаза, и что он покрыт именно розовым одеялом, и что он сложил руки, – говорила Соня, убеждаясь, по мере того как она описывала виденные ею сейчас подробности, что эти самые подробности она видела тогда. Тогда она ничего не видела, но рассказала, что видела то, что ей пришло в голову; но то, что она придумала тогда, представлялось ей столь же действительным, как и всякое другое воспоминание. То, что она тогда сказала, что он оглянулся на нее и улыбнулся и был покрыт чем то красным, она не только помнила, но твердо была убеждена, что еще тогда она сказала и видела, что он был покрыт розовым, именно розовым одеялом, и что глаза его были закрыты.
– Да, да, именно розовым, – сказала Наташа, которая тоже теперь, казалось, помнила, что было сказано розовым, и в этом самом видела главную необычайность и таинственность предсказания.
– Но что же это значит? – задумчиво сказала Наташа.
– Ах, я не знаю, как все это необычайно! – сказала Соня, хватаясь за голову.
Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.

На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu"il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.

Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n"avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n"avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.

Сталин не пустил наркома иностранных дел на его «именной» корабль. Для большинства молодых людей нынешней России, многие из которых даже не ведают, что Северодвинск ранее назывался Молотовском, имя Вячеслава Михайловича Молотова ни о чем не говорит. Зато для людей старшего поколения его фамилия значит многое... ОТКРОЕМ энциклопедию: «Советский государственный и партийный деятель, Герой Социалистического Труда. С 1921 года - секретарь ЦК ВКП (б), в 1930-1941гг. - председатель Совета Народных Комиссаров СССР, одновременно в 1939-1949гг., а также в 1953-1956гг. - нарком, министр иностранных дел...».Можно и далее перечислять высокие должности, звания и регалии этого человека. Однако, думается, в историю века минувшего В.М. Молотов войдет, прежде всего, как один из подписантов доныне таинственного и спорного документа, определившего судьбы сотен миллионов людей, втянутых во Вторую мировую войну. Этот документ так и называется «пакт Молотова-Риббентропа». К слову, дипломатический талант Вячеслава Михайловича Уинстон Черчилль в свое время оценил такой фразой: «Он был, очевидно, разумным и тщательно отшлифованным дипломатом, который составил бы достойную компанию таким корифеям, как Мазарини, Талейран или Меттерних»...Те же, кто когда-то экзаменовался по курсу истории КПСС, должны помнить момент, уже внутрипартийной войны, с упоминанием так называемой «группы Молотова, Кагановича, Маленкова и примкнувшего к ним Шипилова...». И год ее «разоблачения» - 1957-й...Но в 1938-м, когда будущий Северодвинск поименовали Молотовском, Вячеслав Михайлович, как нетрудно догадаться, был в политическом фаворе. И в 1954-м, когда на стапелях завода № 402 (будущий Севмаш) был построен легкий артиллерийский крейсер проекта 68-бис, который назвали «Молотовском». Однако на этот момент это был уже второй военный корабль, хотя и косвенно, но носящий фамилию наркома. Первый же - «Молотов» - еще с довоенного времени нес службу на Черном море.Поехали на юбилей Поводом для этой публикации послужила фотография, предоставленная мне ветераном северодвинцем Виктором Николаевичем Хвалынским. К нему она попала от Г.Г. Вершинина, который в свое время возглавлял бюро технического контроля цеха № 5 Севмаша.Сделано фото в день 95-летия Вячеслава Михайловича Молотова. Правда, у этого снимка не до конца выясненная история: якобы в 1985-м году несколько работников Севмаша, то ли бывшие моряки «Молотовска», то ли его строители, решили съездить в гости к... Молотову на юбилей. Решили - поехали. В Москве явились на Старую площадь, в ЦК. Там их выслушали и направили по последнему месту работы Молотова - в МИД. И уже в МИДе без каких-либо проволочек северодвинцы получили адрес...Они застали Вячеслава Михайловича на подмосковной даче. К слову, дача бывшего сталинского наркома, по рассказам очевидцев, даже отдаленно не походила на современные особняки по Рублевскому шоссе, в которых ныне обитают «жертвы коммунистического режима». Молотов, окончательно отправленный в отставку в 1963-м, жил очень скромно. Гостей с Севера он встретил приветливо...Вот собственно и все, что нам известно. Возможно даже, дело было не совсем так, возможно, кто-то из северодвинцев знает об этой истории больше и даже сможет назвать людей, запечатленных на фото рядом с Молотовым в день его рождения. В таком случае, были бы очень признательны за подсказку.Крейсер на картине Безусловно, на снимке интересен не только сам юбиляр. Обращает на себя внимание картина, на фоне которой запечатлены участники встречи. Специалисты без труда узнают в изображенном корабле легкий крейсер «Молотов», то есть первый крейсер, названный в честь наркома иностранных дел.«Молотов» строили в серии из четырех легких крейсеров. Головным из них считался «Максим Горький». Для своего времени это были хорошие корабли. Особенно всех поражала их способность развивать ход в 36 узлов.Крейсер «Молотов» заложили в январе 1937 года, а в состав Черноморского флота он вошел перед самой войной - в июне 1941-го. Корабль участвовал в Великой Отечественной, его упоминают в связи с обороной Севастополя, Крыма и Кавказа. В начале августа 1942-го крейсер был сильно поврежден вражеской авиацией. Через год после капитального ремонта «Молотов» снова вошел в строй.Осенью 1945 года корабль прошел средний ремонт, а через год на нем случилось ЧП: при выполнении стрельб главным калибром в одной из башен воспламенился заряд. Тогда, экстренно затопив башню, моряки предотвратили взрыв всего корабля, но 23 человека все же погибли.В 40-х на «Молотове» проводились испытания опытных образцов отечественного радиоэлектронного вооружения. В 1949-м последовал еще один капитальный ремонт и модернизация крейсера. В 1955-м «Молотов» - флагманский корабль 50-й дивизии крейсеров. В 1959-м его законсервировали, но уже через год снова ввели в состав флота, правда, в новом качестве - учебного корабля. Крейсер несколько раз ходил в «средиземки». Окончательно корабль списали только в 1972 году.«Еще успеешь, голубчик...» В августе 1947-го крейсер «Молотов» посетил И.С. Сталин. На нем генералиссимус с заместителем председателя Совмина А.Н. Косыгиным и группой высокопоставленных военных совершил морской переход из Ялты в Сочи...Для этого крейсер отозвали прямо с морских учений. Две недели корабль драили и чистили. Причем не только в прямом, но и в переносном смысле: всех нарушителей дисциплины списали на берег. Но чем вызван переполох и большая нескончаемая приборка, никто не знал вплоть до ночи 19 августа. Когда крейсер находился на подходе к Ялте, командир капитан II ранга Б.Ф. Петров, вскрыв пакет «под сургучом», объявил по внутрикорабельной трансляции: «Товарищи матросы, старшины, мичманы и офицеры! Нам выпала большая честь - наш крейсер посетит Иосиф Виссарионович Сталин!» Понятное дело, до утра уже никто не спал...Вячеслав Михайлович Молотов тоже участвовал в том вояже «вождя народов», правда, на одном из кораблей эскорта - крейсер «Молотов» сопровождали эсминцы «Огневой», «Лихой», а также целая стая торпедных катеров. И вот на одном из них в Сочи в тот момент, когда Сталин по парадному трапу уже покидал крейсер, к борту корабля подскочил Молотов. Бывший моряк Андрей Антонович Деркач описывает эту сцену так... Катер пришвартовался, Молотов бросился к Сталину. Весь их разговор услышать не удалось, но долетали обрывки фраз. Молотов: «Иосиф Виссарионович... Только посмотреть... Поздороваться... Он носит мое имя...» Сталин: «Назад, голубчик! Еще успеешь...»Но в дальнейшем на крейсере «Молотов» Молотову побывать, похоже, так и не довелось. По крайней мере, в биографических источниках такой момент не упомянут.От Вячеслава до Славы Наступил год 1957-й, время так называемой «хрущевской оттепели». В июле собрался Пленум ЦК. Обсуждать намеревались грядущую уборочную страду и хлебозаготовки, а получилось так, что «разгромили антипартийную группу Молотова, Маленкова, Кагановича и примкнувшего к ним Шипилова». По официальной версии, за выступление против решений ХХ съезда партии, осудившего культ личности Сталина. По другой версии - за критику лично Н.С. Хрущева. Наконец, еще одна трактовка событий - таким способом ЦК убирал старые сталинские кадры...Между прочим, даже оказавшись совсем не у дел - на пенсии, Молотов вел активный образ жизни, постоянно работал дома и в библиотеке. Мемуары он не писал, но свои взгляды на те или иные события в общественной жизни страны излагал в записках, которые направлял в ЦК КПСС. При этом он много лет добивался восстановления своего членства в партии. И добился! В 1984-м партбилет ему лично вручил Генсек К.У. Черненко...Но политические виражи, подобные июньскому пленуму ЦК КПСС 1957 года, в нашей стране всегда имели далеко идущие последствия и сопровождались масштабными переименованиями. Заводы и колхозы «имени Молотова» разом поменяли свои названия. Городу Молотовску, что в Кировской области, вернули прежнее название - Нолинск, наш Молотовск стал Северо-двинском, линейный ледокол «Вячеслав Молотов» - «Адмиралом Макаровым»...В Военно-Морском Флоте на момент «разоблачения» антипартийной группы оказались два крейсера - «Молотов» и «Молотовск», и оба по причине той самой «антипартийности», естественно, сменили свое название. «Молотовск» стал «Октябрьской революцией», а «Молотов» крейсером «Слава». Последнее, к слову, послужило поводом для каламбура: нарком Молотов в названии корабля все равно остался - только раньше звали его Вячеславом Михайловичем, а теперь Славой...Вячеслав Михайлович Молотов (Скрябин), поведавший в своем последнем интервью о желании дожить до 100 лет, скончался на 96-м году жизни. Черноморский крейсер «Молотов» («Слава») после исключения из состава флота разделали на металл в Инкермане. Североморский, а позднее балтийский крейсер «Молотовск» («Октябрьская революция») прослужил дольше и был отправлен на слом уже в 90-х.

История этого корабля началась в 1932 году, когда 15 апреля Совнарком утвердил документы на разработку проекта нового крейсера для Военно-морских сил РККА. Согласно этим документам, новый корабль должен был сочетать в себе ходовые и боевые качества легких крейсеров-разведчиков и броненосных крейсеров «Вашингтонского» типа, и быть предназначен для таких функций как эскадренная разведка для линкоров, автономные рейдерские и диверсионные операции, обеспечение действий подводных лодок у своих баз и в открытом море, огневая поддержка операций эсминцев, обеспечение десантных операций, обстрел неприятельских берегов, участие в комбинированном ударе сил флота по противнику в генеральном бою, стрелковые поединки с крейсерами противника… Словом, как в свое время говорил английский адмирал Фишер, «хороший крейсер в бою может все – и еще немного сверх того».
Уже 20 апреля 1933 года эскизный проект нового крейсера, получивший в документах условное обозначение «№ 26-бис», был утвержден к производству. Главным конструктором проекта, запланированного к серийной постройке, стал начальник корпусного отдела бюро А.И.Маслов. Главным наблюдающим от ВМС был назначен В.П.Благовещенский.
Надо сразу оговориться, что проектирование не началось с нуля: теоретический чертеж корпусов крейсеров «№ 26» и «26-бис» разрабатывался на основе уже существующего проекта итальянского крейсера типа "Эудженио ди Савойя", строившегося заводом "Ансальдо". Правда, простым копированием это не было: итальянцы при сборке корпуса предпочитали поперечную систему набора – с преобладанием шпангоутов, а в России классикой считалась смешанная – когда в области миделя прочность конструкции обеспечивает продольный набор с преобладанием стрингеров и шпацией рамных шпангоутов 750 мм, а в оконечностях набор поперечный, со шпацией 500 мм. В местах перехода одного способа набора в другой конструкция дополнительно усиливается для прочности - во избежание резкого изменения площади сечения и появления концентрации напряжений, при этом и палубная, и бортовая броня работают еще и как дополнительные элементы внешнего «скелета», работая на повышение продольной прочности. Из-за этих изменений живучесть у советских «двадцать шестых» была выше, чем у прототипных итальянцев.
Ходовые системы для крейсера были в Италии просто куплены – на том же заводе «Ансальдо», куда для приемки механизмов в июле 1934 года ездил главный инженер ЦКБС-1 В.А.Никитин.

И вот, когда проектная документация была готова, а главная энергетическая установка уже заказана, 14 января 1937 года в городе Николаеве, на открытом стапеле морского завода № 198 состоялась закладка киля нового корабля. Еще не родившись на свет, крейсер уже опережал свое время по некоторым технологическим приемам, использованным в его создании: сборка корпуса шла необычным для тех времен секционно-модульным способом. Сначала на главном стапеле №1 собирается та часть, в которой преобладает продольный набор – центральная. Затем к ней пристыковываются собранные в легком эллинге № 4 нос и корма, где набор поперечный. Соединяет детали, подтаскивая друг к другу на специальном полозовом устройстве, огромный 150-тонный кран.
Именно этот способ сборки сыграл в дальнейшем в судьбе корабля роль трагическую и счастливую одновременно. Но об этом речь еще впереди…
4 декабря 1939 года под гром военного оркестра, вдохновенно исполняющего на набережной «Интернационал», новый крейсер сошел со стапеля в свинцовые воды Ингула. И рукой украинской комсомолки была разбита о форштевень бутыль сладкого «инкерманского». Нарекли корабль в честь сталинского соратника – наркома Вячеслава Молотова. И в этом тоже был знак судьбы: в честь живых и здравствующих государственных деятелей корабли именуют очень редко, как правило, в любой стране мира хватает для этого уже покинувших сей мир военачальников, министров и иных знаменитостей. Когда в годы Первой Мировой в Германии нарекли только что спущенный линейный крейсер в честь маршала Макензена, знаменитый полководец горько пошутил, что придется ему в ближайшее время геройски сложить голову за отечество – а то слишком велика честь… Как отнесся Вячеслав Молотов к появлению у себя тезки под военно-морским флагом – история умалчивает.

На государственных испытаниях весной сорок первого года крейсер «Молотов» показал лучший в своей серии результат по скорости - 36,3 узла при мощности турбин 133 000 л.с.
С личным рекордом в испытательном формуляре 14 июня 1941 года корабль прибыл в Севастополь и был принят в состав Черноморского флота СССР.
Кстати, среди черноморцев он был перед войной первым и пока единственным обладателем радиолокатора. Радиолокационная станция "Редут-К" располагалась на первой мачте, и для массового освоения премудростей работы с ней крейсер принимал на обучение моряков с других кораблей эскадры. 14 июня корабль поднял флаг, а уже на следующий день покинул стоянку для участия в больших флотских маневрах. И первым делом главнокомандующий распорядился, чтобы «Молотов» продемонстрировал всему флоту, как с помощью РЛС следить за самолетами «условного противника», получившими приказ условно бомбить эскадру...

Ровно через неделю «Молотову» пришлось продемонстрировать полученные на этих учениях навыки на практике: 22 июня началась война, и на главную базу советского флота на Черном море обрушили огненный шквал настоящие вражеские бомбардировщики.
Уже на третий день войны стоящий в Севастополе на доводке систем наведения артиллерии крейсер получил с берега телефонный провод. Прямая телефонная линия соединила «Молотова» со штабом флота и КП ПВО. Данные от корабельной РЛС "Редут-К" сообщались в штаб флота по кабелю. Запись в историческом журнале корабля свидетельствует: "Все попытки противника произвести внезапный налет на базу стоянки крейсера не имели успеха благодаря бдительности личного состава РЛС, заблаговременно предупреждавшего ПВО базы об обнаружении самолетов противника со временем, достаточным для приведения в готовность средств ПВО - истребительной авиации и зенитной артиллерии". Локаторная партия не смыкала глаз по 20 часов в сутки…
Наступающие немцы захватили в Крыму несколько крупных аэродромов, на которые сразу же после небольшого ремонта взлетных полос перелетели целые стаи «Юнкерсов» и «Хейнкелей». Явно готовилась операция по массовой целевой бомбежке кораблей в Севастопольском порту. Оставаться в городе, структура противовоздушной обороны которого и до этого успела пострадать от систематических вражеских налетов, стало опасно. Поэтому командование флота приняло решение: вывести эскадру из города и рассредоточить по малым портпунктам Кавказского побережья. В ночь на 1 ноября «Молотов» ушел из Севастополя в Поти – вместе с флагманским линкором «Парижская коммуна» лидером «Ташкент» и эсминцем «Сообразительный». В Поти линкор и лидер остались, а крейсеру с эсминцем предстояло перейти в Туапсе и заняться там организацией ПВО базы.
В ночь с 7 на 8 ноября «Молотов» участвовал в обстреле занятого немцами берегав в районе Феодосия – Чауда. Его командир, капитан 1 ранга Ю.К.Зиновьев, разработал схему обстрела на одном боевом курсе, позволявшем обстреливать наиболее удаленные объекты. В этом случае выполнение боевой задачи требовало наименьшей затраты времени: обстреляв одну цель, корабль, не меняя курса, мог перенести огонь на следующую. Кроме того, стрельба на одном курсе при неизменной скорости хода повышала меткость. В 4.06 9 ноября «Молотов» лег на курс 282° и, имея ход 14 узлов, открыл огонь трехорудийными залпами из орудий главного калибра- 180 миллиметров. Дистанция до целей менялась от 105 до 140 кбт. В 5.26, израсходовав 95 снарядов, крейсер закончил стрельбу и, учитывая угрозу авиации противника, развив 28 узлов, отошел в море, с тем, чтобы к рассвету оказаться не менее чем в 50 милях от берега. Вернувшись в Туапсе в 16.50, уже в 21.15 он вышел на очередную операцию, в ходе ко¬торой из района м. Эльчан-Кая обстреливал войска противника, находящиеся в Султановке, Марфовке и Пташкино. На этот раз корабль с 4.20 до 5.06 10 ноября сделал три огневых галса, израсходовав 96 снарядов главного калибра. По сообщению штаба 51-й Отдельной армии, в результате этих двух обстрелов противник понес значительные потери.
На обратном пути после этой операции на крейсер напали четыре немецких самолета. Благополучно уклонившись от бомб и торпед, «Молотов» прибыл в Туапсе, однако он и сам не сбил ни одного бомбардировщика.

В декабре 1941 года, при подготовке к Керченско-Феодосийской десантной операции, крейсер «Молотов» получил приказ возглавить отряд артиллерийского прикрытия десанта. В подчинение ему поступили «Ташкент» и эсминец «Смышленый». Взяли у «Молотова» и два моторных баркаса – каждый с 10 моряками – для крейсера «Красный Крым», который должен был стать на якорь на Феодосийском рейде и производить высадку десанта с помощью носимых плавсредств – и собственных, и взятых от других кораблей. Но обстоятельства войны внесли коррективы в план операции: немцы наступали на Севастополь…
Вместо участия в десантной операции крейсеру предстояло перебросить стрелков 386-й дивизии в город – для отражения уже второго по счету немецкого штурма. Солдаты ждали корабль на берегу в городке Очамчири, где из-за мелководья корабль не мог подойти к причалу, и пересаживать на борт войска нужно было с помощью катеров и понтонов. А тут как назло разразился шторм. 25 декабря крейсер прибыл на рейд Очамчири и встал на якорь, но катера и плашкоуты не могли работать на сильном волнении, пришлось ждать погоды. А немцы меж тем «вычислили» стоянку крейсера и начали бомбить… Пришлось «Молотову» временно бросить это дело и укрыться в порту Поти – на двое суток уйти под защиту береговых зениток.
В Поти он даром времени не терял - на корабль с причала было погружено 15 вагонов авиабомб и боеприпасов, пушки и минометы. Потом, уже в Очамчири, портовые буксиры и пароход «Потемкин» доставили на борт крейсера 1200 бойцов. В 7.55 28 декабря крейсер снялся с якоря и взял курс на главную базу, развив скорость до 32 узлов, чтобы к семи часам наутро быть в Севастополе.

Там уже пребывали «Парижская Коммуна» и два эсминца. Немцы рвались захватить город, и корабли отгоняли вражеские войска залпами своих орудий. Разгружать войска пришлось рпод обстрелом: возле угольного причала Северной бухты «Молотов» подвергся пушечному огню неприятеля и потерял двоих моряков убитыми и около десятка – ранеными. От близкого разрыва немецкого снаряда в воде крейсер получил множественные осколочные попадания в районе юта.
Крейсер стоял у причала бортом, спустив на берег сходни и трапы. И в то время, когда сухопутные стрелки перетаскивали на тросах свои легкие полевые орудия и волокли на плечах ящики с боезапасом, канониры главного калибра «Молотова» вели огонь по предместьям Бахчисарая и селу Морозовка, где наблюдалось скопление вражеских танков. А зенитчики обстреливали эскадрилью «Юнкерсов», пытающихся крейсер бомбить… Причем, даже сбили один самолет. Средним калибром корабль более часа обстреливал вражеские войска, атаковавшие 30-ю береговую батарею… Что там насчет Цезаря, по легенде, умевшего делать сразу несколько дел одновременно?
Вражеский обстрел не давал покоя, сразу после высадки войск пришлось срочно менять позицию. В 19.20 «Молотов» перешел к Телефонной пристани.
За сутки 29 декабря крейсер потратил на обстрел неприятеля 205 180-мм и 107 100-мм снарядов. Огнем его орудий в Бахчисарае было уничтожено 16 вагонов с боеприпасами и несколько складов, а в селе Верхнее Садовое - 9 автомашин. Уходя из Севастополя, крейсер взял на борт 600 раненых бойцов Приморской армии.
В пелене непогоды по 8-балльному шторму крейсер ушел в Новороссийск.

В ночь на 1 января вместе с лидером «Ташкент» он снова обеспечивал переход и выгрузку транспортов «Абхазия» и «Белосток», также доставивших из Новороссийска в Севастополь бойцов 386-й стрелковой дивизии. На обратном пути взял 500 человек эвакуантов, из них 350 – раненых.
Вечером 3 января – погрузка боеприпасов и новый поход: доставка 664 бойцов пополнения для севастопольского гарнизона. И снова разгрузка под огнем, обстрелы врага, авианалеты, вывоз 539 раненых… И техника, и люди работали на износ. Прервать этот непрерывный круг рейсов могла, казалось, только смерть, уже не выглядящая в условиях войны событием чрезвычайным.
В ночь с 21 на 22 января 1942 года «Молотов» стоял у нефтепирса № 4, плотно пришвартованный к серому бетонному боку причала. Сзвди от него так же прижался к волнолому эсминец «Смышленый», у соседнего пирса стояли «Красный Кавказ» и танкер «Кремль».
К 4 часам утра с гор на порт обрушился норд-ост. Сильный ветер, который в этих краях называют борой, развел крутую волну, которая стала колотить «Молотова» о бетон пирса, нанося повреждения обшивке корабля. Швартовы порвались. Крейсер отполз от причала и встал на якоря на малом рейде, подрабатывая машинами. И тут при очередном взлете на острую волну якоря оторвало…

Неумолимая сила течения потащила корабль обратно к волнолому и швырнула прямо на бетонную стену. От удара был сломан форштевень, разодрана обшивка по правому борту и обмотка размагничивания. К тому же на правый винт намоталась цепь от чьей-то якорной бочки, и пришлось остановить машины, чтобы не покалечить валы. На пирс были поданы швартовы, чтобы оттянуться шпилем, но они лопнули при первом же усилии. Дрейфуя по внутреннему рейду, неуправляемый крейсер столкнулся с «Красным Крымом», помяв ему борт, потом воткнул свой свернутый на сторону о пирс острый нос в борт несчастному танкеру, который получил общирную пробоину и стал тонуть. В 9.06 удалось избавиться от волочащейся на цепях за кормой якорной бочки, но тут «Молотова» навалило течением на «Смышленого» - да так, что было слышно, как у эсминца трещат шпангоуты… Зажатый между каменной стеной и бортом огромного крейсера, эсминец оказался буквально полураздавлен.
Все, что в этих условиях оставалось «Молотову», чтобы не продолжать неуправляемое движение по внутренней акватории порта и еще кого-нибудь не задавить, - это сесть на ближайшую мель. Именно это он и сделал, затопив в 9.23 по приказу командования носовые дифферентные отсеки. Но и сев на грунт гавани, крейсер ухитрился развернуться и чиркнуть кормовым транцем по все тому же злосчастному пирсу, оставив на нем клочья содранного металла… А ветер все крепчал, достигнув уже 10 баллов: эсминец «Сообразительный», собиравшийся помочь с разворотом кормовой части крейсера, просто отшвырнуло волнами прочь – не так и не смог подойти к аварийному кораблю.
Боцманской команде крейсера удалось подать несколько тросов на пирс, но очередная волна так дернула корабль, что они порвались. Отлетевшим с огромной скоростью металлическим канатом насмерть убило одного моряка и причинило тяжелые травмы еще двоим. А буксиры-спасатели на такой волне работать не могли: им удалось подойти к «Молотову» только к полудню. И сколько бы ни пытались они закрепить корабль на тросах, все концы рвались на волнении…
Шторм стал стихать только после четырех пополудни. Можно было составлять ремонтную ведомость...
«На левом борту в кормовой оконечности от 264-го шпангоута до транца – ссадина обшивки до подлежащих конструкций, образующая открытую пробоину. По левому борту перебиты 4 шпангоута (с 290 по 293-й), сломан кормовой клюз. Форштевень имеет продольные трещины и деформацию со стрелой прогиба 400 мм (вогнут и свернут на сторону). От места деформации Затоплен таранный отсек. Повреждены трубопроводы отопления в кормовых помещениях и оборудование отсека дымаппаратуры»... В общем, три листа бумаги, сплошь исписанные торопливым почерком заводского инженера – результат всего нескольких часов жестокой непогоды. Иной неприятель столько урона не нанесет, сколько самый обыкновенный черноморский шторм!

Во время ремонта были восстановлены все конструктивные элементы корабля, кроме форштевня – выправить такую деформацию без специального оборудования, которого не было в Туапсе, невозможно. Так что «Молотов» на какое-то время остался с «боксерским» носом – при вмятине и слегка свернутым набок. Между прочим, этот, казалось бы, чисто косметический дефект негативно повлиял на гидродинамику крейсера, отняв 3 узла скорости. Позже, на заводе № 201 нос ему выправили с наложением специального кессона.
Впрочем, и с помятым носом крейсер эффективно воевал: обеспечивал поддержку наступления войск Крымского фронта. Вечером 20 февраля 1942 года «Молотов» под флагом командира отряда легких сил контр-адмирала Н.Е.Басистого в сопровождении эсминцев «Сообразительный» и «Смышленый» (который тиолько что тоже вышел из ремонта после того, как «Молотов» в шторм едва не размазал его по стене пирса) вышел в боевую операцию. 21 февраля с 1.30 до 1.48 крейсер обстрелял Коктебель и Старый Крым, выпустив 60 180-мм снарядов. Стрельба выполнялась в условиях качки. К 8.00 шторм достиг восьми баллов, а размахи качки - 37°. При перемене курса нос и корма попали на вершины разных волн и корпус прогнулся, на верхней палубе металл под линолеумом пошел «гармошкой» - образовался гофр от борта до борта. Как только "Молотов" сошел с вершин волн, складки сами собой выпрямились… Лишь на камбузе с палубы отлетела полопавшаяся керамическая плитка.
26 февраля «Молотов» снова вышел в море во главе отряда – с лидером «Харьков» и эсминцами «Сообразительный» и «Смышленый». В 0.05-0.30 27 февраля крейсер обстрелял позиции противника в районе Феодосии, выпустив 60 снарядов главного калибра. Огонь велся по площадям с дистанции 110 кбт из всех башен поорудийно. Закончив стрельбу, корабль ушел в район дневного маневрирования и только после наступления темноты снова приблизился к берегу. В 22.03-22.23 он обстреливал город и порт, израсходовав 40 180-мм снарядов. В 2.10-2.25 повторил обстрел Феодосии, выпустив 33 снаряда.

Вечером того же дня, в 19.08, «Молотов» направился в Феодосийский залив. В 2.43-2.54 1 марта с дистанции 134 кбт он обстрелял позиции немцев, выпустив 40 снарядов, ушел от берега в море, а с наступлением темноты вернулся в залив. В 22.34-22.44 с дистанции 147,5 кбт крейсер выпустил по врагу еще 40 снарядов и в 9.05 2 марта возвратился в базу.
На середину марта 1942 года было спланировано наступление 44-й армии на Керченском полуострове. До начала операции корабли ЧФ наносили удары по позициям неприятеля, поддерживая левый фланг армии. 14-го числа в 21.09 крейсер в охранении лидера «Ташкент» и эсминца «Бдительный» вышел из Туапсе, а с 4.20 до 4.34 следующего дня обстреливал укрепленные пункты противника в районе Феодосия - Старый Крым, выпустив 80 180-мм снарядов, и в 11.40 вернулся в базу. 16 марта в 18.50 в сопровождении эсминца «Свободный» крейсер вновь вышел в Феодосийский залив.
18 марта немецкая авиация совершила массированный налет на порт, несколько бомб упали рядом с крейсером, но повреждений он не получил. Вечером того же дня «Молотов» сопровождении эсминца «Свободный» ушел в Поти, где с 20 марта на 25 суток встал в ремонт на заводе № 201. Здесь, наконец, инженеры добрались до его искривленного носа – за сутки был собран специальный кессон и началась правка деформаций под отрицательным давлением…
7 июня началось третье наступление немцев на Севастополь. Для его отражения Приморской армии потребовались новые подкрепления. И «Молотов» снова занялся доставкой войск, в первом же рейсе переправив в Севастополь 2998 бойцов 138-й отдельной стрелковой бригады, 28 орудий, 8 минометов, свыше 1000 автоматов и до 150 т боеприпасов, продовольствия и медикаментов. Причем, прорываться в город пришлось с боем, отразив налет немецких бомбардировщиков.
У знакомого причала Угольной пристани пришлось действовать по привычной уже схеме: войска бегом ссаживаются на берег, главный калибр ведет огонь по железнодорожному узлу в Бахчисарае, зенитчики отгоняют стаи германских бомберов… В этот день «Молотову» удалось и без потерь высадить стрелков, и сжечь вражеский эшелон с боеприпасами. Правда, при высадке бойцов произошло недоразумение: на пирс раньше времени пришли ходячие раненые из Морского госпиталя, которым сказали, что крейсер их заберет, и без спросу начали лезть на трапы – сотнями! Не толкаться же стрелкам с ними на сходнях! Пока размещали раненых поудобнее на борту, «Молотов» не успел отдать высаженным войскам 42 тонны боеприпасов.

А снаряды были в городе нужны, да еще как! 10 и 13 июня вражеская авиация потопила транспорты «Абхазия» и «Грузия» - оба парохода везли боезапас. Защитники города начали испытывать острую нехватку патронов и снарядов легких калибров. Командующий флотом адмирал Ф.С.Октябрьский распорядился: пусть «Молотов» в следующем рейсе привезет побольше боезапаса. Столько, сколько может взять.
Риск? Конечно… Но, в отличие от медлительного транспорта-сухогруза, которому на все эти дела нужно двое суток, боевой крейсер сможет сам себя защитить, а скорость и реагентность имеет такую, что позволяет за одну ночь достичь Севастополя, разгрузиться и выйти из опасного района.
Из доклада командира группы Басистого адмиралу Октябрьскому:
«14 июня в 8.21 «Молотов» вышел из Туапсе и, развив 30-узловую скорость, в 11.15 прибыл в Новороссийск. Он встал к Импортной пристани, где принял на борт 373 т боеприпасов, 45 т продуктов, 60 т различного имущества и 24 миномета. Затем переместился к причалу № 5 для принятия мазута и посадки войск - 3175 бойцов и командиров. В 2.20 15 июня крейсер вышел в море. Его сопровождал эсминец «Безупречный». Скорость на переходе соста¬вила 20-29 узлов. Вражеская воздушная разведка не появлялась. В 0.06 16 июня корабли благополучно вошли в главную базу. Швартовка затруднялась 6-балльным южным ветром, отсутствием швартовных палов, уничтоженных снарядами и бомбами. Несмотря на это, крейсер встал к Угольной пристани и начал быстро разгружаться. У стенки корму «Молотова» все время удерживал буксир, но ветер дважды «отжимал» корабль от берега. Из 100-мм орудий крейсер вел огонь по селению Камышлы, израсходовав 84 снаряда. В ответ по месту его стоянки открыла огонь немецкая артиллерия, тяжелые снаряды рвались на причале и в воде. Из штаба базы поступил приказ немедленно возвращаться. В 1.55 корабль с 1625 ранеными и 382 эвакуируемыми без помощи буксиров, только работая враздрай своими машинами – левый винт вперед, правый- назад, - развернулся на выход и в 2.40 прошел боновые противолодочные заграждения. Невыгруженными остались 62 ящика боеприпасов. В 3.11 лег на курс 137° и на скорости 20 узлов с 3.17 до 3.34 обстрелял главным калибром Камышлы и Алсу, израсходовав 113 снарядов. Затем, увеличив ход, крейсер вместе с «Безупречным» вышел из зоны действия блокадных сил противника и в 1.25 17 июня прибыл в Новороссийск».
За время обороны Севастополя им было доставлено в главную базу 9440 бойцов и командиров, подразделение "катюш", 560 орудий, 45 минометов, 16 800 винтовок, 3680 автоматов и пулеметов, 10 вагонов авиабомб, 145 вагонов боеприпасов, из осажденного города вывезено более 6000 раненых бойцов, женщин и детей. Порой перегрузка составляла 1000 т, помещения кубриков были настолько забиты ящиками с боеприпасами, что в случае боевых повреждений работа аварийных партий в некоторых местах была бы невозможна. Вследствие размещения грузов выше ватерлинии метацентрическая высота снижалась с 1,2 м до 0,75 м. При таком положении при перекладке руля в момент уклонения от воздушных атак крен корабля достигал 10°, что затрудняло ведение зенитного огня.
Новая боевая операция началась для «Молотова» 1 августа: в сопровождении лидера «Харьков» он вышел из Поти в Туапсе для последующего участия в обстреле немецких позиций под Феодосией. Здесь советские корабли обнаружила германская воздушная разведка. Тем не менее, операция должна была состояться и при потере фактора внезапности. Поход к Феодосии начался 2 августа. Возглавлял ордер строя «Харьков», в кильватер ему шел «Молотов», в противолодочном охранении по флангам перебегали бронекатера, над отрядом в воздухе вились самолеты – два МБР-2 и два истребителя ЛаГГ-3.
Именно самолеты и заметили немецкого «Хейнкеля», следящего за эскадрой на высоте семи километров. Хотели сбить, но немец успел сбежать в облака. Для дезориентирования воздушной разведки корабли в 18.05 легли на ложный курс в направлении на Новороссийск, вернувшись на заданный ранее курс только когда истребители прогнали соглядатая. Но вскоре «Хейнкель» понял, что его обманули, и снова начал виться над отрядом. К этому времени у истребителей кончился бензин и они ушли на берег – заправляться, а тяжелые гидросамолеты типа МБР-2 не догнали воздушного соглядатая. Так он и преследовал отряд почти до темноты, периодически то выныривая из облаков, то «светясь» предательской точкой на экране РЛС «Молотова». В конце концов, «Молотов» пришел к выводу, что будь у «Хейнкеля» возможность вызвать бомбардировщики – уже вовсю шла бы бомбежка. И перестал обращать на прилипчивый самолет свое внимание.
В 23.15 взошла луна, видимость значительно улучшилась. Через 10 минут "Молотов" и "Харьков" повернули в район, где должны были встретиться с подлодкой-разведчицей и получить данные для обстрела немецких позиций. Но лодка не вышла из-под воды, видимо, опасаясь немецких самолетов, поэтому уточнять свое место пришлось по береговым ориентирам. К полуночи прямо по курсу стали вырисовываться очертания мысов Меганом, Киик-Атлама и вершина горы Кара-Даг. Выяснилось, что зловредный «Хейнкель» сделал все-таки свое дело: заморочил штурманов, и из-за частых перемен курса корабли оказались около 12 кбт западнее точки рандеву с подлодкой. Обсервация по берегу в 100-130 кбт ночью не обеспечивала точности стрельбы по невидимому объекту площадью около 1 кв. км. Но командир крейсера все же решил открыть огонь. В 0.53, когда корабли уже лежали на боевом курсе 65°, слева по носу «Молотова» появился… фашистский торпедный катер. Итальянец, типа MAS-568.
Вот еще только торпеды в бок сейчас не хватало! Крейсер резко повернул вправо, увеличил ход до полного и начал маневрировать, отстреливаясь из малых калибров. Катер убежал, но исходные данные для стрельбы по берегу опять пришлось пересчитывать…
В 0.59 лидер, не дожидаясь крейсера, открыл огонь по Двуякорной бухте. В этот же момент немецкие береговые батареи, расположенные на мысах Ильи и Киик-Атлама, открыли огонь по «Молотову». Семь трехорудийных залпов легли с большой точностью, несколько из них накрыли крейсер. Очевидно, у немцев был радиолокатор. В 1.05 при выходе «Молотова» к точке залпа по второму расчету исходных данных его сигнальщики вновь обнаружили слева на курсовом угле 20° итальянский торпедный катер. Крейсер увеличил ход и отвернув вправо, открыл огонь по катеру из автоматов.
Убедившись, что сохранить необходимое для точности стрельбы устойчивое маневрирование крейсера невозможно, командир бригады приказал отходить на юг 28-узловой скоростью. В 1.19 удалявшиеся от крымского берега корабли атаковал самолет-торпедоносец. Он приближался к «Молотову» с траверза левого борта. Командир крейсе¬ра М.Ф.Романов вовремя отвернул вправо, и торпеда прошла вдоль правого борта. Через 5 минут последовала одновременная атака уже двух торпедоносцев. Один шел на крейсер с правого траверза, другой - с левого курсового угла 110°.
Из-за затруднявшего наблюдение лунного света второй самолет был обнаружен поздно. С расстояния 3-6 кбт «Молотов» открыл огонь по самолету и круто заложил циркуляцию влево, уклоняясь от правого торпедоносца, находившегося на курсовом угле 150° и сбросившего две торпеды. Одна из них прошла вдоль левого борта, а вторая в 1.27 попала в кормовую оконечность корабля справа. Самолет зенитчики корабля все-таки сбили. Но, увы, уже после торпедного взрыва…
И последствия этого взрыва оказались таковы, что описывать – и то страшно.
Двадцать метров кормовой оконечности корабля – от 262 шпангоута до транца – были отрованы напрочь. Вместе с рулями, румпельным отделением с рулевой машиной и химическим отсеком. Вместе с оторванной частью утонули 18 человек экипажа.
Винты уцелели, но валы их были сильно деформированы, кронштейн правого валопровода перебит и искорежен, конус гребного вала согнут и смят. Крейсер еще двигался, причем, мог поддерживать узлов десять, но управляться не мог совершенно, а движения искалеченных валов вызывали такую вибрацию, что нечего было и думать о стрельбе. Из-за резкого снижения оборотов носового ГТЗА давление в котлах поднялось выше критического, сработали предохранительные клапаны, и через них с оглушительным свистом в атмосферу вырвался столб пара, образуя над кораблем белое облако. Крейсер начал описывать циркуляцию влево, так как с левой стороны взрывом отогнуло широкий лист бортовой обшивки, и он действовал как положенный на борт руль.
Удивительно, но факт: «Молотов» в горячке боя не сразу понял, что с ним произошло: только после доклада вахтенного рулевого в боевой рубке, что корабль не слушается руля, командир у передал по телефону приказ перенести управление рулями в румпельное отделение. Но ответа не было. Послали в румпельное вестового, который через несколько минут вернулся в шоковом состоянии и сообщил, что приказ передавать некому и некуда – весь ют вплоть до барбета кормовой артустановки отсутствует как таковой.
Как назло тут снова вышел из дымзавесы итальянский катер и дал торпедный залп. Хорошо, что промазал!.
Примерно через 15 минут «Молотов» приспособился двигаться по прямой. Надо было только удерживать левую машину на 240 оборотах вала в минуту, а правой крутить винт в режиме «малый назад» со скоростью 30 оборотов в минуту. Скорость, конечно, будет узлов 12, но хотя бы не будешь неуправляемо носиться по кругу…
Немецким летчиками было прекрасно видно с высоты, что крейсер потерял чуть не четверть длины корпуса. И они решили добить «Молотова». Непрерывными атаками не дали подойти к поврежденному флагману лидеру «Харьков», хотевшему взять крейсер на буксир. На траверзе Анапы в 7.17 его атаковали еще четыре торпедоносца, зайдя с кормовых курсовых углов, по два справа и слева. Крейсер открыл плотный заградительный огонь всеми калибрами, включая главный. Один "немец", задымив, ушел за горизонт, второй был атакован МБР-2. Два оставшихся сбросили торпеды с дальнего расстояния и не попали. За 6 часов перехода фашистская авиация произвела 12 безуспешных атак, потеряв два самолета.
В ночь на 3 августа «Молотов» вполз на потийский рейд и отдал якоря. Переборка турбинного отделения сдержала затопления в кормовых отсеках, но входить в мелководную гавань ночью было сопряжено с риском сесть на мель – а к чему ему еще и дополнительные деформации? Только утром буксиры ввели крейсер в бухту и поставили у причала № 12. Спасти – спасли. Но вопрос о возвращении крейсера в строй повис в воздухе: местным инженерам еще не приходилось иметь дело с кораблем, потерявшим в бою сразу несколько кормовых отсеков…
Осмотр выявил следующее: отрыв корпуса произошел в месте сопряжения элементов с бракетным и продольным набором. Это же надо было самолету именно в это место торпедой и попасть?

Специалисты Проектного кораблестроительного бюро №17 и КБ завода № 201 собрались на консилиум и сутки напролет решали, как это отремонтировать. Собирать кормовую секцию по прежнему чертежу заново? Но это невозможно в условиях Поти, а перевода в другую базу крейсер не выдержит. Да и куда переводить? Соответствующие ремонтные возможности есть только в Николаеве и в Севастополе. А там – немцы…
Перспектива попросту погибнуть у причала от нарастания вторичных повреждений встала перед «Молотовым» более, чем реально…
А что если «пришить» корму от другого корабля? В распоряжении завода находился пустой корпус недавно заложенного крейсера «Фрунзе», который вряд ли мог быть достроен в условиях войны, и к данному моменту попусту занимал стапель. Взять от него недостающие части для «Молотова», а позже, может быть, после войны, постепенно достроить корабль в спокойной обстановке … Идея хороша, но вот в чем загвоздка: «Фрунзе» заложен по совершенно другому проекту - № 68. И форма корпусов у них с «Молотовым» совершенно не совпадает.
Но, похоже, другого варианта выжить для «Молотова» просто нет. И инженеры засели за расчеты – чтобы, по сути, совместить несовместимое.
Шестьдесят восьмой проект шире в корпусе и выше бортом - в разных местах от 200 до 1500 мм. Но, пораскинув мозгами и приложив руки, подогнать можно… Правда, при этом нормальных обводов корпуса, обеспечивающих совершенную гидродинамику, у «Молотова» все равно не получится, но лучше получить в результате ремонта корабль с ограничениями по боеспособности, чем потерять его вовсе.
В конце концов, решили спросить разрешения на использование кормы «Фрунзе» у наркома ВМФ. На телефонограмму ответил заместитель наркома ВМФ по кораблестроению и вооружению адмирал Л.М.Гаплер – и дал добро, сказав, что достраивать шестьдесят восьмой проект все равно придется после Победы, а поставить в строй действующий корабль с огромным боевым опытом – важнее.
Способ ремонта был экспериментален, как и сама идея: взяли шестипонтонный стальной плавучий док подъемной силой 5000 т., поместили туда недостроенный корпус шестьдесят восьмого проекта и по 230 шпангоуту удалили корму, после чего вернули недостроенный корпус в эллинг и пока оставили. Далее в полость дока наполовину – задней частью – загнали «Молотова» и приступили к стыковке с новой кормой. Перед этим экзотическим методом докования деформированные части обшивки «Молотова» и поврежденный траверзный комплекс удалили на плаву – газорезками, с применением водолазных работ. Работа была ювелирной: обрезка взрывных дефектов на плаву производилась от верхней палубы по 252,5-й шпангоут до 1-й платформы, затем горизонтально до 262-го шп. и вниз, чтобы сохранить кронштейны гребных валов на уровне 259 шпангоута.
26 декабря «Молотов» ввели в док. До половины - 73,2 метра корпуса осталась торчать наружу. С помощью двухсоттонных гидравлических домкратов подтянули к корпусу чужую «деталь» и начали сшивать клепаными и сварными швами. Поскольку обводы кораблей не совпадали, на длине 2,5 м установили переходные листы-обтекатели. После окончания стыковочных работ кормовые отсеки испытали на водонепроницаемость. Затем смонтировали рулевую машину и навесили руль – тоже от шестьдесят восьмого проекта, за неимением на заводе иных готовых. Одновременно была проведена сложнейшая операция по выправке деформаций правого гребного вала который удалось вытянуть в нормальное положение без перелома.
25 апреля «Молотов» вышел из дока для продолжения ремонта на плаву, который закончился к 23 июля, причем, был выявлен и устранен конструктивный дефект рулевой машины – и впоследствии крейсера 68 проекта не имели проблем с рулевыми устройствами.
27 июля начались ходовые испытания. И тут у инженеров произошло что-то вроде шока: они уверены были, что после приделывания к корпусу несовпадающей по обводам кормы сдают флоту если не совсем уж нестроевой корабль, то, по крайней мере, с серьезными ограничениями по скорости. Ждали и вибраций на больших оборотах, и бесполезных потерь мощности из-за неустранимого легкого дифферента, который убрать не удалось. Но… на испытаниях «Молотов» относительно легко вышел на 35-узловой ход. И предательская дрожь его не сотрясала. В общем, примерно через полгода, когда окончательно приработались механизмы, о проведенном экзотическом ремонте напоминал только очень хорошо заметный из-за перепадов формы стыкованных частей шов…
18 августа 1944 года в составе отряда "Молотов" перебазировался в Новороссийск, а 5 ноября в составе эскадры ЧФ крейсер вернулся в освобожденный Севастополь. В ноябре 1945-го корабль поставили в Северный док завода № 497, где начавшиеся сказываться последствия боевых повреждений были полностью устранены в ходе планового ремонта.
В сорок шестом на учениях у Тендровской косы ему не повезло: 5 октября в перегрузочном отделении второй башни главного калибра воспламенился заряд. Взрыв боезапаса мог покончить с кораблем в одночасье, но моряки предотвратили трагедию, затопив отсек через кингстоны. Погибли 22 матроса и командир расчета, 20 моряков получили ожоги. Расследовал происшествие главком ВМС Н.Г.Кузнецов и пришел к выводу: действия личного состава были абсолютно верными, и по сути, спасли крейсер от гибели. Пожар в башне явился следствием конструкторской ошибки при разработке подачного элеватора.
19 августа 1947 года крейсер принял визит И.В.Сталина и заместителя председателя Совета Министров СССР А.Н.Косыгина. В конце 1940-х годов на «Молотове» провели испытания опытных образцов радио¬электронного вооружения, предназначенного для строящихся крейсеров проектов 68-К и 68-бис: в 1948-м - РЛС обнаружения надводных целей "Риф" и РЛС ПВО "Гюйс-2", а в 1949-м - аппаратуры боевого информационного поста "Звено". С 1955 года «Молотов» - бессменный флагман 50-й дивизии крейсеров Черноморского флота - под флагом контр-адмирала С.М.Лобова.
В ночь на 29 октября 1955 года в Севастополе произошла трагедия – от внутреннего взрыва погиб линкор «Новороссийск», трофейный итальянец, носивший до войны имя «Джулио Чезаре», который после Победы был передан советскому флоту. «Молотов» участвовал в спасательных работах, причем, пятеро его моряков погибли на борту «Новороссийска».

Потом сталинский нарком Вячеслав Молотов попал в опалу – и крейсеру пришлось поменять имя. Заново нарекли корабль в честь геройски погибшего под Моонзундом линкора Первой Мировой - «Слава». Острый на язык севастопольский люд тут же припомнил, что полное имя ранее звучало как «Вячеслав Молотов», а «Слава» - это просто уменьшительное от него!
Одновременно с переименованием «Слава» перешел в учебный отряд, чтобы его возглавить, и прослужил в этой должности до конца карьеры. Впрочем, и в роли учебного корабля принимал участие в патрулирговании «горячих точек»: с 5 по 30 июня 1967 года он нес боевую службу в зоне военных действий на Средиземном море, в сентябре - декабре 1970 года находился на боевой службе на Средиземном море, и 9 ноября оказывал помощь эсминцу «Бравый» после его столкновения с английским авианосцем «Арк Ройял».
Закончился его век 4 апреля 1972 года – мирным списанием в Инкермане.
За 30 лет до этого, в Поти, инженеры говорили, что после сложнейшего ремонта корабль прослужит примерно 5-7 лет. Этих инженеров он пережил – всех до единого.
Тактико-технические характеристики крейсера «Молотов» (по проекту):
Водоизмещение: 7 756 т.
Размеры: длина - 191,4 м, ширина - 17,7 м, осадка - 7,2 м.
Скорость хода максимальная: 36 узлов.
Дальность плавания: 3680 миль при 15 узлах.
Силовая установка: 2 турбозубчатых агрегата мощностью 133000 л.с.
Бронирование: бортовой пояс - 70 мм, палуба, боковые стенки и крыши башен - 50 мм, стенки боевой рубки - 150 мм, крыша боевой рубки - 100 мм.
Вооружение:
артиллерийское: 3х3 180-мм орудий МК-3-180 (900 снарядов), 6 100-мм орудий Б-34 (1800 снарядов), 9 45-мм орудий 21-К (боезапас по 600 патронов на ствол), 4 12,7-мм пулемета ДШК (боезапас по 12 500 патронов),
минно-торпедное: 2х3 торпедных аппарата 1-Н, 164 мины, 50 глубинных бомб
авиационное: 1 самолет Бе-2, 1 катапульта ЗК-1а.
Экипаж: 863 чел.